Герой Ее Величества

Сегодня собор был закрыт для публики, и два молодых священника охраняли западный вход, впустив кардинала внутрь. Тот встревоженно им кивнул.

Погрузившись во тьму храма, Вулли позволил себе на минуту остановиться и поразмыслить, дав мягкому спокойствию обстановки хотя бы чуть-чуть побороть волнение. Теплые бархатные тени собора кружились вокруг, а лучи света, проходя сквозь арочные окна, превращались в пятна размытых красок. В отдалении певчие с глубоким вздохом застонали литургию. Голосами, как будто сглаженными под давлением тяжелого воздуха и невесомыми, как крылья мотылька, они нараспев затянули хорал «Мир руке платящей».

Избранная группа клириков ждала Вулли в ризнице. Кардинал Гэдди стоял, тихо беседуя с двумя членами Куриальной канцелярии, нервно подергивая кисточки биретты. Было здесь и несколько представителей диоцезов, сплошь значительные богословы и дьяконы, священники из девятнадцати приходов и двое старших интендантов Вестминстерского колледжа Церковной Гильдии, включая претора Еноха.

Катехизис приветственных кивков и ответов рябью раскатился по группе собравшихся, когда вошел кардинал.

— Благодарю всех присутствующих, — начал он. — Как вы знаете, прошлой ночью пренеприятнейшие события потревожили духовный покой нашего города.

— И не только, — послышался голос из толпы.

Вулли присмотрелся и узнал епископа Редингского:

— Так и есть, мой друг. Мы должны с сегодняшнего утра начать работу по выработке стратегии, направленной на полное искоренение ереси, на ее подавление и восстановление безопасности как Церкви, так и государства.

— И не говори, — снова подал голос епископ Редингский.

— Я предлагаю разделить работу следующим образом. Претор Енох, обратите все свои силы на точное установление природы Магии, использованной этой ночью, и попытайтесь проследить ее источник.

Претор кивнул.

— Я прошу куриальных офицеров и уполномоченных представителей постоянно поддерживать связь с Церковью и сообщать нам обо всем происходящем. Вполне возможно, что улики и факты касательно заговора кроются в каком-нибудь отдаленном приходе, где преступники могли составить план, избегнув бдительного взора столичных служб. — Вулли отметил одобрение офицеров в голубых формах и продолжил: — Остальным же из нас я говорю: вернитесь в свои диоцезы и приготовьтесь к чуду. Успокойте паству, утрите слезы. Объявите празднование дня любого, даже самого незначительного святого, только чтобы отвлечь их мысли от… Претор?

Енох пожал плечами и сказал:

— Скоро дни поминовения святого Оскара и святой Ракель. Обычно мы не уделяем им большого внимания. Праздновать нечего до самого Преображения, а затем Дня святого Руфуса, но…

— Вот и прекрасно. Оскар и Ракель. Пир в честь поминовения, ярмарки, вечеринки и алтарное вино. Каждый из вас, сделайте так, чтобы паства развешивала флаги, веселилась и не думала о происходящем.

Последовало несколько кивков и отрывочный обмен мыслями, а потом голос кардинала Гэдди возвысился над бормотанием собравшихся:

— Мне кажется, кардинал, источник всех проблем лежит внутри нашего братства.

Воцарилась тишина.

— Только член Церкви мог иметь возможность совершить подобное преступление. Простите мне столь пессимистичное замечание, но другого объяснения нет.

Вулли кивнул:

— Боюсь, я вынужден согласиться с вами, брат мой. Беда пришла изнутри. Никто из нас не может находиться вне подозрения. Всем следует быть особенно бдительными.

Гэдди принялся нервно разглаживать оборки воротника:

— Я имею в виду, как мы намереваемся бороться с раком, пожирающим самое Церковь?

— Может быть, попробуем удар управляемым молитвенником? — предложил епископ Редингский.

— Мы будем сражаться тем средством, которое специально и создано для этой задачи, — ответил Вулли.

Он повернулся к молодому человеку, стоящему по левую руку от претора Еноха и хранившему молчание с начала собрания.

