Герцогиня Пять Мешков

– Мадам… Наша коза сдохла три месяца назад. У нас остался один козел, - произнес Гиос, а у герцога дернулся глаз.

Глава сорок первая

Солнце уже поднималось из-за высоких гор, окрашивая их снежные шапки в нежно розовый цвет. Стоило солнцу выползти из своего ночного убежища, как в комнату супругов постучался мрачный Гиос.

– Двое учителей, которых я выписал по вашей просьбе, скончались по дороге сюда. – произнес старик. – Только что доложили, что видели на пути перевернутую карету. Видимо, кучер гнал что есть силы, узнав, сколько вы готовы заплатить за обучение своей супруги.

«Счастливчики!», - подумал Бертран, прижимая к себе рыжее бедствие. Та устала от домашних хлопот и спала у него на плече.

– За скотину можете не волноваться. Коровы переведены в другое стойло. Теперь там два замка! Она их нипочем не откроет. Бык теперь живет за тройным засовом, - отчитывался Гиос не без гордости. Старику очень нравилось отчитываться так, словно он лично колотил эти засовы все утро.

Бертрану это все было мало интересно.

– Козел отошел, - добавил Гиос, привыкший первым сообщать новости хозяину.

– Ну и славно, - согласился Бертран, радуясь за козла.

– В мир иной, - загробным голосом произнес Гиос так, словно лично знал этого козла и вместе с ним провел лучшие годы своей жизни.

Бертран вспомнил, что предшествовало гибели несчастного, и понял, что с мужской точки зрения эта смерть – не самая худшая.

– Свинья выживет, - продолжал Гиос, глядя с укором на хозяина.

– А со свиньей что? – спросил Бертран, не помня, чтобы в списке пострадавших была свинья.

– Понимаете, ваша супруга очень экономная. Это все заметили. Особенно свинья, - осторожно и издалека начал Гиос. Обычно он редко начинали разговор издалека. В его возрасте уже вполне можно заблудиться на пути к истине. И забыть самое главное, что собирался сказать. Но в свете событий, старик решил рискнуть.

– И? – спросил герцог, пытаясь представить, как можно экономить на свинье. В жизни Бертран никогда не экономил. Он привык жить на широкую ногу. И некоторые подмечали, что нога не просто широкая. А еще и с плоскостопием.

– Вашей супруге для того изысканного блюда понадобилась свинина, - продолжал старик, глядя на герцога так, что Бертран понял. Зря он спросил.

– Совсем чуть-чуть! – внезапно вставила красавица- герцогиня. – Капельку. Оно там по рецепту было. Чтобы бульон наваристей был!

Бертран не помнил в готовой стряпне наваристого бульона. Он вообще бульона не понял. Он помнил только хруст угольков на зубах.

– Суп же на бульоне делается?
– удивилась Пять Мешков.

«Так это был суп!», - вздохнул Бертран, наконец-то узнав, что он ел.

– Так что ваша супруга … хм… зарезала свинью, но не полностью, - дрогнувшим голосом произнес Гиос. – И соорудила ей костыль из подручных материалов. Так что если вы услышите «хрю-хрю, грюк-грюк», это она.

– Нет, ну а что? – внезапно возмутилась Пять Мешков, глядя на старика, как на живодера.
– Ради окорока всю свинью резать?! Она может тоже жить хочет! И радуется каждому дню! А вы предлагаете ее всю «чик-чик». У нас, в Мэртоне, три свиньи на костылях ходили. А все почему, потому что нам их жалко было!

Герцог никогда в жизни не встречал таких интересных личностей. Все предыдущие красавицы, которые проходили через его жизнь и заглядывали ему в постель, показались ему ужасно скучными и одинаковыми. Одни и те же жесты, одни и те же манеры. Все они выстроились в памяти длинной вереницей одинаковых скучных дамочек. Они не могли часами рассказывать истории из жизни, не были настолько добры, что приделали свинье костыль, они не вставали рано утром, чтобы сжечь кухню и порадовать герцога новым блюдом.

В этот момент Бертран понял. Он начинает гордится своей женой. И тем фактом, что он еще жив. И тут его мысли вернулись к цифре двадцать семь, которая прочно засела в мозгах герцога.

– А правда тебе уже двадцать семь? – спросил Бертран. И в этот момент он ожидал услышать слова утешения. Его глаза выискивали признаки тех самых «двадцати семи». Но не находили. На вид ей было не больше двадцати.

– Эм… - внезапно замялась Пять Мешков, глядя на герцога. – Нет, что вы… Мне … эм… двадцать пять!

– Скажи честно, - Бертран настаивал. – Сколько тебе лет?

Она молчала, изредка поглядывая на герцога.

– Значит, тебе двадцать семь, - постановил он, понимая, что иначе бы она так не краснела. – Почему ты мне сразу не сказала!

– Мне не двадцать семь, - заметила Пять Мешков, ковыряя одеяло. – Мне двадцать шесть…

 И тут Бертран выдохнул. Странная мысль о том, что он сам себе придумал этот злой рок, заставила его успокоиться.

– Мне исполнится двадцать семь через неделю, - послышался голос. Спокойствие герцога, как рукой сняло!

– А правда, что твоя мама умерла в двадцать семь? – осторожно спросил Бертран, понимая, что люди просто так не станут говорить.

– Да, - кивнула Пять Мешков. Он снова подняла глаза, сминая руками одеяло. – И бабушка умерла в двадцать семь. И прабабушка… Так у нас и повелось… А что?

 Чем больше она говорила, тем страшнее становилось Бертрану. Он смотрел на это рыжее бедствие и не мог ничего сказать. Слова просто выветрились у него из головы.

Повинуясь какому-то внезапному порыву, которого герцог раньше не замечал, он схватил ее и прижал к себе.

– А вы что? За меня перепугались? – спросила Пять Мешков полузадушенным голосом. Но Бертран ничего не мог ответить. Он молча прижимал ее к себе, словно любимую игрушку.

Гиос, который под шумок ушел, снова постучался в дверь сообщив удивленным голосом, что приехали швеи и несколько самых жадных и отчаянных учителей.

– Это что? Из меня эту… как его… ледю делать будут? – спросила Пять Мешков, поглядывая на двери.

– Мы едем к королю. Ты должна научиться безупречным манерам, - строго произнес Бертран, а на сердце у него было неспокойно.