Герои из-под пера
Шрифт:
— Лидия!
— Мам, ты чё?
— Я думала, где уже искать… Мертвый? Живой? А он здесь, он, сучонок, здесь…
Лицо у Лидии оплыло и сделалось безучастным, почти мертвым. Она снова рванулась к Егору. Заскрипел ножками уступающий напору стол. Виктор получил локтем в скулу и сапогом по ступне.
— Лидия!
— А ты меня не держи! Не муж!
Подальше от протянутых рук Егор отполз на край лавки.
— А чё мне, в гости нельзя? Я в заключении что ли?
— Я вся извелась…
— Лидия!
Виктор вдруг почувствовал, что устал. Смертельно. Не потянет
— Все. Как хотите.
Он отпустил женщину и сел.
Лидия несколько мгновений озадаченно и косо нависала над пустотой, словно Виктор все еще стоял барьером, затем подшагнула, упираясь ладонями в столешницу.
— Дядь Витя, — испуганно пискнул Егор, предчувствуя скорую выволочку.
Лидия повернула голову:
— Пили?
— Чай, — сказал Виктор вяло. — Можешь понюхать в чашке.
Лидия, не поверив, цапнула Егорову чашку, поднесла к носу.
— И что он здесь? — спросила она Виктора.
— Мам, я, может, по делу, — подал голос Егор.
— Угу, по делу. Аж из коляски выскочил и побежал, — махнула рукой Лидия.
— Ма-ам…
— У нас был разговор, как жить дальше, — сказал Виктор, с трудом удерживая глаза открытыми. — Мы кое о чем договорились.
— И о чем?
Думая о мягкой кровати, мягком одеяле, мягкой подушке, в которую так сладко зарыться носом, Виктор кое-как сфокусировал взгляд.
— О но… новом Егоре.
— Сам-то лыка не вяжешь!
— Устал. Писал весь день. Когда б вы знали из какого сора, растут слова, не ведая чего? И прочие колыбельные.
Лидия уставилась с подозрением.
— Ты ж говорил, что завязал с этим делом.
— Развязал.
— И как?
Виктор выставил большой палец.
— Вот не пахнет, зараза, а как пьяный, — сказала Лидия. — Ну-ка, Егор, лезь-ка на спину, дома поговорим.
Она подсела, и Егор, сбивая складки платья, забрался к ней на закорки.
— А коляска? — спросил он.
— Где бросил, там и лежит.
— Идите уже, — сказал Виктор и попытался перекрестить то ли их, то ли хлопнувшую дверь. — Интересный тандемный боеприпас, — пробормотал он, сползая со стула.
По грязи, по своим и чужим следам он на четвереньках добрался до кровати, сбросил галоши и носки, стянул штаны и пиджак, как из скорлупы, выбрался из рубашки. Новый Виктор, блин. Франкенштейн, освобожденный от одежды.
Чуть пружинящие недра кровати мягко приняли его, обволокли, согрели и погрузили в усталый серый сон.
Под утро Фрол устроил ему "темную".
Удары были чувствительны и точны. Со сна накрытый, плотно упакованный под одеялом Виктор испытал панический приступ. Прижатый к лицу ватный край едва давал дышать. Прилетало и по уху, и в глаз, и по ребрам. Как ни соображай — то ли землетрясение и дом под обломками, то ли ты в багажнике автомобиля, мчащегося по склону в пропасть.
Он заворочался, просыпаясь, перевернулся набок, получил пинок пониже спины и, матерясь, попробовал скинуть с себя давящую силу. Но Фрол был ловок и силен. Он ударил Виктора по затылку и несколько раз по бедру, шипя: "Получи, сучонок…
Против кого, тварь, пошел? Думаешь, убьешь, и все кончится? Не-а…"Виктор качнулся к стене и, оттолкнувшись лбом, локтями, коленями, резко крутнулся обратно, заставляя Фрола свалиться с него на кровать. Далее было хрусткое падение на пол, прямоугольник света на стене, развернувшееся свитком одеяло и обиженный звон сшибленного с тумбочки будильника.
И пустота. На кровати, в комнате, в доме.
Несколько минут Виктор сидел, подобрав ноги, и слушал, как болит тело. Под лопатками, в затылке, в ребрах.
Я все-таки стар для сумасшествия, подумалось ему. Фрол не может существовать, потому что он выдуманный персонаж. Фикция. Буквы. Воображение. Но Фрол только что отмудохал меня по первое число. И еще, сука, грозился убить.
Попробуйте совместить.
Выкрутив руку, Виктор посмотрел на расцветающий на плече синяк.
Да, попробуйте совместить. Но если рассуждать логически… Он, приподнявшись, снова проверил кровать — пусто. Комната светлела. Холод, текущий от земли, кусал пальцы ног. Не закрытая с вечера печь быстро выстыла.
Итак, если логически…
Самое простое — Фрол живет в моей голове, сказал себе Виктор. Где он еще может жить? Нигде. У него нет привязки в реальности. А если бы и была, то не здесь, а в Ногинске, сиречь, бывшем Богородске, прообразе Боголюбска. Означает ли это раздвоение личности? Вопрос. Мы снова подбираемся к сумасшествию.
Простонав, Виктор все-таки перевалился на кровать. Подтянул одеяло.
Если же Фрол — субъект, чудесным образом материализующийся в определенные периоды времени… то есть, где-то совпало, срезонировало, совместилось… то это уже явление иного порядка. Но пока Фрол воздействует только на меня, этот вариант сомнителен. Вот если бы он еще Елоху отбуцкал или тракторную шину прострелил…
Виктор задрожал под одеялом, согреваясь.
Как ни странно, страшно не было. Хотелось шлепнуть Фрола побыстрее. Достал. Ему можно, а писателю нельзя? Писатель с раздражения может и…
Впрочем, пули хватит.
Виктор даже удивился собственному настрою. Нет, не рассчитал Фрол психологию. Раньше еще как-то пробегал холодок. А теперь — хрен ему! Сам, сука, наверное, сейчас стучит зубами в темном уголке еще не свершившегося. Ждешь, Фрол? Жди! Скоро!
Он вдруг окончательно решил сделать первым читателем повести Димку Елохина. Пусть прочтет про прадеда. Не важно, кем был этот прадед и как его звали. У него, Виктора, он будет начальником Боголюбского угро. Хорошим человеком. Правильным. Настоящим.
Укором правнуку.
Все, хватит! Виктор решительно отбросил одеяло. Нас ждет последняя глава! Последняя! Вчерне уже сложившаяся, понятная, все замерло, дрожит листом Боргозен, мордатый, губастый Павел Оттович, смотрит, спрятавшись в щелочку, как Фрол отжимает дверь…
Ах, холодно!
Виктор переступил по полу и сморщился от боли в ребрах и в правой ноге. Проведенная ревизия выявила на теле девять синяков, одно покраснение и припухшую фиолетом бровь над левым глазом. Вот Фрол сука…