Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов

Дорогой Давид Рафаилович,

очень признателен Вам за Ваше подробное письмо и за перевод письма Вашей сестры. Для нас здесь, старых друзей В.М. Чернова, создалось тягостное положение ввиду того, что Ваше повествование о сцене суда оборвалось на ноте, которая оставляет какую-то неясность относительно В.М. ввиду ничем не доказанного утверждения Цивина, что В.М. в курсе всего его дела. Ни одного из участников этого разбирательства, кроме Вас, не осталось в живых. Может быть, только тот с.-р. Розенберг, о котором Вы вскользь упоминаете, но которого, по-видимому, Вы сами не знали раньше. Этой фамилии здесь никто не знает, что неудивительно, если это был просто рядовой член заграничной группы с.-р., не игравший никакой роли в партии. Может быть, Вы можете вспомнить больше подробностей об этом Розенберге? Ведь недаром же его Бобров пригласил на это разбирательство. По-видимому, он все же играл какую-то роль и считался человеком, достойным доверия. Может быть, можете что-нибудь вспомнить?

Еще одну деталь хотелось бы выяснить. Из письма Вашей сестры неясно, кто такой дядя Женя «Богров», у которого они жили. К этому Богрову приходил В. М., следовательно, это был человек близкий к партии с.-р. По-видимому, не активный член партии, а сочувствующий, у которого с.-ры бывали. Нельзя ли узнать у Вашей сестры, кто они такие были, находятся ли еще в живых и где? В России?

Неясно также из письма Вашей сестры, когда это было и где это было – в Москве или в Петербурге? С одной стороны, она говорит, что до прихода большевиков к власти Чернов еще приходил к Богровым, – следовательно, это должно было быть в Петрограде. Но затем она говорит о том, что Чернову необходимо было удрать, а это уже было весной 1918 г. в Москве. Нельзя ли распутать это противоречие?

Во-вторых, в одном месте она пишет, что Женя был болен и потому «все приходили к нему». Кто эти «все»? Т. е., по-видимому, товарищи по партии с.-р. Приходил ли Чернов к нему, если это было в Петербурге и в какой именно период. Или она с Черновым встретилась впервые в Москве в 1918 г., когда большевики были уже у власти?

Еще одна деталь, которая очень важна для выяснения взаимоотношений между Черновым и Цивиным. Когда Черновы приходили к Богровым, был ли в их обществе и Цивин или последний оставался в своей комнате, м. б., лежал больной и в другие комнаты к гостям не выходил.

Вы сами понимаете, почему я Вам ставлю эти мелкие вопросы. Мы имеем еще непроверенное показание первой жены Чернова, с которой он тогда еще жил и которая подтвердила, что она встречала Цивина в Женеве, но что В.М. ей потом, уже в России говорил, чтобы она не встречалась с Цивиным, потому что против него есть нехорошие подозрения. Если это заявление подтвердится, – с ней мы еще не говорили, – то тогда возникает вопрос, каким же образом Чернов не то ходил к нему («все к нему приходили»), не то дружески запросто встречался с ним у Богрова.

К сожалению, очень мало шансов на то, чтобы получить исчерпывающие сведения на этот счет. Однако я хотел бы обратить Ваше внимание на те сведения, которые имеются о Цивине в опубликованных новых книгах об отношениях между немцами и русскими революционерами. В них довольно много места посвящается Цивину: он единственный человек, о котором точно известно, что он брал деньги и сколько он их брал, что делал, куда ездил и т. д. О других группах и партиях или их мнимых и подлинных представителях – никаких указаний во всей опубликованной литературе нет.

Он с 1915 (примерно мая – июня) стал работать с австрийцами, посещал в Австрии лагеря военнопленных, вывозил оттуда людей, печатал прокламации и т. д. Судя по всем данным, он проработал у них одиннадцать месяцев и получил за это время 140 000 франков. (Представитель Австрии назвал это «скромной цифрой».) Но затем австрийскому генеральному штабу показалось, что Цивин делает русскую революцию слишком медленно, и они его уволили. Но один из его австрийских друзей рекомендовал его немцам, и в августе 1916 г. он перешел на службу к германцам, которые назначили ему жалованье 25 000 фр. в месяц. Но в том самом разговоре, который он имел с представителями германского посольства в Берне, он, рассказывая о своих связях с Бобровым, упоминает, что с Черновым он не говорил, потому что Чернов, по его словам, был здесь (в Женеве) до мая 1916 г., но потом уехал в Россию, и с тех пор он от него не имеет сведений.

Как Вам известно, Чернов никогда до 1917 г. не ездил в Россию, и это явно все было Цивиным вымышлено. Но все же любопытно, что он в разговоре с немцами постарался выгородить Чернова, очевидно боясь проверки со стороны более дотошных и недоверчивых немцев, которые могли бы его уличить во лжи. А между тем в том разговоре в июне или в июле 1916 г. (очевидно, до своего увольнения с австрийской службы и перехода на германскую службу) назвал именно Чернова, как того человека, который «в курсе дела». Может быть, он назвал Вам Чернова, потому что действительно сам верил слухам, что Чернов уехал в Россию и потому мог свободно злоупотреблять его именем, не боясь немедленной проверки.

Конечно, совершенно необъяснимо, почему Бобров, первый заподозривший Цивина, не сообщил Чернову, своему ближайшему сотруднику по журналу «Жизнь», выходившему тогда в Женеве, о своих подозрениях и не предостерег его от общения с Цивиным. Мыслимо, что тогда подозрения против него шли не по политической линии, а, так сказать, по моральной. Ведь и его собственная жена заподозрила его в том, что он находится на содержании у богатой старухи. Если тогда у участников разбирательства создалась именно эта теория о происхождении его денег, то тогда понятно, почему они не стали докапываться дальше и просто порвали с ним сношения, уже не по соображениям политическим, а нравственным.

Все же любопытно, что Бобров говорил об «огромных деньгах» Цивина. Деньги у него были большие тогда еще от австрийцев. Но каким образом Боброву могло показаться, что деньги огромные. Ведь если он и субсидировал газету Боброва – Чернова в Женеве, то, как сообщала первая жена В.М. [Чернова], очень маленькими суммами.

Словом, в этом деле много непонятного. И теперь, как будто, уже нет никакой возможности установить истину. И все же я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы мне сообщили все Ваши собственные домыслы по этому поводу и те сведения, которые я просил Вас собрать у Вашей сестры.

Крепко жму Вашу руку.

П. С. Моя сестра Полина Абрамовна жива и здорова и до сих пор живет в Цюрихе, где она состоит директоршей ею же основанной театральной школы. Ее адрес на всякий случай, если Вам захочется с ней списаться, прилагаю при сем.

Ваша сестра пишет, что Цивин получил важное назначение на Кавказ, но не успел выехать по болезни. Было ли это назначение от партии с.-р., т. е. в Петербурге еще до прихода большевиков, или это было уже от большевиков в Москве, после того, как он к ним перешел. Было бы очень важно узнать, играл ли он какую-либо роль в партии с.-р. в 1917 г. или начале 1918 г.?

Да, забыл еще указать на то, что как раз в момент захвата власти большевиками в начале ноября Цивин был арестован Временным правительством по подозрению в связях с немцами и его близкий друг Левенштейн получил у немцев 20 000 марок для оказания ему помощи.

8 Д.Р. Гольдштейн – Р.А. Абрамовичу

Нью-Йорк, 10 июня 1958 г.

Дорогой Рафаил Абрамович,

получил Ваше письмо от 4[-го] сего месяца.