Героиня мира

Еще час, и солнце зайдет. Меня пригласят отобедать с ней, ведь в доме находится Ретка, теперь он проводит здесь много времени, ни от кого не скрываясь. А Оберис ни разу не переступил порога.

— Арадия.

Присутствие Ретки дает о себе знать в доме, в Эбондисе, на всем Китэ — неудивительно, что он явился и сюда. Как некоторые крупные люди, он перемещается совсем бесшумно; свойство, роднящее его с тиграми.

— Надеюсь, вы в добром здравии.

— Да, благодарю вас.

— У вас очень задумчивый вид.

Что мне сказать на это? Я промолчала, пристально вглядываясь в зеленовато-фиолетовые круглые плоды инжира.

— Жаль, что вы не смогли отправиться с ним в горы, — сказал он. — Но ведь вы — женщина совсем иного рода, нежели какая-нибудь обутая в сапоги амазонка, сжимающая нож в зубах.

Листья отозвались дрожью на тембр его голоса, на это вкрадчивое мурлыканье, вибрацию в замкнутом пространстве.

— Вы сильно по нему скучаете, — добавил он.

Что правда, то правда. Я сказала:

— Да.

— А письма приходят нечасто. Кроме того, клочок бумаги не может заменить живого человека.

Фенсер не присылал мне писем. Я не ждала писем от Фенсера.

Я потрогала листья инжира.

Он сказал:

— Как видно, к вам не пристает загар. Какая маленькая белая ручка.

Он потянулся в мою сторону, сорвал побег с темными листьями и вплел его мне в волосы возле правого уха Пальцы его ни разу не притронулись к моей коже, но я поежилась от одного их прикосновения к волосам.

— Вы ведь не боитесь меня? — проговорил он. — Вспомните, попав в беду, вы обратились ко мне.

— Я не забыла, — ответила я. И поспешно попыталась смягчить фразу: — И вы, и Сидо проявили чрезвычайную доброту ко мне, и теперь я в долгу перед вами.

— Мне пришлось бы по душе, если бы вы оказались моей должницей. Но я не смею утверждать, что так и есть на самом деле. Что касается Сидо, сомнительно, чтобы ваше присутствие нарушило ее жизненный уклад.

Я отвернулась от смоковницы и посмотрела на двор, залитый светом клонящегося к западу солнца Сегодня вода не бьет из фонтанов. Их красота исчезла вместе с песней.

— А может, вы злитесь на меня, — сказал Ретка, — за то, что я возложил создание армии на Фенсера и отослал его отсюда.

— Он взялся за это дело по собственной воле, — сказала я.

Он проговорил:

— Между вами произошла ссора.

Мне стало тошно и неловко, как будто я опять выложила ему свои секреты. Но какой смысл отрицать? Со временем он сам увидит, что не ошибся в своем предположении.

— Ошибка, свойственная женщинам, — сказал он, — хотя мне доводилось встречать и мужчин, совершивших такую же. Вы строите свою вселенную вокруг одного-единственного мужчины. Все ваши помыслы сосредоточены только на нем. И постепенно вы впадаете в заблуждение, полагая, что он принадлежит вам Вы посягаете на право владения, которым может обладать лишь бог или богиня. Ваше творение должно быть вашей собственностью. Но разве кому-либо из нас под силу вынести такое, под силу жить, оправдывая чьи-то ожидания.

— Ну, вас-то это вряд ли бы потревожило, — сказала я. Меня задели его слова.

— Вы полагаете, кто-то и со мной проделал подобное? Кто же? Во всяком случае, не Сидо. Она — существо крайне осмотрительное. Блестящая змея на теплой стене. С приходом зимы Сидо уползает прочь.

Его немногословное описание в точности соответствовало моим представлениям о ней; я подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза.

— Возможно, найдется несколько женщин, чья вселенная вращается вокруг Зуласа Ретки, — сказал он, — но я им не доверяю. Они нечисты на руку. Арадия, предприятия такого рода приносят одни тревоги, когда за них берется столь пылкий человек, наделенный сильной волей, как вы. Неужели вы думаете, что женщина с таким характером выбрала бы меня основой для создания своих ландшафтов? К чему ей уродливая глина и строение, похожее на развалину?

Его неотразимый лик повис надо мною в воздухе, смутно виднеющаяся маска пробудила в памяти какую-то тень — быть может, Кира Гурца, соскользнувшего со своих высот в пределы моего ограниченного видения, или же тень стихийного явления, рокочущего морского мрака; столба пламени, взметнувшегося над горящим зданием…

Он смотрел сквозь густые заросли черных завитков, обратив ко мне лицо, уродливое, как он и сказал, но вовсе не похожее на развалину; его словно вырвали из первобытного хаоса сразу после появления на свет, затем покрыли гладкой позолоченной медью или бронзой и вставили глаза, сотворенные в отличие от остального из каких-то непознанных жидкостей, до того черные, что невозможно смотреть в них подолгу, а все же взгляда от них никак не оторвать.

Я отшатнулась, прижалась спиной к стене, и листья инжира зашуршали у меня под руками.

— Зачем я вам понадобилась? — спросила я. — Чтобы как-то скрасить день… оставьте меня в покое.

— Ну где же ваша деликатность? — ответил он, вероятно забавляясь. — Неприкрытые обвинения. Ни взмаха веером. Арадия, разве вы не взрослая женщина?

— Я маленькая бестолочь и дура. Я ничего не понимаю. Ни как вы живете, ни как обращаетесь друг с другом.

— Кто? О чем вы говорите?

— Эта страна взрослых. Я не имею права находиться в ней. Мои документы подделаны. Никогда мне не уразуметь… как следует жить в этом мире.

— А кто это понимает? — сказал он. — Мы все справляемся по мере сил.

Он отошел от меня, тиски напряженности разжались, и я сразу сникла. Он направился к фонтанам.

— Разгар лета, засуха, — проговорил он. — Она простоит до осени. Включать фонтаны разрешается только после сбора винограда. — Его целиком укрыла тень навеса абрикосового цвета. — Хотите, я вызову его сюда, чтобы порадовать вас? — спросил он. — Я имею в виду Завиона.

— Нет.

— Армия патриотов обойдется без него пару дней. Мы дали ему сырой материал, и его возможности не беспредельны. Завион — идеалист, он будет трудиться до потери сил, пытаясь добиться самых лучших результатов. А нужно лишь сунуть каждому в руки копье, да немного дисциплины. Так что же?

— Нет.

— Арадия, вы уже начинаете кипятиться. Вы вправду пригрозили Фирью, что прикончите его? Если судить по вашему виду, вы на это не способны. Но с вас станется укусить человека или поцарапать, правда? По крайней мере один мужчина погиб от вашей руки, или я ошибаюсь? — Он глядел на меня внимательно и задумчиво, пытаясь расшифровать письмена хранившихся у меня в мозгу фолиантов.

— Фенсер посвятил себя служению вам, — сказала я.

— Мне об этом известно. Вы задаетесь вопросом, достоин ли я подобного служения? Разумеется, нет. А кто из смертных его достоин?

— Тем не менее вы позволяете служить вам.

— Я имел дело с человеком, чье воспитание предполагает хотя бы свободу воли. Но всякий, кто оказывается в положении Фенсера Завиона, считает необходимым посвятить себя чему-нибудь. Он начал с овеянной славой войны и так и не смог с ней расстаться. А ведь ему не по душе ее оборотная сторона: залитое кровью поле брани, гибель живых людей. Парадокс. В некотором роде вы с ним похожи. Вы оба тянетесь к тому, что приносит вам боль.

Я сказала: