Гермоген
Шрифт:
О взятии Казани [3] среди казаков ходило много легенд. Завоевание Казанского царства сравнивали с Куликовской битвой. Русский народ увидел в своём царе защитника христианства от басурман, опустошавших русские земли, освободителя из неволи многих пленных христиан. Надо ли удивляться, что в сознании народа долгие годы будет жить память об этом походе как о великом подвиге. По всей Волге и впадающим в неё рекам были водружены кресты. Перед ним бледнели прежние походы: Волга стала рекой Московского государства. Без этих завоеваний невозможно было движение России на Восток, её прорыв к исконно русским землям. Азия же под Казанью теряла свой последний редут противостояния в Европе. И многие рассказы о взятии Казани говорят об отчаянном, жестоком сопротивлении татар.
3
...о взятии
Редкий пир обходится без воспоминаний о кровавой сече между русскими ратниками и татарами. Воздавалось должное и геройству русских, и мужеству татар.
— Ты прав, атаман Колесо. Слава того великого подвига отворила все уста. Да все ли знают правду? Русские ратники не щадили голов своих за благочестие, и всяк думал: «Ежели умру, то не смерть это, а жизнь. Пострадаем за братьев, терпящих долгий плен, страдающих от безбожных агарян [4] ». Вспоминали слово Христово, яко нет ничего лучше, чем полагать души за друга своя. Просили у Господа избавления бедным христианам. Да не предаст нас в руки врагов наших. Если не теперь, то как вперёд от них избавимся?
4
...агаряне... — Название происходит от имени рабыни египтянки Агарь, которая была наложницей Авраама и родила ему сына Измаила. Вместе с сыном была выслана из дома и ушла в Аравийскую пустыню, где Измаил стал родоначальником арабских племён, прозванных измаильтянами и агарянами.
— Ты об деле сказывай, воевода, — резко перебил Горобец. — А дело-то было кровавое. Сам князь Воротынский [5] пал, заливаясь кровью.
Все притихли, словно ожидая чего-то необычайного. Воевода Адашев пристально посмотрел на Горобца:
— Князь Воротынский, слава Богу, здрав был. Его спасли доспехи. Дело было действительно кровопролитное. Сражались на мостах, в воротах, у стен. Когда царь велел сделать подкоп, и тарасы взлетели на воздух, разбрасывая брёвна, и множество народу в городе было побито, агаряне обеспамятели от ужаса. Но когда им предложили миром признать волю русского царя, татары отвечали: «Не бьём челом. На стенах — Русь, на башне — Русь. Ничего, мы другую стену поставим, и все помрём или отсидимся». А сдались бы сразу, и крови было б меньше.
5
Воротынский Михаил Иванович (? — 1577) — участник походов против крымских татар, прославился при взятии Казани. В 1561 г. Иван IV сослал его на Белоозеро, но в 1565-м возвратил и сделал наместником Казани. Летом 1572 г. он отличился в сражениях с крымскими татарами в Молодях и у Лопасни. Но Иван IV вновь заподозрил его в чародействе и вновь сослал на Белоозеро.
— Ты, воевода, всей правды не утаивай. Али мало нанёс урону русским ратникам князь Епанча? Или, может, мало полегло их при осаде города?
Среди казаков послышался ропот:
— Ты, Горобец, ври, да не завирайся!
— Пошто воеводе допрос чинишь? Али дела не ведаешь?
— Ты уж не сам ли был при Епанче?
Горобца не любили, а иные даже побаивались его. Никогда не узнаешь, лизнёт или укусит. А уж коли прицепится к человеку, то как репей. Между тем воевода продолжал молча и сурово смотреть на Горобца. На его душе было смутно. Наглость и напор этого и ранее подозрительного ему казака вызывали у него предчувствие беды. Адашев грозно нахмурил брови. Но в эту минуту вновь заговорил седоусый старшина. Видно, хотел отвести надвигающуюся грозу.
— А скажи, будь ласка, воевода, як там воювал наш казак Ермак Тимофеевич [6] ?
— Славный казак! Такого казака я бы и в свой отряд взял. И ловкий такой, что провёл хитроумных казанцев. Достал татарскую одежду и под видом татарина проник в Казань, всё там разведал да разузнал, нашёл места, откуда легче взорвать стену, и тем помог нашим ратникам.
Воевода продолжал говорил, не замечая, как Горобец весь подобрался, как дрогнули азиатские скулы и резче выступил на щеке шрам, на который в эту минуту упал отсвет яркой вспышки костра. Он зачем-то снял шапку и, положив её на стол, сурово отчеканил:
6
Ермак Тимофеевич (? — 1585) — знаменитый казачий атаман, который около 1581 г. своим походом начал освоение Сибири. Погиб в бою с татарами.
