Герда

Сюжет про спиртзавод тем временем закончился, и начался репортаж про злоключения Гурьевской птицефабрики, которая в свое время не озаботилась сооружением очистных, а сбрасывала отходы в ближайший пруд, и вот пришло славное время, когда пруд переполнился и курячьи безобразия широкой волной залили Гурьево, затопили улицы, огороды, а кое-где и стоящие в низинах дома. С одной стороны, жить в Гурьево сделалось абсолютно нельзя, с другой – закрыть фабрику тоже было невозможно, поскольку все взрослое население поселка работало на этой самой фабрике. Ситуация образовалась безвыходная, но в Гурьево никто себя ни к чему не приковывал.

Неприятности птицефабрики маму совсем не заинтересовали, она собралась выключить телевизор, но, к счастью, потерялся пульт, и мы поглядели еще и гурьевский постап, правда уже не спиртовой, но пометный, скажем так.

– Черт знает что, – сказала мама. – Черт знает что в нашей стране.

Должна была уже начаться передача про отца, но так и не началась, видимо, на нее эфирного времени уже не хватило. Мама выдернула вилку из розетки, поглядела на меня и на Гошу, и я в ее решительном взоре прочитала расписание на завтрашний день. В этот завтрашний день явно входил спиртзавод Серовский, и никакой альтернативы ему не проглядывалось.

– Так, и куда мы завтра поедем? – спросила я на всякий случай. – В Серовское или в Гурьево? Я за Гурьево, там трэшовей…

Мама не ответила, она явно взволновалась и уже достала было волонтерский белый телефон. Для «Мружа» у нее особый телефон, отдельный, чтобы не смешивать, так сказать, бобы с презренной чечевицей, поэтому, когда она достает белый телефон, мы с Гошей замолкаем. Чтобы не мешать важным делам и не попадать под горячую руку.

Так вот, мама достала телефон, но, поразмыслив немного, решила все-таки своим подругам не звонить. Не знаю наверняка, какими она руководствовалась соображениями, но в судьбе Серовского спиртзавода мама решила поучаствовать персонально. Лично, независимо от остальных активисток и волонтерок. Мне кажется, это все-таки из-за Печерской. Печерская маму напрягает, мама хочет Печерскую перепечорить.

Мама стала интенсивно думать, покусывая Телефон Добра.

– Так куда? – повторила я вопрос.

Мама не ответила, молча, с немного потусторонним видом отправилась в свою комнату, скорее всего, продумывать завтрашний бросок, быстро вернулась, вспомнив, что забыла Мелкого на диване, а его пора уже укладывать баиньки. Но тут возникло затруднение, Мелкий, вдохновленный репортажем про протесты и прочую Серовскую погибель, тоже совершил акт неповиновения – потихонечку размусолил и отгрыз от диванного покрывала длинный шнур и умудрился привязать себя этим шнуром к диванной же ножке, хотя никогда раньше никаких навыков в вязании узлов не проявлял. Притянут он оказался вполне себе по-морскому, и лежал теперь с невозмутимым видом, а когда мама пыталась его отвязать, начинал ворочаться и сучить ногами, не давался, короче. Сопротивлялся.

От возни проснулась задремавшая Герда, проснулась и немедленно с энтузиазмом включилась в свалку, тоже стала тянуть за привязанный к дивану шнур, и это возымело действие – диван покатился на колесиках, вместе с матерью и Мелким. Мама плюхнулась, Мелкий завизжал от восторга, Герда удвоила усилия и вытянула диван на середину комнаты. После чего шнур, конечно, лопнул, и Герда улетела в книжный стеллаж, и все это рухнуло. Освободившийся Мелкий принялся бегать от матери по гостиной, потому что знал – его поведут спать, а спать он не любил фантастически, даже ночью.

Мама у нас довольно спортивная, на фитнес ходит, но Мелкого поймать она не могла, он резвый не по годам, бегает быстро, и юркий к тому же, скакал вокруг дивана с криками «га-га-га». Герда тоже приняла участие в гонках, носилась за Мелким со страшным утробным хрипом, клацала зубами и сшибала с ног всех подряд.

Потом к облаве подключилась смышленая я, и шансы Мелкого сразу упали, со мной ему не биться, я растянула покрывало и накрыла им Мелкого, как сетью, он был пойман, спутан и под недовольный рев и брыкания водворен в детскую, в усиленный в высоту манеж. Мама осталась его сторожить.

Мы с Гошей остались внизу.

– Ну и что ты думаешь? – поинтересовался он. – Куда завтра двигаем? Меня тоже потащат?

– Непременно, – ответила я. – Как без тебя? А двигаем на спирт, конечно.

– А может, на помет? – возразил Гоша.

– Не. На помет не поедем. Ну, сам посуди – наша мама – и помет. А потом, через помет наша машина не проедет никак. Нет, поедем на спирт. Это серьезно. Надо сказать доктору, что и завтра не встретимся.

– Кому сказать?

– Докторишечке. Ну, мозгокруту моему. Ты что, Гоша?

– Да не, ничего я, – пожал плечами Гоша. – Так просто. Спать хочу. Спать?

Ладно, спать, невзирая.

Мы разошлись. Гоша к себе, я к себе. Герда почему-то потащилась за мной и легла в кресло, не знаю даже почему. Почти сразу захрапела и стала видеть беспокойные собачьи сны, дрыгала лапами и громко дышала, но меня это совсем не раздражало.

Я немного посочиняла «Моего друга Ктулху», потом стала готовиться к завтрашнему форсажу. Не спеша, обстоятельно, с раздумьями, со скотчем и с моментальным клеем. В одиннадцать вечера Герда проснулась и вышла, так, не говоря ни слова. Ну, а я еще часик поработала, конечно.

Проснулась от неприятного запаха. Сначала я подумала, что это сгорел фен. Сгоревшие фены имеют вполне определенный аромат. Ну, или Мелкий добыл-таки зажигалку и сжег расчески, давно он к ним подбирался. Или еще что, а оказалось, просто сосиски – я двинулась по неприятному запаху и вышла на столовую.

На газовой плите стояла большая праздничная кастрюля, в которой варилось что-то подозрительное, я сначала подумала, что бигуди. Что мама решила завиться по старинке, экологически чисто, однако, приглядевшись, я обнаружила, что это не бигуди, а вполне себе сардельки и сосиски. Они плавали в котле, интенсивно варились и свирепо смердели. Действительно смердели, запах был совсем не пищевой, а какой-то технический, точно варили в кастрюле масляные фильтры.

Я осторожно, китайскими палочками, выловила из кастрюли сосиску. Выглядела она… Так же неаппетитно, как пахла. С пупырышками еще. На всякий случай решила проверить – выбрала сосиску с виду поприличнее и кинула Герде. Та не прореагировала. То есть никак, даже мордой в сторону сосиски не повела.

Для чистоты эксперимента бросила собаке кусок черного хлеба, она схватила его на лету и сжевала в две секунды, чвак, чвак. Сосиска осталась лежать неприкаянной.

Появилась мама с хозяйственной сумкой, из которой торчали пластиковые бутылки кетчупа.

– Мне кажется, сосиски… условно съедобные, – заметила я. – Герда их, во всяком случае, жрать не решилась.

– Других не было, – ответила мама. – Магазины с утра не работают, пришлось покупать в Торфяном. А там только такие нашлись.

Показался Гоша. Понюхал воздух и тоже покривился, примерно как Герда.

– Это сосиски, – пояснила я. – Для страждущих.

– А гречка где? – спросил Гоша. – С сосисками еще обычно и гречку дают. Как же без гречки?