Герцогиня и «конюх»

Алексей Долгорукий принялся рассказывать только что происшедшую сцену в покоях Анны Иоанновны, прибытие Остермана и диковинный приказ о том, чтобы Екатерина одевала ее к парадному выходу. По мере того как говорил Алексей Долгорукий, все большее и большее изумление появлялось на лице князя Ивана. Сон с него сразу слетел.

– Да ну?

– Вот тебе и «ну»! Не чаял я, что после вчерашнего дня так дело пойдет!.. – развел руками Алексей Долгорукий. – Что же, разве ты не повеселил ее?

Иван усмехнулся.

– Разве меня не знаешь? – вопросом ответил он.

– Так чего же она фордыбачиться начала?

– А это – штуки проклятого немца.

– Пожалуй, – тревожно вырвалось у Алексея Долгорукого. – Ну, мы поборемся еще! – гордо выпрямился он. – Она в наших руках, не вывернется! Да и Остерману не резон ссориться с нами. Нет, пустяки все это, зря труса мы празднуем!.. Мало ли что глупой бабе на ум взбредет?! Ты иди к сестре, вези ее, а мне здесь прохлаждаться некогда: нельзя без себя дворец да и ее оставлять…

Князь Иван почесал затылок и произнес:

– Ой, заартачится Екатеринушка, не поедет! Разве сам не знаешь ее характера дикого?

– А ты уговори, урезонь, Ванюша!

– А если не поможет? – спросил Иван.

– Силком тащи, волоком!.. Не навлекать же нам на свои головы беды из-за ее глупостей?.. Иди, иди, а я поеду. Неспокойно что-то сердце у меня.

– К какому часу торжество-то назначено?

– К двум. Время есть, а все же поторопиться надо.

Князь Алексей уехал, а Иван отправился к сестре.

Ему пришлось разбудить ее, и, когда он сказал ей, в чем дело, Екатерина впала в такое бешенство, что, забыв о присутствии взрослого брата, вскочила с кровати в одной рубашке.

– Что?! – затопала она о ковер своими хорошенькими маленькими ножками. – Я должна ехать одевать ее? Я?! Да ты рехнулся, что ли?

– И не думал. Это ее желание, – ответил Иван сестре. – Не забывай, Катя, что с сего дня она станет уже официально императрицей.

– Императрицей! Скажи, пожалуйста! Не она, а я… понимаешь – я должна была быть императрицей! – произнесла княжна, горделиво откидывая назад свою красивую головку.

Иван Долгорукий невольно рассмеялся, глядя на свою сестренку, стоявшую перед ним в одной рубашке и мечтавшую о короне.

Екатерина, заметив улыбку брата, окончательно вспылила.

– Эх вы, «сильные», «могучие»!.. Прозевали вы трон для меня! – с горечью произнесла она. – Ведь я невестой же царской была.

Это взорвало князя Ивана.

– Да что ты дурой притворяешься? – крикнул он. – Сама ведь знаешь о подложном завещании. Что же поделаешь, если дело не выгорело? Зато теперь все едино вся власть будет в наших руках. С Голицыными мы поладим. Вот, кстати, один из них, Василий, все на тебя зенки пялит. Выйдешь за него – той же царицей будешь. Ну, собирайся скорее! Добром не поедешь, силой повезу.

– Меня? – сверкнула глазами княжна Екатерина.

– Тебя. Чего ты на самом деле ломаешься? Мало, что ли, у нас и так хлопот и забот, а тут из-за твоих капризов неприятности получать!..

– Не хочу я, не могу унижение такое принять, чтобы подавать туфли да платье!..

– Да ты, дура, то сообрази: ведь сегодня для Анны день не торжества, но унижения, ведь сегодня ей покажут, какая на Руси будет царская власть. Ха-ха-ха!.. Короче воробьиного носа, поняла ты? – цинично расхохотался Иван. – Так ты зачем же хочешь лишать себя удовольствия унижением ее насладиться? Смотри, дескать, вся Россия знает, что ежели бы меня царицей выбрали, так я без всякого ограничения государством правила бы; а выбрали тебя – на, получай, как нищая, милостыню – игрушечную корону, корону без власти.

Помимо ожидания, эти слова Ивана произвели такое сильное впечатление на Екатерину, что она даже с радостью стала поспешно одеваться и поехала с братом во дворец.

* * *

– Что же это вы, милая, заставляете себя так долго ждать? – резко обратилась Анна Иоанновна к вошедшей в ее покои княжне Екатерине Долгорукой и впилась воспаленным взором в ее прелестное лицо.

«Говорят, что она уже изведала любовь. Да что-то непохоже: ишь, как свежа», – с завистью подумала Анна Иоанновна.

Смертельно побледнела Долгорукая от такого «ласкового» приветствия.

– Так как я до сих пор горничной еще не была, то не привыкла торопиться, – надменно ответила она.

Анна Иоанновна вскочила со стула, подошла к Долгорукой и, близко наклонившись к лицу красавицы княжны, прошипела:

– Ах, вот как вы умеете, милая, разговаривать?

Екатерина Долгорукая гордо выпрямилась. Резкий ответ уже готов был сорваться с ее уст, но страшным усилием воли она овладела собою и побелевшими от бешенства и волнения губами прошептала:

– Разве я сказала что-нибудь дерзкое или оскорбительное?

– Оскорбительное?! – воскликнула Анна Иоанновна, сжимая кулаки. – Да разве ты или иной кто можете оскорбить императрицу всея Руси?

Еле заметная, иронически-злобная улыбка пробежала по губам красавицы Долгорукой. Она вспомнила все, что слышала от брата.

«Погоди, скоро ты узнаешь, какая ты будешь императрица всея Руси!» – пронеслось в ее голове.

Остерман, оставшийся безмолвным зрителем этой тяжелой сцены, почтительно обратился к Анне Иоанновне:

– Разрешите мне удалиться, ваше величество; вам пора приступать к туалету. Съезд уже начался.

– Да, да, мой милый Остерман, вы правы! Пора, пора! – возбужденно воскликнула Анна Иоанновна.

Остерман склонился к руке повелительницы и, целуя руку, проговорил:

– Ах, я и забыл доложить вашему величеству, что до вашего выхода в парадный зал у вас домогаются получить аудиенцию обер-камергер Бирон и прибывший из Митавы синьор Джиолотти.

Радость, но вместе с тем и какое-то большое смущение вспыхнули в глазах Анны Иоанновны.

– Хорошо… Я их приму, – произнесла она.

Остерман вышел. Начался «великий» туалет императрицы.

На малиновой бархатной подушке сверкала, переливаясь разноцветными огнями, алмазная императорская корона. Тут же сверкали звезды; они должны были украсить грудь императрицы.

Каким взглядом, полным тоски и печали, смотрела на эти вожделенные предметы Екатерина Долгорукая! Ведь все это, все эти символы безумно-могучей власти могли принадлежать ей. А теперь? Теперь она была унижена, оскорблена.