Герои на все времена

Мать Илена взглянула в широко распахнутые глаза Найки и улыбнулась ей:

— Не грусти, девочка. Это случится еще не скоро. Мы постараемся, чтобы это случилось не скоро.

Вокруг костра воцарилась тишина. Найка смотрела в огонь, пытаясь представить, каково это — сражаться с тем, кого однажды уже победил, сражаться вновь и вновь, не зная покоя даже после смерти. Сражаться и понимать, что раз и навсегда победить невозможно.

Она, наверное, задумалась очень глубоко, потому что не сразу заметила человека, медленно вышедшего из серой мглы. Заметили сестры — вскочили, кинулись к воину, чье лицо было залито кровью. Следом начали появляться другие фигуры — окровавленные, грязные, сгорбленные, опирающиеся на копья, поддерживаемые товарищами, они медленно добирались до костра и устало опускались на камни. Воины возвращались из боя.

Найка тоже вскочила, пытаясь найти среди одинаковых, серых от усталости и боли лиц «своего» воина. И нашла. Два солдата принесли его на плаще и осторожно положили на землю. Глаза его были закрыты, дыхание вырывалось из груди со страшным хрипом, лицо, руки, все тело были залиты кровью. Найка кинулась на колени, не зная, что делать, как помочь, неумело попыталась зажать страшную на вид рану ниже ключицы. Воин со стоном открыл глаза, но, увидев всхлипывающую девочку, постарался улыбнуться.

— Эй, ну что ты, — выдохнул Дедоник. — Не плачь, малышка. Это все пустяки… нас ведь нельзя убить, слышишь? Больше нельзя… мы ведь и так…

— Но вам же все равно больно? — тихо спросила Найка.

— Это пустяки, — повторил он, — это скоро пройдет.

И закусил губу, чтобы не пугать девочку стонами.

Вот тут Найка и разревелась.

— Это нечестно! Нечестно! — всхлипывала она. — Все говорят, будто смерть — это покой. А вам… вам даже тут не дают отдохнуть, даже тут все время зовут! Никакого покоя… только умирать… умирать… опять и опять. Это же ужасно! Кто это придумал?

— Нет, — очень твердо сказал вдруг Дедоник. — Не надо… не вини никого, малышка. Мы ведь сами приходим, слышишь? Нас не заставляют. Мы ведь можем и не отвечать на зов. Мы приходим, сами.

— Почему?!

Воин попытался пожать здоровым плечом, скривился от боли. За него ответил сидящий рядом бородатый солдат, прижимающий к телу раненую руку:

— А как же мы можем не прийти, девочка? Что же тогда будет? Такое, значит, наше дело.

Когда догорел костер и серая мгла вновь сменилась каменными стенами Зала Служения, мать Илена обняла Найку ласково, как не обнимала никогда раньше.

— Иди к себе, девочка, отдохни. Но помни: то, что ты видела сегодня, остальные узнают только после посвящения. Не нужно рассказывать другим послушницам об этом, сами все узнают в свое время.

— А я? Я ведь не смогу как раньше… я же теперь знаю. И я хочу помочь, очень хочу! Что же мне, еще три года ждать?

— Может быть, и не три. Для посвящения главное не возраст, а решимость. А решимости у тебя даже с избытком, верно? — улыбнулась матушка. — Но до тех пор, прошу, сохрани тайну. Ну, иди…

Девочка кивнула и побрела в свою комнату, провожаемая задумчивым взглядом матери Илены.

К удивлению подружек, Найка промолчала весь вечер. Молчала она и за ужином, и после, и только когда были погашены все огни и послушницы уже ложились спать, она попросила соседку по комнате:

— Джанка… Ты, знаешь… ты завтра перепиши мне Списки, которые учили в твоем старом Храме, хорошо? Обязательно перепиши.

СОКРОВИЩА НА ВСЕ ВРЕМЕНА

Собрался воевать, так будь готов умереть,

Оружие без страха бери…

Сегодня стороною обойдет тебя смерть

В который раз за тысячи лет.

Не станет оправданием Высокая Цель,

Важнее, что у Цели внутри…

И если ты противника берешь на прицел,

Не думай, что останешься цел.

Добро твое кому-то отзывается злом,

Пора пришла платить по долгам…

А истина, обманщица, всегда за углом -

Бессмысленно переть напролом.

Пусть кто-то гонит толпами своих на убой,

Свои же и прибьют дурака…

Но можно дать последний и решительный бой

Тогда, когда рискуешь собой.

Собрался воевать, так будь готов умереть -

Мы смертными приходим на свет…

Судьба дает победу обреченным на смерть

В который раз за тысячи лет.

