Германская армия на Западном фронте. Воспоминания начальника Генерального штаба. 1939-1945

С другой стороны, германские политические лидеры были исполнены глубоко укоренившимся недоверием к преданности французского правительства. Подозрительность Гитлера подпитывал Гиммлер и особенно Риббентроп. Так, в конце 1940–1941 годов Гиммлер представил Гитлеру совершенно безосновательный рапорт относительно якобы марша двухмиллионной армии французских солдат из центра Франции к побережью Средиземного моря. Это спровоцировало телефонный звонок Кейтеля, на который ответил я. В разговоре он сурово отчитал комиссию по перемирию от имени Гитлера за то, что мы «ни о чем не доложили». Этот пример показывает, как легко могли влиять на Гитлера «его люди». Сотрудничество с французами всегда было целью германских военных, однако подозрительность Гитлера стала главной причиной того, почему этому сотрудничеству так и не удалось стать реальностью.

С таким отношением со стороны Гитлера, естественно, не могло быть успешного результата от встречи в Монтуаре. Французское правительство сделало вывод, что Гитлер решил отыграться за счет Франции, в случае если исход войны будет неблагоприятным и ему придется пойти на уступки, например в Польше или в протекторате Богемия. Подчиняясь необходимости, Франция в то время отстранилась и потеряла Эльзас-Лотарингию, однако все опасались, что можно было ожидать дальнейшей аннексии территории. Такое предчувствие опиралось на факты, что, так же как демаркационную линию между оккупированными и неоккупированными территориями, Гитлер начертил «черную линию», или «линию фюрера», которая пролегала от реки Соммы в юго-восточном направлении, в сторону швейцарской границы, и через которую французским беженцам было запрещено возвращаться на север. Французское правительство опасалось, что этот регион также будет потерян. Однако приказ Гитлера невозможно было выполнить, поскольку не хватало сил, чтобы прикрыть границу, и беженцы постепенно просачивались домой с молчаливого согласия оккупационных властей, которые неприкрыто желали, чтобы жизнь и торговля вернулись в нормальное русло в этой области. В конце концов этот приказ вызвал лишь ожесточение и, как все невыполнимые распоряжения, привел к ослаблению власти немцев. Попытки официально отменить приказ также оказались безуспешными.

Аналогичные события разворачивались в районах Па-де-Кале и на севере. Летом 1940 года эти две области Северо-Восточной Франции административно подчинялись военному командованию Бельгии. Французам дали понять, что эти меры необходимы, поскольку весь плацдарм для неизбежного вторжения британцев должен перейти под единое командование. Однако, когда стало ясно, что английские войска здесь высаживаться не будут, а разделение все еще остается, французы, естественно, предположили, что эти два района они также могут потерять.

Франция была поделена на две части демаркационной линией между оккупированными и неоккупированными территориями. Но эта линия отнюдь не была герметично запечатанной, как те области, что лежали между нынешней западной и восточной зонами Германии, и тем не менее это было громадным препятствием, поскольку ни почта, ни товары, ни люди не могли переходить через линию без специального разрешения. Однако французское правительство отказалось уничтожить или, по крайней мере, ослабить контроль. Германские военные власти поддерживали их, и переговоры начались уже летом 1940 года. Впрочем, из-за требований итальянского правительства, которое настаивало на усилении таможенного контроля на франко-итальянской границе и на французском побережье Средиземного моря, они прервались. Французы не были расположены соглашаться на требования итальянцев. С другой стороны, они подготовились принять закамуфлированный германский таможенный контроль на не оккупированной зоне. В то время германские политические лидеры обращали огромное внимание на пожелания итальянцев, а потому на то, чтобы умерить их аппетиты до степени приемлемой для французов, ушло много времени. Когда все это было достигнуто, последние объявили, что они не способны подчиняться какому-либо контролю со стороны итальянцев и что они скорее примирятся с демаркационной линией в ее существующей форме. Так и решили. Однако эта линия имела слишком много брешей, чтобы дальше служить серьезным препятствием.

Контрибуция была другой серьезной проблемой для французского правительства. Сначала Франции приходилось ежедневно платить двадцать миллионов марок, то есть четыреста миллионов франков. Председатель комиссии по перемирию, генерал фон Штюльпнагель, который был казнен за роль, которую он играл в заговоре 20 июля 1944 года, считал, что эта сумма слишком велика и что она нанесет серьезный ущерб французским финансам и экономике. Но к его голосу никто не прислушался. Решение этого вопроса было передано министерству иностранных дел и Герингу, как главе «Четырехлетнего плана», и контрибуция особо не сократилась вплоть до начала 1941 года.

