Герои Аустерлица

Справа от меня с одним из телохранителей шефа французских гусар схлестнулся на саблях Федор Дорохов, а слева бился Степан Коротаев, связав боем второго телохранителя. Мы же с командиром вражеского эскадрона остались один на один. Несмотря на то, что вокруг кипело побоище, возле нас словно бы образовался вакуум. Во всяком случае, я не замечал в этот момент ничего вокруг, полностью сосредоточив внимание на противнике, который оказался весьма умелым рубакой.

Впрочем, князя Андрея тоже не зря много лет учили фехтованию лучшие учителя. Он вовсе не просто так сделался ротмистром кавалергардов и доверенным лицом Кутузова, а участвовал, разумеется, и в учениях, и в боях. А кавалергарды — это элита русской кавалерии, телохранители самого государя императора. Да и необстрелянный человек просто не сможет возглавить атаку со знаменем в руках, решительно устремившись вперед под вражескими пулями, как это сделал князь Андрей в битве при Аустерлице. И потому я в этот момент всецело полагался на мышечную память своего нового тела, которое действовало инстинктивно, что называется «на автомате», успешно отражая трофейной саблей вражеские удары.

Мы рубились молча, не разговаривая и даже не ругаясь, а лишь хищно улыбаясь друг другу, оскалив зубы и хорошо понимая, что один из нас должен здесь погибнуть, оказавшись по воле судьбы на краю этого безымянного леса среди моравских гор и найдя себе достойного противника, несущего смерть. И эта смерть будет достойной благородного воина. Потому страх гибели уступил место азарту. Но, удивительное дело, наши силы и боевые умения оказались примерно равны. Потому сразу никто не смог добиться преимущества.

Острые клинки сверкали в воздухе, ударяясь друг о друга и отлетая, а потом снова ударяясь. Но, к своему ужасу, я понимал, что одолеть противника не могу! Он явно был мастером боя на саблях и очередным ударом так сильно отбил мой клинок, что раскрыл мою защиту, отчего у него появилась прекрасная возможность ударить меня саблей по шее. И шеф гусарского эскадрона воспользовался бы случаем, но в это мгновение его боевой конь сыграл со своим владельцем злую шутку.

Он внезапно укусил моего Черныша, отчего конь подо мной дернулся в сторону, а я счастливо избежал смертельного удара и нанес свой. Несмотря на солидный внешний вид, Черныш все-таки был курьерским скакуном, а не настоящим боевым конем. Хотя в сражениях, похоже, он бывал, раз ни выстрелов, ни звона сабель не пугался. Но, он не умел ни кусать вражескую лошадь, ни толкать ее грудью, ни бить копытами, вставая на дыбы. И я был рад хотя бы тому, что он не убегает с поля боя.

Когда француз ошибся, мне, в свою очередь, удалось преодолеть его защиту. Впрочем, моя сабля лишь чиркнула его поперек груди, пройдясь по шнурам гусарской формы, но даже не прорезав их. Противник же ударил каким-то хитрым приемом, резко поддев мой клинок снизу и выбив его из руки. И только тут я действительно ощутил настоящий страх, оставшись без сабли и почувствовав, что в следующее мгновение этот француз убьет меня! Но, я сообразил быстрее, чем он ударил с очередного замаха. Вспомнив, что у меня остался второй заряженный пистолет, я моментально выхватил его из кобуры возле седла и разрядил в неприятеля, попав ему точно в сердце.

Несмотря на это, удар саблей мой противник все-таки произвел. К счастью, уже не такой сильный, как мог бы быть. И я сумел отбить клинок дымящимся стволом своего пистолета. После этого француз поперхнулся кровью и опрокинулся назад в седле, выпустив из рук и уздечку, и саблю. Все было для него кончено. Меня спас единственный точный выстрел, произведенный в последний момент почти в упор. Наверное, это выглядело бесчестно, зато оказалось эффективным и последним средством спасти собственную жизнь.

Поняв, что победил в схватке, я осмотрелся. Лишившись своего командира, вражеский эскадрон явно начал сдавать позиции. А Дорохов и Коротаев преуспели даже больше моего, убив не по одному противнику, а каждый по двое. Остальные наши, и разведчики, и драгуны Коротаева, тоже проявили себя молодцами. И вражеский авангард был полностью разгромлен без потерь с нашей стороны.

