Героиновая пропасть

— Извините, открываю, — донеслось из-за двери сдавленно, и тут же защелкали запоры.

Ишь ты, неужто есть, что запирать?

Оказалось, было. Совсем неплохо устроился полковник. С евроремонтом и даже маленьким фонтанчиком на том месте, где у нормальных людей обычно расположена лоджия.

Полковник выглядел подавленно. Это естественно. Пригласил пройти в гостиную, к тому самому фонтанчику, ласково журчащему по красивым камням, спускающимся лесенкой в облицованный цветной плиткой резервуар. Рядом стояли кресла. Уселись. Полковник в домашнем спортивном костюме сидел, скрестив ноги, и не смотрел на гостей. Ждал.

Турецкий, если прежде и встречался с этим представительным внешне и в принципе достаточно симпатичным мужиком, еще молодым, держащим себя в форме, то бывало это скорее на бегу. Поэтому никаких чувств, кроме определенной брезгливости, распространяющейся на всякое предательство вообще, а нарушающее корпоративные законы — в частности, не испытывал.

Грязнову было проще — он знал Селезнева и, хотя разочарования своего не скрывал, все-таки каким-то отдаленным чувством понимал, что ситуации иной раз складываются настолько непредсказуемые, что судить поступки человека с маху не всегда бывает правильно.

— Как вам, вероятно, уже известно, Евгений Яковлевич, хотя бы отчасти и вашими стараниями, нам удалось наконец задержать Бориса Назарова по кличке Боров, а также бывшего афганца Сиповатого с десятком их так называемых «быков». Дело об убийстве замминистра Каманина под руководством Александра Борисовича, — Грязнов кивнул на Турецкого, безучастно наблюдавшего за сбегающими струями воды в фонтане, — продолжает раскручиваться. Вы — опытный оперативный работник и прекрасно знаете, что хватку мы не ослабим, а следовательно, в конечном счете колодец выроем и до воды доберемся. Быстрее или дольше — это имеет значение не для нас, а для тех, кто нас торопит. И это понятно?

Селезнев молча кивнул.

— Мы не хотим сейчас вмешиваться в расследование, которое проводит Служба собственной безопасности, это не наша задача. Лично я, к примеру, понимаю, что не Сипа и не Боров подкармливали вас, чтобы получить нужную для себя информацию. И даже, скажу по секрету, не Джамал Багиров, наиболее, кстати, заинтересованный в ней. Нет, там есть фигуры покрупнее, но я не стану их называть. Зато могу, опираясь на собственный опыт, предположить, о чем они в настоящий момент размышляют. И неприятным предметом их раздумий являетесь вы, Евгений Яковлевич. Домашний арест — самая удобная форма разделаться с вами, чтобы не позволить открыть вам рот, когда ваши же товарищи начнут задавать весьма опасные для них вопросы! Скажите, что я ошибаюсь, и мы с Александром Борисовичем немедленно покинем ваш дом.

— Вы пришли с каким-то предложением, — сказал после длительной паузы Селезнев. — Я готов вас выслушать.

— Вы собираетесь кончать жизнь самоубийством? — в лоб спросил Турецкий. — Чтобы спасти хоть в малой степени честь своей «конторы» на Шаболовке?

— Помилуй бог! — развел руками Селезнев. — Да у меня и оружия…

— За это не беспокойтесь, тот, кому надо, доставит вам не зарегистрированный и нигде не засвеченный ствол и даже поможет, если у вас вдруг рука захочет дрогнуть. Это как раз не проблема.

— Вы считаете, дошло уже до этого? — осторожно спросил Селезнев.

— Мы не считаем, — вмешался Грязнов, — мы уверены.

— Интересно… — пробормотал Селезнев и как бы слегка опал, стал меньше, потерялась осанка, он немного сгорбился и словно постарел.

— Ничего интересного, — возразил Грязнов. — Официально я, например, защищать вас не обязан. Но совет могу дать. Оказать помощь, если желаете.

— Чем же я должен заплатить за это? Ведь альтруизм у нас не в ходу.

— А ничем. Пока сами не дозреете. Так вот, в свое время, уйдя из МУРа, я создал агентство, которое существует и по сей день. И неплохо, должен заметить, существует. Эти ребята помогают и мне, как в данном случае, ну, с теми же Сипой и Боровом, проводить некоторые секретные операции. Это между нами, надеюсь. Так вот, человек, как я и думал, вы не бедный, сможете отстегнуть им сотню-другую баксов за собственную безопасность. И не считайте, что я просто ищу ребятам работу, у них хватает. Если согласны, я позвоню прямо сейчас, и сюда подъедет человек, на которого вы сможете полностью положиться.

— Значит, я вам так нужен? — с неожиданной иронией спросил Селезнев.

— Честно? — Грязнов прямо посмотрел ему в глаза. — Не больше, чем всякий другой живой свидетель. Достаточно?

— Вполне. Я согласен.

— Хорошо, — сказал Грязнов, поднимаясь, — тогда я выйду и позвоню…

— Скажите, Александр Борисович… — негромко произнес Селезнев после непродолжительной паузы. — Я могу вас так называть? Или надо уже — гражданин следователь?

— Разве ваши коллеги завершили расследование?

— Нет, но…

— Ах, вы уже сами не сомневаетесь в исходе?

— Ну… как сказать!

— Так в чем же тогда дело?

— В вашем присутствии. Грязнов — понятно. А вы зачем приехали?

— Вряд ли поверите. Посмотреть на вас. Я иногда верю первому впечатлению.

— И что оно вам подсказывает? Если не тайна.

— У вас есть все основания бояться. А братья Багировы не из тех, кто станет сидеть, ожидая, пока над ними разразится гроза. Тем более, когда под угрозой оказывается не только товар, но и железные обязательства перед партнерами. Так я думаю, — скромно закончил Турецкий.

— Вы и это знаете… — поставил точку в его сомнениях Селезнев.

— Работаем, — кратко ответил Турецкий с интонацией известного Саида из «Белого солнца пустыни», повторявшего: «Стреляли…»

— Своим присутствием, Александр Борисович, вы мне напоминаете о нашем же юридическом принципе, что ли… Активное содействие следствию, помощь, чистосердечное признание и так далее. Я никогда прежде не соотносил это с собой. Со своей жизнью…

— Пришлось?

— Знаете, да…

— И как?

— А я все жду, какие подходы вы изберете? Какие встречные предложения выскажете? А вы как бы… индифферентны.

— Разве? — чуть усмехнулся Турецкий. — Да мы ж с вами только об этом и говорим!

Селезнев вскинул на него взгляд, хмыкнул:

— А ведь, пожалуй, вы правы… Я, наверное, кое-что вам скажу… для начала. У вас есть на чем записать? Если хотите, можете воспользоваться моим магнитофоном, — Селезнев кивнул на сооружение в углу большой комнаты, где были смонтированы телевизор с огромным экраном, видеомагнитофон, стереосистема и музыкальный центр. Там же лежал и небольшой магнитофон, типа репортерского.

— Записать я могу, но было бы гораздо лучше, чтобы вы сами изложили свои показания на бумаге, — сказал Турецкий, включая магнитофон и ставя его между собой и Селезневым…

Незаметно вошедший в комнату Грязнов, услышав то, о чем говорил Селезнев, который смотрел прямо перед собой и, казалось, ничего вокруг не замечал, сделал огромные глаза и с изумлением взглянул на Турецкого. Тот, также одним взглядом, предупредил Вячеслава, чтобы он молчал и не вмешивался. Грязнов тихо прошел к своему креслу и сел. Селезнев не обратил на него внимания.