В соответствии с соглашением о перемирии правительство Петена получало разрешение вернуться в Париж, если оно того пожелает. Петен дважды пытался в 1940 году воспользоваться этим пунктом. В обоих случаях Риббентроп просил, чтобы это намерение было отсрочено, поскольку он хотел приберечь «уступки» для другого случая. Выглядело так, словно кто-то хотел сделать рождественский подарок, а потом немедленно его забрал, чтобы сохранить его для Пасхи, и ожидать при этом, что получатель будет дважды за это благодарить. На самом деле было бы гораздо мудрее удерживать правительство Петена в оккупированной, чем в неоккупированной зоне.

Франции разрешили учредить в «свободной зоне» временную армию из 100 000 солдат. Ее состав и вооружение должно было быть таким же, как у германской армии после Версаля. Все профессиональные солдаты, которые не могли разместиться в этой маленькой армии, или их иждивенцы, если солдаты еще были военнопленными, получали пенсии, которые им полагались по закону, с одобрения Гитлера. Временная армия была учреждена уже в 1940 году и стала объектом весьма свободного надсмотра со стороны Германии. Вся избыточная военная техника должна быть передана или складирована для французской колониальной армии. Флот также должен был быть разоружен, но не передан остальным войскам. Наряду с военно-воздушными силами было разрешено сохранить за собой владения в Северной Африке, то же касалось Сирии, французской Сомали, французской Западной Африки и Индокитая. Их сила в одном только Марокко, Алжире и Тунисе насчитывала примерно 150 000 человек, включая коренные подразделения туземцев. В качестве гарантии выполнения обязательств по договору французы энергично принялись защищать эти территории от возможных атак.

Надзор над всеми французскими силами в Средиземном море был доверен итальянцам. Они выполняли эти обязанности не слишком-то великодушно, но французы всегда ухитрялись извлекать из них пользу. Например, в Северной Африке они реквизировали беспроводные приемники своих итальянских надзирателей, которые единственно спасали их от вторжения германских союзников. Положение итальянцев в Северной Африке улучшилось после 1941 года, когда контроль стали делить между собой итальянские и германские власти. Между тем в некоторых случаях (когда вмешательство невозможно было строго оправдать) итальянцы просили поддержку. Германской комиссии по перемирию тогда приходилось делать трудный и щекотливый выбор: либо отказаться от союзников, либо принять их взгляды вопреки справедливости. Такие дилеммы обычно заканчивались компромиссом.

Затруднения обычно вызывались попыткой итальянцев сократить силу Франции в ее средиземноморских владениях до опасного, по мнению немцев, уровня. Тезис германской комиссии по перемирию состоял в том, что как итальянцы, так и немцы были заинтересованы, чтобы военные условия для успешной защиты французских колоний выполнялись. Естественно, существовал определенный риск, что местные французские командующие могут нарушить доверие, проявленное к ним, и перейти на сторону врага. Однако еще большая опасность таилась в политике булавочных уколов, наносившей ущерб чести французского солдата, которой следовали немцы. Ни Италия, ни Германия ничего не могли сделать, чтобы предотвратить отступничество Марокко или Алжира. И поэтому, разумеется, было бы мудрее принять полумеры французов и таким образом удерживать их расположение в рамках разумного. Если бы силы за пределами Франции бросили Петена и перешли к де Голлю, то не имело бы значения в конечном итоге, 150 000 или 200 000 человек сделали бы это, было бы 500 или 800 танков, которые, хоть и являлись устаревшими, могли быть переданы другой стороне.

К сожалению, взгляды комиссии по перемирию не находили полной поддержки высшего командования вермахта, хотя отношение последнего и было более великодушным, чем со стороны итальянцев. Во время обороны Сирии в начале 1941 года французские войска под командованием генерала Дентца, который позже был приговорен к смерти, проявили настоящую решимость выстоять. Главная причина их поражения заключалась в несоответствующем снаряжении и недостатке амуниции, которую похитили именно итальянские контролеры. Поддерживающие меры, такие как перевозка войск, снаряжение и самолеты из Франции, пробивались немцами вопреки возражениям итальянцев. Однако все это снаряжение и припасы явились уже слишком поздно, отчасти из-за затянувшихся переговоров между двумя комиссиями по перемирию.

Французский адмирал Дарлан был готов сотрудничать с Германией, по крайней мере, вплоть до лета 1941 года – на это решение определенно влияла личная вражда адмирала к британскому флоту. Естественно, эти настроения не означали, что французское правительство было в какой-то степени «германофильским», не говоря уже о «нацистском». Дарлан и конечно же маршал Петен также являлись французскими патриотами. Просто они были поставлены, как и другие в Европе, перед дилеммой: либо эмигрировать, либо «сотрудничать», чтобы спасти то, что еще можно было спасти. То, что их решение основывалось на полностью ложной идее насчет перспективы Германии выиграть войну, – это уже другой вопрос. Однако ни одному непредубежденному германскому офицеру не приходило в голову рассматривать французов как презренных «коллаборационистов», таких как квислинги, если не говорить о торгашах. Среди министров лишь Лаваль был фигурой противоречивой.