Гермоген

Лицо патриарха выразило испуг и растерянность. Он молчал, что-то обдумывая, и наконец произнёс:

— Худо, ежели беспорядки учнутся среди бояр. Доведи, князь Василий, всем боярам о моём решении начать крестный ход в Новодевичий монастырь во вторник, 21 февраля. И ежели Борис Фёдорович и на сей раз откажется от царства, то отлучу его от церкви, а сам сложу с себя панагию, сниму святительские одежды, оденусь в простую монашескую рясу. И не будет службы по всем церквам.

О, как пророчат порою иные наши слова!.. Угрозе патриарха Иова суждено будет исполниться. Только не сам он сложит с себя панагию, а сорвут её вместе со святительскими одеждами, и случится сие не в столь отдалённом времени.

Шуйский и Гермоген тревожно молчали, словно их коснулось трагическое дыхание грядущих лет.

Иов сделал всё, как обещал. Но и тут, как обычно, перестарался от усердия. Когда двинулся крестный ход, из Успенского собора вынесли икону Владимирской Богоматери и множество других образов и крестов из церквей. Люди с изумлением шептали:

— Чудотворную икону Богородицы воздвигнули...

— Слыхали ай нет, Божий человек надысь сказывал: «Аще будут сдвигнуты святые иконы, будет сдвигнута и держава. Наказаны будем за грехи наши...»

Гермоген знал о решении Иова воздвигнуть образ Владимирской Богоматери и пытался вместе с Крутицким архиепископом, с которым находился в одномыслии, отговорить Иова от его затеи. Но Иов опечалился и даже рассердился на непрошеных советчиков. Гермогену стало жаль его. Видно было, как устал Иов от тяжёлых патриарших обязанностей при лицедее Годунове. От Богоматери Владимирской он ожидал скорой помощи в своём многотрудном деле. Да ведь от века не бывало такого на Руси, чтобы воздвигались чудотворные иконы.

Скорбя об этом, Гермоген сослался на нездоровье и не стал принимать участия в крестном ходе. Не чаял, когда кончится эта маета царского венчания Годунова. Но, когда Годунов совершил, наконец, торжественный въезд в Москву по случаю своего обещания облечься в порфиру царскую, Гермогену пришлось после молебна в Успенском соборе вместе с духовными особами принести поздравление Борису Фёдоровичу с патриаршим благословением его на все великие государства Российской державы.

Оставалась ещё присяга новому царю с покрестной записью. Ознакомившись со словами присяги, Гермоген впал в уныние, чего не позволял себе никогда, почитая уныние великим грехом. Каждое слово в этой присяге жалило недоверием и обидой.

Судите сами, что должен был испытать честный человек, читая строки присяги:

«Мне над государем своим царём и над царицею, и над их детьми в еде, питье, и платье, и ни в чём другом лиха никакого не учинить и не испортить, зелья лихого и коренья не давать и не велеть никому давать, и мне такого человека не слушать, зелья лихого и коренья у него не брать; людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуний не добывать на государское лихо. Также государя царя, царицу и детей их на следу никаким ведовским мечтанием не испортить, ведовством по ветру никакого лиха не насылать и следу не вынимать никаким образом, никакою хитростию. А как государь царь, царица или дети их куда поедут или пойдут, то мне следу волшебством не вынимать. Кто такое ведовское дело захочет мыслить или делать и я об этом узнаю, то мне про того человека сказать государю своему царю, или его боярам, или ближним людям, не утаить мне про то никак, сказать правду, без всякой хитрости; у кого узнаю или со стороны услышу, что кто-нибудь о таком злом деле думает, то мне этого человека поймать и привести к государю своему царю или к его боярам и ближним людям вправду, без всякой хитрости, не утаить мне этого никаким образом, никакою хитростию, а не смогу я этого человека поймать, то мне про него сказать государю царю или боярам и ближним людям».

Было о чём подумать людям, читая слова этой клятвы. Сколь же не уверен был в себе царь Борис, ежели подозрительность брала над ним такую силу! Лихие люди есть везде. Их не избыть. Но ты на то и царь, чтобы доверять праведным и честным. А ты, Борис, подбиваешь честных да праведных, чтобы доносили на лиходеев либо даже на простаков, кои обмолвятся неосторожным словом. Доносительство у тебя в великом почёте числится. Ты возводишь донос в гражданскую обязанность. Ох, горе нам будет при таком царе!