Окрыленные победой, мы устремились в следующую атаку на помощь драгунам. А они, к нашему удивлению, до сих пор держались. Окруженные численно превосходящим неприятелем со всех сторон, драгуны, тем не менее, продолжали вести бой, несмотря на потерю уже половины личного состава своего взвода. Впрочем, французские гусары потеряли бойцов никак не меньше, если не больше.

Связанные боем и увлеченные добиванием нашего драгунского взвода, они не заметили, как мы подскакали сзади и решительной атакой вклинились в их боевой порядок, прорвав окружение и успев все-таки на помощь к нашим кавалеристам. Но, нас все равно было сильно меньше, чем французских всадников. И надеяться перебить их всех в схватке верхом было бы опрометчиво. Потому я решился на очередную военную хитрость.

— Драгуны! Назад! Все отходим в лагерь! — заорал я изо всех сил, стараясь голосом перекрыть звуки схватки.

Зная о том, что семеновцы к этому времени перезарядили свои ружья, да и пешие драгуны, которые находились в засаде у бурелома, тоже, я старался заманить французов под пули. Наши пехотинцы ждали лишь команды, чтобы обрушить на неприятеля очередной залп. Но, пока продолжалась схватка верхом, стрелять они не могли без риска попасть в нас. И потому нам необходимо было отступить.

Глава 33

Фельдфебель Шаповалов не подвел. Увидев, что мы несемся назад, а французские гусары преследуют нас буквально по пятам, он не растерялся, приказав солдатам откатить один из фургонов, чтобы пропустить своих, а потом тут же задвинуть его обратно перед самым носом у французов. И это сработало! Несколько французских всадников все-таки успели ворваться в лагерь следом за нами, но мы, развернувшись, быстро обезвредили их. А остальные гусары сгрудились всей своей массой возле препятствия. И, сразу же попав там под огонь пехоты, они на этот раз понесли большие потери, поскольку солдаты стреляли в них с очень близкой дистанции, прямо из-за фургонов, развернутых поперек проезда к центру бивака.

Поняв, что штурмовать наш укрепленный лагерь у них не хватает сил и уже будучи дезорганизованными, лишившись своего командира, гусары попробовали отступать, желая ретироваться с поля боя. Но, наши пешие драгуны, которые все это время сидели в лесной засаде, не позволили им даже этого. Они выкатили еще один дровяной фургон у самого въезда в «карман» между засекой и лесом, надежно отрезав, таким образом, для французских кавалеристов единственный путь к отступлению. А когда гусары все-таки попробовали поскакать в том направлении, в них сразу полетели пули из лесу. Два десятка драгун разрядили в них свое оружие, еще больше проредив остатки эскадрона.

После этого французы заметались внутри ловушки, не находя выхода. И бой превратился в избиение, когда с каждым нашим залпом вражеских всадников оставалось все меньше. А оставшиеся наполеоновские гусары решились на самоубийственный маневр просто потому, что им некуда больше было деваться, а сдаваться они не желали. Задумав все-таки выскочить из ловушки, они попробовали перепрыгнуть на своих лошадях через засеку в том месте, где, как им показалось, она была пониже и поуже. Но, они переоценили способности собственных лошадей. Несчастные животные, израненные в сражении, не в силах преодолеть препятствие, напарывались на острые ветви, торчащие вверх и в стороны, ломая ноги и распарывая себе животы.

Многие уцелевшие всадники разделили со своими конями горькую участь, так и повиснув среди ветвей, нанизанными на деревянные колья. В своих ярких одеждах эти мертвые гусары издалека напоминали каких-то больших жуков, проткнутых иголками. И лишь некоторым французам повезло, вылетев из седел, приземлиться уже по другую сторону засеки. Кто-то из выживших даже пытался бежать через поле. Но, Дорохов со своими конными разведчиками тут же пустился в погоню, зарубив саблями и этих. Таким образом, битва за бивуак нами была выиграна, а гусарский эскадрон французов оказался разгромлен начисто.