Герои «безгеройного времени»

Конечно, западный кинематограф ежегодно выбрасывает на кинорынок огромную и разную продукцию. Но надо помнить, что вот уж с десяток лет сенсацией и подлинным «героем» литературы, сцены и экрана был рассерженный молодой человек во всех его житейских ипостасях и национальных вариантах.

Я беру слово «герой» в кавычки, ибо в действительности этот молодой человек демонстративно отвернулся от всякой общепринятой нормативности: духовной, физической, нравственной, бытовой.

Тот же номер английского журнала «Films and filming», который отдает свои страницы Бонду, отмечает десятилетие трагической гибели всемирно знаменитого - 'Несмотря на свои три роли и двадцать один год - американского актера Джеймса Дина - прообраза всех «рассерженных». Сейчас уже трудно вспомнить, аккумулировал ли Джеймс Дин в себе смутное недовольство молодого поколения или, подобно катализатору, вызвал его к жизни, дав ему самосознание и лицо - свое странное, как будто начатое и не доконченное природой лицо, отразившееся потом в десятках непохожих, но по-своему тоже странных лиц. Кого ни возьми из новейших звезд - в их портретах одинаково бросается в глаза эта странность, это отклонение от норматива, иногда обаятельное, иногда некрасивое, вызывающе уродливое, но всегда резко индивидуальное.

В жизни, в литературе и на экране на смену героическому буржуа (вспомним Лоуренса Оливье) вместе с ними пришел бунтарь, восставший против всего буржуазного: морали, эстетики и заодно против героизма.

«Мятежный негерой пятидесятых годов» - метко окрестила этого молодого человека английский критик Пенелопа Хастон. «Бунт без причин» - так назывался последний и самый нашумевший фильм с Джеймсом Дином.

Это был странный бунт - озлобленный и пассивный, безморальный и совсем не героический. Это была «итальянская забастовка» молодежи, противопоставившей себя конформистской морали, но не противопоставившей этой морали ничего, кроме себя. Это был личный отказ действовать, следуя рутине, который в своем бездействии сам со временем стал вырождаться в рутину.

Еще недавно этот молодой человек иронизировал над мнимой буржуазной «сложностью» - теперь сам он оказался слишком сложен; он бравировал своей безморальностью - теперь он казался уже почти что моралистом; он плевал на разные там проблемы - теперь сам он стал проблемой...

Если массовое восприятие искусства нуждается в стереотипах, то со временем накапливается потребность в решительной смене «шаблона». И чаще всего это происходит по принципу противоположности.

Джеймс Бонд с его идеальной экранной нормативностью, с идеальной нерассуждающей действенностью заряженного револьвера, с идеальным и безотказным успехом у женщин, в костюме, сшитом у лучшего лондонского портного, и с официальным разрешением убивать (как часто эти молодые люди стреляли - нелепо, ненужно, не в того, кого следует, и просто в себя!), Джеймс Бонд явился на экране сенсационной и почти пародийной реакцией на изживаемую уже тему «рассерженного» молодого человека.

Впрочем, ошибутся те, кто назовет Бонда героем современного зарубежного экрана, хотя бы и в кавычках. На самом деле он не более как очередное торжество извечного стереотипа над проблемным искусством. Он явился как «отрицание отрицания» на смену томительной и безысходной проблеме «негероя», явился как попытка снять жизненное противоречие, коли его не удается разрешить...

Наконец-то люди, запутавшиеся в своих проблемах - психологических, моральных, политических, уставшие от «проклятых вопросов», могли передохнуть, глядя, как Бонд, не рассуждая, - бац-бац!
– расправляется с противником; как он, не раздумывая, - раздва!
– обнимает малознакомую красотку; как он - ура!
– побеждает всех и вся во имя Британии. И, главное, все это не как-нибудь, не в утомительном разладе, а в полном согласии с самим собой и с властями.

В этом супершпионе обыватель мог пережить и приобщение к «high life» - шикарной жизни на шикарных курортах, и обладание шикарными женщинами, и удовлетворение тайных соблазнов, где национальное чванство польщено, насилие узаконено, а победа не столько завоевана, сколько предопределена.

Джеймс Бонд явился на европейском экране, как пошлая интермедия в серьезной драме, как некая вульгарная утопия, как удешевленная иллюзия, когда надежды нет.

Бонд - это герой эпохи, лишенной идеалов, но не лишенной мифов, чаяний и напряжения: мифов успеха, богатства, власти, приключений... 

У Бонда нет никакого «идеала» в собственном и традиционном смысле. Его «идеал» - служба и победа.

Фаусто Антонини, Психоанализ агента 007

Детектив, призванный раскрывать истину, - персонаж по самой сути своей идеальный, как бывает идеален герой фольклора. Он «фольклорен» еще и потому, что, подобно герою народной сказки, должен восстанавливать справедливость, защищать сирых и слабых от сильных мира сего, оправдывать невиновных и карать виновных.

Говорят иногда, что детективный жанр - жанр аморальный, так как речь в нем идет о преступлениях, убийствах, жестокостях, крови. На самом деле это жанр не только моральный, но даже морализаторский, ибо он основан на незыблемости категорий добра и зла.

Может быть, самое знаменательное в мифе о Бонде - это преображение идеального героя в циника.

Речь идет не о «частной жизни» Джеймса Бонда, не о количестве и качестве его красоток. Хотя, впрочем, замена любви сексом - неотъемлемая и существенная черта «синдрома Бонда». Но речь идет о более важном: о том, что в романах Флеминга существенно изменилась самая система отсчета. Категории моральные в них откровенно заменены категориями политическими, терминами «холодной войны». Происходит неудержимая политизация всех, самых исконных представлений, и исходные понятия добра и зла теряют свою непреложность.

В романах Флеминга воцаряется своя собственная система отсчета, циническая даже с точки зрения конформистской морали.

Английские критики справедливо говорят о шовинизме, выраженном Флемингом, о его англосаксонском чванстве. Действительно, «цветные», к примеру, всегда выполняют у него роль молчаливых телохранителей злодея или жестоких нерассуждающих карателей. «Низшие нации» делятся в свою очередь по принципу «наших» и «не наших». Болгары, например, всегда выступают в роли отчаянных террористов, а турки - те же «черномазые разбойники» по его номенклатуре - в роли «антитеррористов», «наших»; поэтому сербы, хорваты и прочие южные славяне в его романах - международные гангстеры, а корсиканцы - те же гангстеры, но «наши», и Бонд даже решает породниться с одним из них.

Национальный состав демонических злодеев и отрицательных персонажей подобран четко но политическому признаку: это странный интернационал русских, евреев, китайцев, немцев, корейцев, негров и прочих, что с точки зрения ортодоксального расизма совершенно аморально! (Доктор Но, как я уже упоминала, - многозначительная помесь немца и китайца, мистер Биг - француза и негра.) Так что даже англосаксонский шовинизм автора цинично подправлен политикой.

Точно так же прозаический героизм британского Томми, воспетый некогда Киплингом, и героический империализм разведчика Кима вырождаются в вульгарный и прагматический шовинизм. Подвижничество «строителей империи» заменяется беспардонной философией «коммандос».

То же самое относится ко всем сторонам бондовского мифа. Я уже говорила, что с каким бы демоническим противником он ни встретился и какой бы немыслимый коктейль наций этот злодей ни представлял, большей частью оказывается, что агент 007 борется с «красной опасностью». Именно ореол борца с «красной опасностью» обеспечивает индульгенцию бондовскому аморализму.

И тут дозволено все - и то, что считалось добром, и то, что традиционно считалось злом, и то, против чего боролись поколения детективов - рыцарей справедливости: убийство, предательство, обман, прелюбодеяние...

Так моралист становится циником, и герой, некогда демократический, превращается в героя насилия.

Надо сказать, что авторы «кинобондианы», экранизируя Флеминга, постарались убрать чересчур тенденциозную направленность его романов. Стоит обратить внимание на хронологию, замечает по этому поводу Умберто Эко: «...зарождение персонажа романа относится ко времени «холодной войны», - персонажа фильма - ко времени заметной разрядки напряжения». Даже в фильме, сохранившем заглавие «Из России с любовью!», самый зловещий из агентов СМЕРШа Роза Клебб оказывается на самом деле агентом мифического СПЕКТРа, который специально стремится вбить клин между Англией и СССР. Это знаменательно.