Будучи человеком глубоко православным, Гермоген был изумлён ещё и суеверием царя Бориса. Он верит, что можно след волшебством вынимать и тем наносить на человека порчу; верит в силу колдовского зелья, в то, что можно испортить человека «ведовским мечтанием».

Он, царь, придаёт этому значение истины! Сколько приходилось Гермогену тратить сил, чтобы люди воспитывались в истинной вере, объяснять им, что суеверия пришли к нам со времён язычества. А тут сам царь говорит о ведовстве. Кто объяснит ему, что бояться надо не «ведовских мечтаний», а единого лишь Бога? Что думает об этом Иов и решится ли открыть царю глаза на его заблуждения?

24

Малодушие Годунова и его недоверие к подданным, столь откровенно обличавшее его в подкрестной записи, определили и дальнейшие его действия. За весь период царствования (семь лет) он не отважился ни на один сколько-нибудь решительный шаг.

Это было время, когда шла борьба между польским Сигизмундом [40] и шведским Карлом. Избранный на польский престол Сигизмунд чаял вернуть себе и отцовское достояние — Швецию. Любой правитель на месте Годунова заключил бы союз с одной из этих сторон и извлёк бы из этого союза выгоду для всей державы, получив часть морского побережья. Но Годунов решил достичь этого коварством: поляков пугал договором со шведами, шведов — договором с поляками. И чего он добился этим? Навлёк на себя гнев и недовольство всех. Литовский канцлер Лев Сапега [41] станет врагом Годунова и окажет впоследствии поддержку его недругам как внутри России, так и за её пределами.

40

Сигизмунд III Ваза (1566 — 1632) — король Речи Посполитой с 1587 г., король Швеции в 1592 — 1599 гг., один из организаторов интервенции в Россию.

41

Сапега Лев Иванович (1557 — 1633) — королевский секретарь, литовский канцлер, виленский воевода и великий гетман литовский.

Против шведов Годунов начнёт внутреннюю агрессию. Думая вернуть России Нарву, он не пойдёт на прямые переговоры, а предпримет шаг коварный, недостойный правителя великой державы. Он подкупит нарвских жителей, чтобы те отворили ворота русским. Но заговор был открыт, и виновные казнены. Так царь Борис потерял надёжного соседа.

Зато показной решительности и показной храбрости у Годунова было хоть отбавляй. Чтобы похвастать ею, он способен был изобрести мнимого неприятеля. Когда наши разъезды обнаружили мирное посольство от крымского хана (который, опасаясь турецкого султана, искал мира с Москвой), тут же был пущен слух, что крымский хан идёт на Москву. По словам современников, к этому слуху был причастен и сам Годунов, которому, как заметил Карамзин, хотелось «доказать, что безопасность отечества ему дороже короны и жизни». Дальнейшие события подтверждают это. Борис немедленно выступил в поход в направлении Серпухова, а воеводам передовых отрядов и начальникам крепостей послал сказать:

— Я стою на берегу реки и смотрю на степи. Где явится неприятель, там и меня увидите.

И хотя неприятеля обнаружить не удалось, Годунов заказывал обеды на всю рать и раздавал воинам щедрые подарки. А узнав о приближении отнюдь не воинственных послов, приказал ночью стрелять из пушек, чтобы создать видимость сражения. Напугав сначала до смерти мирных крымцев, царь Борис затем обласкал их и задал роскошный пир, а военачальников щедро одарил, точно после одержанной победы.

Нечего и говорить, что из-под Серпухова он явился победителем. Москва вышла ему навстречу, как некогда Ивану Грозному после завоевания Казани.

Вот таким он был, Борис Годунов. Став царём, он щедро расточал милости, выдал по тройному окладу жалованья стрельцам, дьякам и многим служилым людям. На целый год освободил от податей село. Но особенно был ласковым и щедрым с ливонскими немцами, награждал их вотчинами, землёй и крестьянами, давал богатые подарки. После присяги Борис сказал им:

— Молитесь, немцы, Богу о моём здоровье! Пока я жив, вы не будете ни в чём нуждаться.

И так был увлечён своей ролью благодетеля, что, указав на своё жемчужное ожерелье, добавил: