Герои умирают
Шрифт:
– Пэллес, – беспомощно сказал он. Свет ее глаз начал меркнуть.
– Я многое поняла… Мы могли быть счастливы… Прости меня…
С этими словами она вернулась туда, откуда только что пришла, забрав при этом с собой сердце Кейна.
«Клянусь тебе, все будет хорошо. Все-все. Клянусь!»
Он мог лишь стоять и смотреть, дрожа от боли при мысли о возможном счастье, – до тех пор, пока сзади не раздались шаги и чудовищных размеров рука не сжалась на его горле, словно драконьи челюсти.
– Что ты натворил?!
Тяжесть императорской руки бросила Кейна на колени
– Ма'элКот… что?..
– Мои дети кричат от боли и страха; они страждут и погибают в смуте, которую затеял ты!
«Может, надо было убить его, когда представился случай», – подумал Кейн, чувствуя обморочную слабость.
Потом пришла запоздалая мысль: «Откуда он знает?»
Кейн пытался бороться, отрицать обвинение, но рука Ма'элКота сдавила его горло, словно гаррота, останавливая циркуляцию крови… Комната потемнела.
– Их мучения эхом отдаются в моем сердце; его словно рвут чьи-то когти. Я сам обрек их на это, я, который пошел бы ради них на казнь! Все это случилось потому, что я привел тебя в Анхану, потому, что смута и кровь следуют за тобой, словно вороны за армией! Я, зная это, привел тебя в мой город, чтобы ты избавил меня от сущей мелочи – какого-то ничтожества, а теперь расплачиваюсь за это…
Его голос чуть успокоился, из гневного превратившись в озадаченный и исполненный боли, а в прекрасных глазах появились слезы, похожие на драгоценные камни.
– Мои люди молят меня о спасении, о прекращении страданий. Кое-кто еще молится своим мелким божкам – но кому должен молиться я? Кому? Я стал равным богам, и теперь мне некому поведать свою боль!
Рука разжалась, и Кейн бессильно рухнул на пол, хватая ртом воздух и постепенно приходя в себя.
Он успел понять: Ма'элКот не знал о прямом участии Кейна в смуте. Он считал Кейна виновным в случившемся из-за одного его присутствия, а сам Кейн не считал нужным разубеждать его.
Возвышавшийся над ним император, сейчас особенно походивший на собственное изображение в Большом зале, поднял кулак, словно намереваясь сокрушить Кейна, но потом опустил его.
– Я стану еще хуже тебя, если накажу тебя за собственное преступление, – пророкотал он.
Кейн огромным усилием воли поднял себя сначала на колени, а затем, подождав мгновение, чтобы голова перестала идти кругом, рывком встал на ноги и снова отряхнулся.
«Фокус в том, – подумал он, – чтобы держать этого типа в страхе, – тогда он ничего не сообразит. Как бы он ни был умен, в ярости он забывает пользоваться головой».
– Вот что я хочу знать, – неторопливо проговорил он. – Когда это ты успел стать таким нытиком?
Император приоткрыл рот и снова закрыл его. Глаза выкатились из орбит, жилы на шее напряглись.
– Ты смеешь…
– Я все смею, – ответил Кейн. – Поэтому я тебе и нужен. Может, перестанешь ныть и что-нибудь сделаешь?
– Сделаю? – повторил Ма'элКот с горящими глазами, – Я покажу тебе, что я сделаю.
Он вытянул руку так быстро, что Кейн не успел увернуться. Пальцы Ма'элКота снова сомкнулись на вороте куртки и подняли Кейна в воздух.
«Что-то мне
это начинает надоедать, – подумал убийца. – Сколько можно болтаться в воздухе!»Ма'элКот поднял глаза вверх и сделал свободной рукой какой-то жест. Не предупредив Кейна, он чуть присел и подпрыгнул до самого потолка, словно его собственный вес и вес его груза ничего для него не значили.
Кейн невольно сжался, увидев приближающийся камень, однако в следующее мгновение пролетел сквозь него, как сквозь туман. Они оказались в дымном ночном воздухе над городом. Ма'элКот устроился на затвердевшем камне под ногами – они стояли на вершине Сумеречной башни дворца Колхари.
Под яркими чистыми звездами внизу горели костры, и звезды понемногу исчезали под густеющим дымом, а потом в ночи светились только оранжевые пожары, пожиравшие город.
– Ни дуновения, – пробормотал Ма'элКот, – а огонь распространяется. И растет.
– Ага, – согласился Кейн. – Думаешь, это случайность? Ма'элКот вытянулся и расправил грудь, словно намереваясь вздохнуть. В его глазах появилось что-то дикое, первобытное; они, казалось, полыхали, отбрасывая на камни вокруг ярко-изумрудный свет.
– Неужели они думают, будто я стану покорно наблюдать за этим и позволю им сжечь мой город?!
Не успел Кейн ответить, как Ма'элКот воздел руку к небесам, как бы призывая высшие силы. Кейн видел этот жест прежде, в Большом зале, и успел отпрыгнуть, когда кулак Ма'элКота рассек воздух. Вокруг загремел невиданной силы гром – казалось, сейчас сама башня рассыплется под ногами.
Далеко внизу на восточной оконечности Старого Города, у самой Сторожевой башни, языки огня, лизавшие огромное здание, внезапно замерли и исчезли, словно их и не было. С пожарища не поднимался даже дымок.
«Боже всемогущий!» – Кейн тряс головой, чтобы прекратить звон в ушах, который был едва ли не сильнее грома. Он не мог даже представить себе необходимых для такого чуда сил. Этого не могла никакая магия.
«Да есть ли у него пределы?»
Когда Ма'элКот снова поднял руку к небу, Кейн произнес:
– Это довольно глупо, не находишь? Император повернулся к нему, не опуская руки. Глаза опасно горели зеленым светом.
– Осторожнее, Кейн…
– Ладно-ладно-ладно. Пригрозишь как-нибудь в другой раз, идет? Подумай сам, что ты делаешь, Ма'элКот? Неужто собираешься стоять так всю ночь, расшвыривая Силу направо и налево без особого смысла? Через час, возможно, даже скорее, каждый задутый пожар разгорится снова, причем станет еще больше.
Рука императора опустилась, глаза начали тускнеть.
– Это правда. Это сущая правда. Я слишком мелочусь. Буря, – в отчаянии добавил он, – могла бы помочь мне, она потушила бы все огни и разогнала бунтовщиков по домам, но… но я отослал облака в Каарн. Понадобится много часов, чтобы вызвать бурю. А до тех пор Анхана горит; я не смогу тушить огни, пока буду пытаться вызвать бурю, и не смогу вызвать бурю, пока…
Его голос стих, и Кейну даже стало немного жаль его.
– Да, дело плохо. Кстати, у меня есть для тебя еще одна новость. Пока она хуже всего, что уже случилось.