— Отдел Инфернальных Расследований уже начал свою работу, — ответил Джасперс с улыбкой, от которой Вулли почувствовал жалость к обвиненным в ереси. Ему также пришла в голову мысль о хищных рыбах. — Мы будем безжалостны.

Куриальное заседание подошло к концу. Казалось, каждому не терпится уйти. Направляясь в Ричмонд, экипаж Вулли прогрохотал по Геркулес-стрит мимо Невилла де Квинси, тащившегося с работы после ночного дежурства. Кардинал обдумывал текст буллы, которая охватила бы все назревшие проблемы, только вот охватывала она их из рук вон плохо, зато неуклюжестью напоминала бульдога, а потому он и не заметил неопрятного, усталого, пыхающего трубкой человека.

Де Квинси вымотался и был раздражен. Плохо начавшаяся ночь с каждым последующим часом становилась все хуже, и в конце концов он был вынужден переделать одно из подвальных помещений Хиберниан-Ярда в импровизированный морг, дабы справиться с потоком тел, которые приносила милиция.

Большинство трупов текло в буквальном смысле: шесть человек закололи, двоих забили насмерть, одному бедолаге перерезали горло, второго выбросили из окна последнего этажа высококлассного борделя «Козырный дом», третий получил огромную дыру из многоствольного пистолета в неожиданно случившейся дуэли, а четвертого пришпилили через корзину с хлебом арбалетным болтом к двери. Об отвратительных трупах с Энергодрома вспоминать и вовсе не хотелось.

Атмосфера в городе прошлой ночью была отвратительной и злобной, драки вспыхивали по малейшему поводу. Камеры Хиберниан-Ярда были забиты до отказа правонарушителями, сегодня магистраты ждало тяжелое утро. И ситуация явно не изменится к лучшему, уже в субботу должны были состояться празднества в честь годовщины Коронации.

Большинство парней из отдела винило в таком невероятном всплеске преступности сбой в энергосистеме, но де Квинси знал, что все не так просто. Он помнил выражение лица Галла и слова о грядущем празднестве…

Город трясся от смрадного холода, и медик дрожал вместе с ним, до боли желая попасть в теплую кровать.

Триумф, направляясь домой примерно в восемь часов утра, купил два яблочных пончика и бумажный конус с заварным кремом у уличного торговца и осторожно принялся за обжигающе-горячую пищу, миновав пристань Айронгейт и направившись вниз по набережной. Путь до Сохо получался довольно долгим, но, когда Руперту хотелось освежить голову, он всегда направлялся к реке, ведь та впадала в море. Он словно соединялся с источником собственной энергии и довольно часто проводил этот ритуал по утрам, особенно после тяжелой ночи. Сегодня же прогулка казалась просто необходимой. Триумф был трезв, как судья, ясноглаз и бодр, но страдал от идейного похмелья. Ему очень не нравились мысли, которые посетили его во время затмения, а особенно полученные из них выводы. Их было много, и они обладали крайне неприятной вескостью. С Рупертом вечно случалась такая беда. Стоило ему серьезно задуматься, он уже не мог остановиться.

Тупой уголек возможности тлел в районе брови, ноющие вероятности кололи за ушами и в основании черепа, а напряженный, действующий на нервы итог раздирал виски.

Триумф остановился рядом с ограждением шлюза Петти и взглянул на серый поток. Переменчивый и игристый, тот казался густым от листьев и веток, принесенных ночной бурей. Чайки вернулись и теперь сгрудились около речных свай и опор моста. Баржа с огромным шпринтовым парусом, без усилий скользившая со стодвадцатитонным грузом вниз по реке, прошла мимо на волне отлива, пена сбегала с ее бортов. Следя за ее изящным ходом, Триумф почувствовал, как ему хочется оказаться там, на борту, направляясь в открытое море. Сейчас подошла бы даже плоскодонка: крепкая лодка и парус, чтобы поймать ветер и умчаться вдаль, прочь от чумного крысиного клубка интриг.