— То всё сказки досужих людей. Много таких сказок ходит меж казаков. А тот Ермак — сучий сын...
В руках Данилы Адашева мгновенно сверкнула сабля. Кто-то тихонько охнул. Все знали силу воеводы. Ударом палки он мог свалить зверя. Но не успел он достать саблей дерзкого наглеца. Ловким броском Горобец вылетел из-за стола и, словно подхваченный ветром, скрылся в темноте. А казаки погоготали, погуторили, закурили люльки и, поёжившись от ночной сырости, накинули на себя кожухи и вскоре заснули крепким казацким сном, раскинувшись безмятежно тут же на траве. Мог ли кто из них подумать, что непростой была ныне размолвка за столом, что дерзкий выпад Горобца сулил кому-то беду и что Ермак, за честь которого поднял саблю воевода, попадёт в опалу.
Жизнь той поры была полна неожиданностей, самых непредвиденных.
3
Ночью Ермолай метался во сне. Его мучили тяжкие кошмары. Виделось, как по воздуху летал казак Горобец, грозя саблей. На нём были широкие шаровары, какие Ермолай ранее видел на одном пленном турке, а за поясом у него висело несколько пистолетов, на голове была чудная шапка, она вертелась колесом. Сам он смеялся, показывая длинные клыки, и через всю щёку чернел шрам. Ермолай кричал: «Отыди, бес!» Он хотел перекреститься, но рука его словно наливалась свинцом. Утром он впал в беспамятство. К нему привели казака, что был в отряде за лекаря. Он натирал отрока каким-то снадобьем. Тот на миг очнулся, прошептал: «Отыди, бес!» — и снова забылся. Казаки стали держать совет.
— Это им бес играет.
— Оно и видно, что нечистый мудрует.
Послали за старцем, что жил одиноко в лесу, в хижине, кою сам себе срубил. Знали, что был он человеком святого жития, время проводил в постах и молитве. Звали его Савватием. Людей он избегал, ибо, как о нём говорили, хотел он в сём месте безмолвствовать.
Старец не заставил себя долго ждать, хотя был слаб и шёл, опираясь на посох. Мал ростом, сед, с тихим смирением во взоре. Ермолай лежал под деревом на медвежьей шкуре, не подавая признаков жизни. Старец опустился перед ним на колени, положил руку на голову и, почувствовав слабое дыхание жизни, перекрестил его, прошептав:
— Господи, исцели раба твоего Ермолая от лютой болезни!
Молитва его была тихой и страстной. Казалось, он сам вот-вот упадёт от слабости и волнения. Окончив молитву, он снял с себя нагрудный крест и осенил им больного. Ермолай пошевелил веками, затем приоткрыл глаза.
— Будь здрав еси, отроче! — произнёс старец.
Позже казаки станут рассказывать, как старец воскресил Ермолая. Сам же Ермолай на всю жизнь запомнит, как Савватий пришёл на другой день и стал читать ему Евангелие, как после этого чтения стали крепнуть его силы и как Савватий пророчествовал:
— Когда войдёшь в разум, душа твоя станет тосковать о жизни благочестивой. Господь сподобит тебя благодати священства и пастырства словесных овец.
На что Ермолай ответил ему:
— Святой старче, ноне я останусь в казаках. Вороги загубили тятьку с мамкой, пожгли наш посад и наших людей. Я пойду с казаками воевать луговую черемису.
Он видел, как иные казаки, замечая его беседующим со старцем, косились на него.
— О чём это отрок толкует со старцем? Ежели ты казак, то не дело с попом беседы беседовать, а надо казацкому делу научаться, как шашкой да палашом рубить головы неверным.
Ермолай оглянулся на голос и узнал Горобца, где-то всё это время пропадавшего. Говорили потом, что он выжидал в одном селении, пока остынет гнев воеводы. И видимо, сейчас он срывал злобу на отроке, коего приблизил к себе воевода. Чёрные глаза его недобро округлились, под азиатскими скулами поигрывали желваки.
Казаки разноголосо загудели на его слова. Приглядчивый отрок много брал на заметку, и сейчас он видел, как вокруг Горобца кучнились выходцы из чужедальних земель: из Бессарабии, из Литвы, из Неметчины. Многие из них оказались в плену, да так и осели на русских землях, а иные подались в казаки, увидев в казачьей службе прямую выгоду. Донские казаки не любили их за хитрость, за корысть. Были среди них и такие, что сделали себе промысел из доносительства. Доносы в то время были в особой цене, ибо на Вятской земле тайно проживало много воровских людей, наносивших большой вред русскому делу. Худо только, что доносили и на своего брата казака.