Герцогиня Пять Мешков

– Четыре! – напомнил цверг.

С одной стороны честь требовала выкуп за герцогиню посолидней. Его же засмеют, если узнают, что он ее выкупил за четыре мешка золота, как лучшую племенную кобылу! Но жадность требовала у чести поумерить аппетиты и была согласна расстаться с двумя мешками.

– Пять мешков, - произнес Бертран.

– Пять? – переглянулись предприимчивые и жадные цверги. – Пять мешков?

– Да, пять, - произнес герцог. – И чтобы я вас больше не видел.

Среди цвергов послышались волнения. Предводитель стоял и о чем-то усиленно думал. «Думают, что всем не хватит!», - решил Бертран. – «Жадные карлики!».

– Хорошо, пять, - произнес предводитель.

Бертран развернулся и направился в сокровищницу. Он взял первый огромный мешок и потащил в сторону ворот. Стоило ему донести мешок, как он увидел, что возле ворот никого нет.

Зато стоят пять мешков, на которых лежала Пять Мешков.

– Погодите, - удивился герцог. – Это они что? От себя отрывали!

Поверх пяти мешков и Пять Мешков лежала записка с каракулями, а сверху золотой зуб: «Четыре с половиной. Все, что у нас было!».

Глава тридцатая

Герцог посмотрел на мешки и записку, взял на руки жену и крикнул слуг, чтобы они прибавили к его сокровищнице еще четыре мешка и зуб.

Пять Мешков была без сознания. Ее голова болталась, когда Бертран нес ее на руках в башню.

Положив ее на кровать, герцог разорвал веревки и осторожно вынул кляп. На ее теле были ссадины и синяки, и герцогу это ужасно не нравилось.

– Гиос! – крикнул он, укладывая жену на кровать. Что-то внутри подсказало ему, что ей здесь самое место. – Неси воду! И лекарства! Какие есть!

Старый Гиос, скрипя коленками носил туда – сюда флаконы, пока Бертран с сомнением смотрел на красоту, которая медленно приходила в себя.

Герцог нетерпеливо ждал этого момента. Он жаждал подробностей.

– Вы меня спасли? – прошептал слабый голос, а Бертран тут же почувствовал себя спасителем. – Вы меня вызволили?

В этот момент она чуть не расплакалась, а сердце герцога сжалось от умиления.

– А теперь рассказывай, - произнес он, сидя на кровати рядом с женой.

«Я готов ко всему!», - мысленно прибавил он, сгорая от любопытства.

***

Я лежала на кровати, глядя на моего спасителя. Ничего себе, как он меня любит, что от цвергов избавил! От умиления у меня на глазах выступили слезы. Бедный, бедный герцог. Так мучился, чтобы меня выкупить! Цверги, они же жадные! Просто так ничего не отдают. Мне еще папа рассказывал.

Я вспомнила, как размахнулась киркой, видя, как в огромном куске породы что-то заманчиво поблескивает. Кирка отскочила и прилетела прямо в цверга, стоящего надо мной, как надсмотрщик.

Видимо, силенок во мне мало. Не хватает.

– Ты давай, работай! – расхаживал противный карлик, едва успевший отскочить. – У нас тут все работают! Никто не отлынивает!

Я била киркой по камню, но все бестолку, как вдруг цверг ушел, чтобы вернуться.

– Раз уж в шахтах ты бесполезна. Будешь куховарить, - скрипнул цверг.

– О! – обрадовалась я, бросая кирку. – Готовить я люблю!

Меня провели в какой-то зал, где стояли хмурые женщины -пленницы в лохмотьях. Он с завистью смотрели на мое новое платье, а я понимала, что их похитили уже давно. На старом платье одной виднелась красивая вышивка, платье второй было обычным, крестьянским. Женщины молча месили тесто, строгали какой-то непонятный мох и варили в огромном котле вонючую похлебку.

– Кто не работает, тот не ест! – объявил цверг. – Будешь готовить отдельно для нас, цвергов. А это для вас, пленников.

– А чем отличается для вас и для пленников? – спросила я, видя огромные мешки, явно ворованной пшеницы.

– Для пленников руки не моют. Для нас моют, - ответил цверг. – А у тебя руки чистые. Гляди какие! Будешь готовить для нас. Приготовь нам что-нибудь эдакое!

Мне выдали огромный котел. Я натаскала воды из подземного ручья, щедро расплескав половину по дороге.

Папа всегда говорил, что у меня талант к готовке. И я об этом знала с детства. Не даром Мартин начинал бегать по дому, когда я только –только подходила к печи. У него на мою стряпню не только слюнки текли, но и слезки!

Я полазила по мешкам, достала оттуда все, что нужно, разожгла огонь и стала бросать в котел все подряд, как делала обычно. И кашу высыпала, и мясо кинула, и еще какой-то мох покрошила. Всего понемножку.

– Чего-то не хватает, - задумалась я, пробуя стряпню.

Пока я бегала и искала, что еще можно положить, объявили время ужина. Я сняла тяжелый котел и споткнулась, едва не упав сверху. Из корсета в котел посыпались ягоды.

***

Бертран, который встал, даже присел. На всякий случай.

– А что за ягоды? – спросил он, глядя на поцарапанные коленки. Гиос принес зелье и тряпку, и Бертран сам не заметил, как осторожно, как когда-то промакивал слезы красавиц перед расставанием навсегда, промакивал ссадины на ногах герцогини.

– Вот так вывалились, - с энтузиазмом заметила Пять Мешков, а брови герцога поднялись вверх, когда из ее декольте посыпались хрустальные и прозрачные, как слезы камни. В последний раз герцог видел такие в королевской короне. И ценились они на весь золота.

Такие камни смогли добыть только в заброшенных копях цвергов. Обычно цверги очень трепетно относились к своим копям, поэтому предпочитали покидать их, как только выработают их полностью. Три малюсеньких бесценных камушка были добыты из огромного куска породы и преподнесены королю.

– Откуда? – ужаснулся Бертран.

– Так это я упала, - шмыгнула носом Пять Мешков.- Прямо в вагонетку!

– Это когда? – спросил герцог, понимая, что сам король тоже бы хотел упасть в эту вагонетку.

Теперь у Бертрана на одеяле лежала вся королевская сокровищница, еще недавно липнувшая к теплой девичьей груди.

При мысли о прекрасной богине, которую Бертран увидел тогда в купальне, его сердце гулко ударилось о ребра.

– Так что это были за ягоды? – голос герцога был нежен. Он подбирался к ней все ближе и ближе, вот только она этого не замечала. Даже тряпочка, пропитанная целительным зельем, скользила все нежнее и нежнее, исцеляя мелкие ссадины и царапины.

– А, ягоды, - вздохнула Пять Мешков не замечая рядом близость разгоряченного фантазией мужского тела, мечтающего содрать с нее грязное и порванное платье.