Но если чья-то боль на этой чаше весов

Окажется сильнее твоей -

Судьба, приняв решенье большинством голосов,

Отдаст победу именно ей!

Алькор

Byк Задунайский СКАЗАНИЕ О СЕСТРЕ СОФИИ И ПАДЕНИИ КОНСТАНТИНОПОЛЯ

23 мая 1453 года

Когда же было подготовлено место, собрал цесарь вельмож, и мегистанов, и

магистров и начал обсуждать, где стоять стенам, и башням, и воротам городским. И велел размерить место на три стороны, и каждая сторона длиною в семь верст, так как было то место между двумя морями — Черным и Белым. И вдруг выползла из норы змея и поползла по земле, но тут ниспал с поднебесья орел, схватил змею и взмыл ввысь, а змея стала обвиваться вокруг орла. Цесарь же и все люди смотрели на орла и на змею. Орел же на недолгое время скрылся из глаз, и, показавшись снова, стал снижаться, и упал со змеей на то же самое место, ибо одолела его змея. Люди же, подбежав, змею убили, а орла у нее отняли. И был цесарь в великом страхе, и, созвав книгочеев и мудрецов, рассказал им об этом знамении. Они же, поразмыслив, объявили цесарю: «Это место «Седьмохолмый» назовется, и прославится, и возвеличится во всем мире больше всех городов, но поскольку встанет город между двух морей и будут бить его волны морские, то суждено ему поколебаться. А орел — символ христианский, а змея — символ мусульманский. И раз змея одолела орла, то этим возвещено, что мусульманство одолеет христианство. А так как христиане змею убили, а орла отняли, явлено этим, что напоследок снова христиане одолеют мусульман, и Седьмохолмым овладеют, и в нем воцарятся»[31].

— Утро доброе, сестра Мария.

— Доброе, сестра София.

— Как почивали, брат Иоанн?

— Благодарствую, сестра. Не жалуемся.

— Не мешал ли кто, сестра Ирина?

— Нет, сестра. В Акрополисе было покойно.

— У Харисийских ворот всю ночь соловьи пели.

— И что же, брат Георгий? Они нарушили твой покой?

— Нисколько, сестра.

— Спокойно ли на Триумфальной дороге, брат Андрей?

— Спокойно, сестра София.

— Во Влахерне на заре распустились розы…

Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день…

Так молился инок. Бессчетное число раз слышала Она слова эти на заутренях и вечерях, в ектеньях и акафистах, в литургиях и песнях херувимских. Все люди были похожи друг на друга, как братья единоутробные. Впрочем, разве не братья они? Разве не одна и та же кровь течет в них, в людях? И вина ли братьев в том, что так жестоки они друг к другу? Все они равно молятся Богу, уповая на облегчение страданий своих и усугубление страданий ближнего. Как будто слышит Он их. Да и нужно ли Ему это слышать?

Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой…

Многие молились здесь, и все они походили друг на друга. Перебирая бесценные сокровища из самых дальних тайников своей памяти, Она не могла припомнить, чем один из приходивших к Ней отличался от другого. Хотя нет, этого инока Она уже не забудет. Был он молод, огонь истинной веры горел в его глазах, хотя и был он увечен на ногу. Подобных ему Она знавала и прежде, но времена нынче наступили такие мрачные, что любой светлый лик сиял, как солнце, навечно врезаясь в память. Он молился ночью, один, в темном Храме, не для кого-то — для себя, и было Ей слышно биение его сердца. Ну что же, пусть оно согревает долгой холодной ночью то, что подарит Она иноку — вернее, даст на сохранение.

Во всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня…

Сильно хромал инок, с самого рождения, потому и молился он нынче во Храме да менял свечи, а не копал рвы и не мешал раствор на стенах. Иные — да и сам он — считали, что такие нынче Городу без надобности, ибо какая польза от калеки в бою? Однако не покинул инок столицу, когда была такая возможность. Был он родом из Дечан, с берегов Белого Дрина. О чем думал он в час молитвы? Вспоминал ли поросшие лесом предгорья да чистые горные ручьи страны своей? Или лица родичей своих, опаленные горячим солнцем? Недобрые ветры занесли его в Город меж двумя морями — Черным и Белым в такое страшное время. Тяжко было ему жить в каменном мешке, но еще тяжелее было вспоминать о том, что оставил он там, на берегах Дрина. Он никогда ни с кем не говорил об этом, но Она читала мысли его, ибо были души людские для Нее раскрытой книгой. Целый год присматривала Она за ним — сгодится ли, справится? Достанет ли сил? Но время торопило, сроки были на исходе, а черная туча накрыла уже своим крылом Великий Город. И Она решилась.