Герой должен умереть

– Я понимаю. Но что это? Интуиция?

Лээт подумал немного.

– Это сплав опыта и мудрости, когда человеку нужно все меньше и меньше информации, чтобы простроить достоверную картину будущего события, – сказал он наконец. – Я тоже иногда… догадываюсь, предвижу некоторые вещи. В этом нет ничего такого, хотя попахивает мистикой, я согласен.

Вэдан кивнул.

– А как ты думаешь, что будет с нами после смерти?

Лээт ничем не дал понять, что удивлен или озадачен необычными вопросами друга.

– Ну как, что будет, – отвтеил он. – Когда-нибудь я стану мыслью Тсилада. То есть я думаю, что я стану каким-нибудь нейроном, нервом в его огромном мозгу… Помнишь, мы на биологии проходили строение мозга – нейроны, аксоны. Почему мозг Тсилада должен принципиально отличаться по своему устройству от мозга ирбилок? Он просто будет очень большим. И ты тоже там будешь, и каждый сареас. Мы же это проходили. Или на Островах, откуда твой отец, верят иначе? Ты мне не рассказывал.

Вэдан с восхищением посмотрел на Лээта.

– Неважно, во что верят на Островах. Я надеюсь оказаться рядом с тобой в этом сборище нервов, – сказал он. – Стать соседним аксоном.

– Нейроном, – поправил его Лээт.

Вэдан махнул рукой.

– А где ты будешь в промежутке между Днем Воссоединения и своей смертью? – спросил он.

– В крови моих детей, – твердо ответил Лээт. – У меня их еще нет. Но я работаю над вопросом.

– Так, – сказал Вэдан. – А что происходят с лерцами?

Лээт презрительно поморщился.

– Мне, собственно, все равно, – сообщил он. – Но во всякую там… реинкарнацию… я не верю.

– Но ты же сам сказал, что будешь находиться в крови своих детей, – сказал Вэдан терпеливо. – Разве это не реинкарнация?

– А, генетическая память, – сказал Лээт. – Я помню, биологи работали в этом направлении. Хотели скопировать на машинные носители и позволить кианейсам развиваться самостоятельно, чтобы они эволюционировали.

– Правда существовал такой проект? – искренне изумился Вэдан.

Иногда он поражался широте эрудиции друга.

– Да, существовал. Но Хранители его запретили, – сказал Лээт. – Сказали, что кианейсы, став самостоятельной расой, начнут бороться с нами.

– Ну так и что ты думаешь насчет генетической памяти?

– Наверное разбудить ее можно, только зачем? – сказал Лээт. – И в этой жизни хватает всякого, что хотелось бы забыть, – закончил он меланхолично.

– Вот здесь ты попал в самую точку, – сказал Вэдан невесело.

– Так что, у тебя генетическая память пробудилась, что ли? – уточнил Лээт. – Ты вспомнил прошлую жизнь?

– Только не одну, а четыре, – ответил Вэдан.

Лээт покрутил головой, не в силах подобрать слов.

– Вот это да, – произнес он наконец. – Ну, с тобой же много чего произошло… И молния эта…

Вдруг он порывисто наклонился к Вэдану через стол и взял его за руку.

– Тебе очень тяжело? – спросил он тихо.

Дарэнг несколько смотрел на трепещущее перед ним серое опахало ресниц. Губы его дрожали.

– Чудовищно, – выдохнул он.

– Так тем более пойди к Гаттару, – сказал Лээт. – Так и свихнуться недолго. А он мастер своего дела.

Вэдан отрицательно покачал головой.

– Вот ты помог мне, – сказал он. – Ты поверил мне, но без истерик и мистичности. А Гаттар… Слушателей Тайн учат не в Каартсе. Он слишком поверит в меня, понимаешь? А я окончательно сойду с ума.

– Понимаю, – сказал Лээт расстроено. – Вот почему ты не все можешь рассказать…

– Да.

Лээт усмехнулся.

Мясо закончилось быстрее, чем можно было ожидать. Друзья сполоснули руки в чаше для омовений, где плавал лепесток розы, и решили перекурить в ожидании десерта.

– Я, кажется, понял, о чем ты хочешь спросить, – произнес Лээт, пуская клубы дыма к потолку. В «Сваинири» кондиционеры, слава Творцу, работали бесшумно. – Буду ли я тебе верен, если ты станешь безумен. Буду. Харбогадан тоже был иррационален и редко объяснял свои поступки. Но ведь мы дошли с ним до самого дальнего моря, как он нам и обещал…

Вэдан глубоко вздохнул, загоняя слёзы внутрь. Пока Гулназг не сказал этих простых слов, Дарэнг не отдавал себе отчета, насколько он нуждался в этом – в дружеской поддержке и вере.

Но в не слишком доверчивой вере, а в том доверии, которого нельзя ни заслужить, ни добиться, а можно только разрушить. Оно либо возникает сразу, либо не приходит никогда.

– Я не Харбогадан, – сказал он дрогнувшим голосом. – Я – Дарэнг.

– Я знаю, – кивнул Лээт. – Так ведь нам и не нужно последнее море. Мы там уже были. Ничего интересного, такой же песок и галька, как везде. Только крабы выползают размером с тежюса. А вот звезды… – он повел рукой вокруг, указывая на серебристые искры на шелке.

Вэдан так посмотрел на него, что Лээт смутился и сказал:

– Я же говорю, и я иногда… вижу.

Вэдан молча протянул ему свой кубок. Они чокнулись и выпили.

Принесли десерт – мороженое с кусочками фруктов в серебряных мороженицах такого размера, которые наводили на мысли о пиршественном роге Харбогадана, куда, по легенде, входило две бутылки вина. Легенды не напирали особо на тот факт, что мифический завоеватель терпеть не мог алкоголя. Залив вино в рог, Шэдан так и ходил с ним в руках в течение всего пиршества, угощая из него друзей.

Это считалось особой честью.

– Но что же ты делаешь? – спросил Лээт. – Нельзя же просто ждать, пока все пройдет.

– Можно, – сказал Вэдан. – Со временем все теряет остроту и яркость. Даже внезапно нахлынувшие воспоминания о прошлых жизнях. Я почти ни с кем не общаюсь, мне это слишком трудно сейчас. Гуляю по саду, плаваю, сплю. Когда совсем отпускает – перевожу дневник Мибла. А когда становится совсем плохо – пью, а что еще остается… Но скоро я буду готов действовать.

– Я понял, – сказал Лээт. – Надо будет найти ретернлендский учебник по грамматике, освежить…