Герои «безгеройного времени»

Гораздо страшнее в жизни будущей звезды вынужденный быт, унизительная повседневность, которая накладывает свои семь печатей на душу: изнасилование в девять лет, немилый брак в шестнадцать, беспорядочность существования девушки, зарабатывающей себе на жизнь business-girl в окологолливудском мире фотоателье, дансингов, ночных клубов.

Таково повседневное «воспитание чувств» женщины, которой вскоре предстоит воплотить на экране всеамериканскую, а потом и всемирную мечту о любви, стать живым, пусть кинематографическим воплощением страсти и ее соблазнов.

«Вы вскарабкались вверх по лестнице в избранной вами профессии, и вы на вершине, - говорит Ванде Оливер ее врач и наперсник.

– Люди, которые пишут вам, - даже эти несчастные больные, которые говорят, что бы они стали с вами делать, - выражают любовь как умеют, единственным доступным им способом. Для них вы недостижимый объект - объект любви, если хотите, символ. Вы представляете в их убогой жизни нечто, чего они никогда не получат».

Но именно оттого, что в жизни множества больных, несчастных, обездоленных или даже здоровых, в меру довольных, обеспеченных, в жизни мужчин и женщин ома представляет недостижимый идеал, символ, воплощение желаний, Ванду Оливер раздевают и насилуют не только физически, но и нравственно. И не только когда она дерется за свою карьеру, но и тогда, когда эта карьера уже в зените.

Белокурую.звезду сочиняли, как сочиняют рассчитанный на успех силуэт платья к зимнему сезону, как выпускают в свет беспроигрышный шлягер; как придумывают рецепт нового коктейля.

Ванде Оливер примеряли внутренний мир, который был бы ей «по фигуре» - по ее соблазнительной фигуре «sexy blond» - блондинки, округлые формы которой, согласно той же рекламе, не требуют бюстгальтеров и поясов.

Самое странное - а может быть, страшное, - что Ванда Оливер честно приемлет этот маскарадный, киношный внутренний мир. Ведь на этом она выросла; она тоже была одной из тех обездоленных, для которых знаменитые голливудские кинобоги были недосягаемой мечтой.

Она не может до конца совместиться с предложенным ей образом - для этого она слишком много претерпела. Но не умеет и отделить себя от него - для этого она слишком к нему стремилась. Она живет в полусогласии с собой - символом. Ей не очень нравится быть «предметом продажи», как откровенно называет ее один из продюсеров: «Я не предмет, я личность», - полусопротивлястся она. Так Мерилин, полунегодуя, полубравируя, отвечала репортерам: «Я личность. Мне не нравится быть символом. Но если уж быть символом чего-нибудь, то, конечно, секса». Так, полуоскорбленная, полупольщенная, она засмеялась, увидав где-то в Корее, в офицерском собрании, свой портрет из пресловутого календаря...

Для Ванды Оливер не было проклятого вопроса «быть или не быть». Она хотела быть, быть во что бы то ни стало; быть тем единственным, чем она могла себя представить в детских сумасшедших мечтах, компенсируя все убожество своего существования; быть тем, что, к счастью или к несчастью, дал ей бог и что было ее единственным достоянием, - быть физическим воплощением всеобщей мечты. Она принимала все условия игры - все, какие угодно, самые жестокие. Она инстинктивно избегала всего, что могло погубить ее карьеру: слишком прагматических связей, слишком сильных привязанностей, слишком драматического несогласия с навязанным ей внутренним миром.

Она жила в полусогласии, легко шла на компромиссы. Принимала обстоятельства такими, каковы они есть.

Она послушно улыбалась для обложек, фотогенично закидывая голову, отвечала репортерам, что питается устрицами и шампанским, действительно пила шампанское, дерзила, что не может спать одна и умеет любить кого угодно и как угодно.

Постепенно выяснилось, что спать она не может вовсе, а любить не умеет никого. Полусогласие обернулось несогласием, почти неврозом. Появился «синдром примадонны».

На этом кончается история восхождения к славе, и начинаются «сумерки богов».

Альва Бесси вдается в интимную жизнь своей героини со всеми подробностями - таков modus vivendi современной литературы. Но для биографии «богини секса» это имеет свой смысл. Она встречает разных мужчин - хотя есть между ними при всей их разности нечто общее. Но с кем бы и как бы она ни спала, это не приносит ей простого женского счастья и удовлетворения.

Такова, по мнению автора, скрытая драматическая пружина ее судьбы.

Физические травмы детства и отрочества; моральное растление по пути наверх - все это не дало развиться в этой женщине, казалось бы, созданной природой для любви и радостей плоти, ни умению любить, ни даже элементарным потребностям этой прекрасной и соблазнительной плоти. «Он был мил; он был добр; он был надежен; он был всем, чем не была я. Но... Это звучит жестоко... мне стало скучно... Я имею в виду, что в действительности между нами не было ничего общего... Одиночество толкнуло нас друг к другу. Одиночество разлучило нас». Так говорит Ванда Оливер о своем втором муже, звезде футбола, Баке Вишневском.

Ее третий муж, знаменитый художник, интеллектуал, который пытается приобщить ее к серьезному искусству, к серьезной жизни и серьезной любви, не может, однако ж, перебороть ни ее страшное прошлое, ни ослепительное настоящее: он чувствует себя принцем-консортом при голливудской богине, он чувствует себя поглощенным окружающей ее стихией разрекламированного секса и не ощущает себя настолько мужчиной, чтобы сделать счастливой свою жену.

Эти мучительные отношения кончаются отчаянным увлечением Ванды Оливер ее партнером по последнему фильму, который для романиста составляет крах третьего брака Ванды Оливер и, может быть, всей ее жизни.

Не сбывается надежда на любовь. Не сбывается попытка стать из звезды актрисой. Хохочущий символ не дает места живой женщине. «Верните нам нашу ВО-ВО-гёрл!» - дружно кричат газеты после первой же серьезной роли Ванды Оливер (как кричали они по поводу Мерилин Монро, всеамериканской ММ, ММ гёрл).

Между тем как Ванде Оливер, измученной, издерганной, брошенной, остаются снотворные таблетки, мексиканская водка-текила и сознание, что она - воплощение и идеал удачи - больна, одинока и - воплощение секса - так и не знает, что же это такое в действительности...

Итак, ужель загадка разрешилась, ужели слово найдено и богиня любви просто-напросто сексуально неполноценна, как в ожесточении кричит ей ее знаменитый муж?

Альва Бесси истолковывает эту свою догадку в духе фрейдистского отцовского комплекса, всю жизнь обуревавшего сироту. То общее, что есть в разных мужчинах, к которым тянулась Ванда Оливер, - это уверенность в себе, покровительство, патернализм, замещение отцовства. И свой последний тщетный телефонный призыв в пустоту Ванда Оливер обращает к человеку, который когда-то первым без сожаления бросил се, - к своему отцу.