Герман. Интервью. Эссе. Сценарий

ТАПЕР. Каждый час что-нибудь начинается и что-нибудь кончается в мире Джунглей. Начинается время Великой битвы… и пусть она закончится со следующим ударом часов. Эй, бандерлоги, друзья!..

В красных лучах восходящего солнца на сцену выскакивают БАНДЕРЛОГИ, некоторые тащат дыни, но у большинства сломанные никчемные вещи, то, что образует свалку – старые лопаты, ломаные кресла, прохудившийся котел, ломаная картинная рама, тряпье – чалмы, халаты. Часть тряпья БАНДЕРЛОГИ нацепили на себя. У одной из обезьян большой обломок зеркала. Свет в верхней части декорации не исчез, и лучом, отраженным от зеркала, обезьяна выхватывает унылые маски, фрагменты жизни дома, трудной и безрадостной в это утро.

В полутанце, полуигре на свою песню-речитатив БАНДЕРЛОГИ организуют нижнюю декорацию – мир увеличенных предметов.

БАНДЕРЛОГИ. В лесу отцы наши жили, Велика была их прыть, Они отправлялись в села Землепашцев играм учить. Отцы резвились в пшенице, Отцы топтали ячмень, Отцы качались на ветках И плясали среди деревень. Потом пришли земледельцы, Не знавшие игр никаких, И наших отцов поймали И работать заставили их. Дали им плуги и косы, Научили работам простым, Посадили в домишки из глины И… отрезали им хвосты. Мы к ним подойти не смеем, Потому что, узнав нас, тотчас Они придут в наши чащи И заставят работать и нас! А мы свободны, свободны, свободны!

Под этот крик и визг обезьяны с грохотом бросают утварь в одну кучу, солнечный свет окончательно заливает нижнюю декорацию, верхняя декорация исчезает.

Внизу угол свалки, неподалеку от данных грядок. В центре свалки череп буйвола, золоченое в прошлом кресло с вылезшими пружинами и сломанная виолончель, недавно выброшенная. Это Индия, и свалка уже проросла большими яркими цветами. Дыни на грядках огромны. Земля там темная, на ней отчетливо выделяются крупные белые яйца, яйца выложены узором, и на каждом яйце тоже узор – очковая метка.

Огромная голова НАГАЙНЫ лежит на пружинах кресла, и, когда она поднимает голову, распрямившиеся пружины издают глухой звук органа.

Медленно и задумчиво, что-то шепча, пролетает старый наш знакомый ЖУК.

ЖУК (про себя). Конечно, наверное, если вдуматься, ох, ох!

Неожиданно в некогда позолоченной ломаной картинной раме появляется ЖЕНА ДАРЗИ, с неестественно вытянутым крылышком, которое она пытается поставить на место, толкая крылышко о раму.

ЖЕНА ДАРЗИ (очень правдоподобно). Мальчишка, живущий в дому, бросил в меня камнем и перебил мне крыло. У меня перебито крыло. (Вытянув второе крыло и упираясь им в другой край рамы, она опускает голову, делаясь похожей на композицию малых голландцев – дичь.)

НАГАЙНА резко поднимает голову. За ночь она изменилась, глаза стали больше, углы пасти опустились вниз. НАГАЙНА тяжелее и мрачнее, чем в первом действии. Она медленно переносит голову в пустой череп буйвола и внимательно смотрит на ЖЕНУ ДАРЗИ из глазницы.

НАГАЙНА. Это ты дала знать Рикки-Тикки, что я хочу ужалить его? Плохое же ты выбрала место хромать…

ЖЕНА ДАРЗИ (делая вид, что только сейчас увидела НАГАЙНУ). Мальчик перебил мое крыло камнем… Когда я поправлюсь, я никогда… (Она отчаянно бьет «здоровым» крылом и мечется в цветах.)

НАГАЙНА начинает медленно и неотвратимо скользить к ЖЕНЕ ДАРЗИ, в цветах ее черное блестящее тело кажется бесконечным.

НАГАЙНА. Ладно, ладно. Тебе будет приятно узнать, что, когда ты умрешь, мальчик умрет тоже. Сегодня с рассвета Наг очень тихо лежит в этой мусорной куче, но еще до заката мальчик утихнет тоже… (Поднимает голову.) Ну куда же ты?! Глупая, погляди на меня, посмотри мне в глаза…

Глаза НАГАЙНЫ делаются огромными. Все затихает вокруг. В тишине лопается последняя пружина старого кресла.

ЖЕНА ДАРЗИ мечется по сцене.

ЖЕНА ДАРЗИ. Нет, нет. Отпусти меня.

Крик, шум. Совершенно неожиданно возникает сам ДАРЗИ, муж и отец.

ДАРЗИ (забыв все инструкции и вообще все). Кто-нибудь, сюда, на помощь… Спасите! (НАГАЙНЕ.) Эй ты, длинная грязная тряпка! Сюда бежит сам Рикки-Тикки. Он тебе сейчас покажет… (В полном отчаянии решившись на подвиг.) Ну-ка, посмотри мне сама в глаза, старая садовая кишка. Я тебе сейчас сам покажу… (К ЖЕНЕ ДАРЗИ.) Тебе очень больно?

ЖЕНА ДАРЗИ (в отчаянии, тихо). Убирайся отсюда, идиот! В гнездо, к детям, ты все забыл… (Опять на весь сад, но уже с двойным смыслом.) Ой, я несчастная! О, горе мне, горе! Всю жизнь мне не везет.

ДАРЗИ (внезапно сообразив, но уж больно ловко его жена играет свою роль). Ах да, прошу прощения! Конечно, конечно! Продолжайте уж как-нибудь без меня. До встречи, Дарзи, то есть, конечно же, прощай! (Прикладывает крыло ко лбу.) Нет, это не для меня! Ты вернешься к обеду? Ах да! Прощай навеки!

НАГАЙНА, ничего не понявшая из монолога, трясет головой.

ЖЕНА ДАРЗИ (отчаянно на весь сад). Мой муж потерял разум… О, не кусай меня, Нагайна! О мое крыло! О мои бедные дети! О ужасный мальчик! О камень! (Мечется по сцене, якобы пытаясь взлететь, на самом деле увлекая НАГАЙНУ за собой.)

НАГАЙНА начинает скользить вслед за ЖЕНОЙ ДАРЗИ все быстрее и быстрее. Теперь их не видно, только качаются цветы. Слышен удаляющийся голос ЖЕНЫ ДАРЗИ.

Я посмотрю тебе в глаза, если ты пообещаешь… Но не теперь, не теперь…

ГОЛОС НАГАЙНЫ. Посмотри теперь, глупышка…

Голос удаляется.

ГОЛОС ЖЕНЫ ДАРЗИ. Ах, ах, у меня закружится голова!..

Из цветов высовываются ЧУА и ЧУЧУНДРА.

ЧУА (голосом отца Гамлета). Ужас, ужас, ужас! Надо что-то делать, но что?

Над грядками появляется ЖУК и зависает в воздухе.

ЖУК. Какие прекрасные желтые дыни, какие дивные белые яйца в узорах. О чем говорит неповрежденная кожура? О том, что здесь не было, нет и никогда не будет отвратительных красных муравьев.

ЖУК медленно опускается на грядку. С легким звоном складывает крылья и высвобождает лапкой из-под наусников забавные длиннющие усы.

Как ласково и успокоительно шумят кусты. Мне говорили, ты не найдешь в Индии места без красных муравьев. Потому что они всюду. А я говорил: я найду, я найду. Мое упорство победило. И когда-нибудь я скажу об этом, непременно, непременно скажу.