Герой снов
Шрифт:
Петр отдернул руку и встал, яростно сверкнув глазами.
– Мне жаль, что ты так мало ценишь свою жизнь. Я ошибся в тебе. Ты выбрал не жизнь для царя, а измену и смерть. Так не жди теперь ни жалости, ни пощады!
– Любовь… - прошептал Николай, опуская голову.
– Я выбираю любовь.
Он вновь впал в беспамятство, к счастью, до того, как его пришли допрашивать. Он замерзал, тело коченело, кровь стыла… Но возникавшие в камере призрачные фигуры не откликались на его мольбы дать ему плащ, одеяло, огня, чтобы хоть немного согреться. Он вспоминал, как прижималось к нему гибкое тело жены,
– Емелия, мне холодно!
– пытался он докричаться до нее, но она мелькнула и исчезла, не услышав его зова.
Его трясло. Образы сказок его детства заполонили камеру: чудища, оборотни, ведьмы, красно-золотая жар-птица… Она взмахнула крыльями и превратилась в Эмму. Хохолок на макушке преобразился в сверкающие красно-коричневые кудри, обрамляющие милое лицо. Николай потянулся к ней, но она отшатнулась от него.
– Эмма, не покидай меня, - напрасно умолял он, но она таяла, уплывала прочь. Тщетно он просил ее:
– Эмма… ты нужна мне!
Время закружилось, завертелось водоворотом, недосягаемым для просьб и молитв. Он почувствовал, как жизнь покидает его и наступающая тьма поглощает уходящее сознание, мысли, память, как все тонет в ее бездонной глубине…
Часть четвертая
Звучно стрелка часовая
Мерный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.
А. С. Пушкин
Глава 10
– Ник! Ник! Открой глаза!
Он невнятно забормотал, желая снова погрузиться в уютную темноту. Но голос, нетерпеливый и тревожный, тянул его на свет, извлекая из глубокого сна. Сморщившись, он протер глаза и, щурясь, приоткрыл их. Оказалось, что он лежит, распростершись на постели, а рядом, на краешке кровати, сидит его жена.
Он был жив… и она была здесь же, яркая и красивая, как всегда.
– Емелия, - выдохнул он, пытаясь приподняться и сесть. Множество вопросов теснилось у него в голове, и он скороговоркой начал было их задавать.
– Не так быстро! Передохни минутку.
– Эмма склонилась над ним и, окинув странным взглядом, приложила к его губам тонкий палец.
– Ты говоришь по-русски. Но ты же знаешь, что я едва понимаю одно-два слова.
Он озадаченно замолчал, пытаясь сообразить, как спросить по-английски то, что его интересовало.
– Я думал, что никогда больше не увижу тебя снова, - наконец хрипло произнес он.
– Я и сама начала сомневаться, - суховато откликнулась Эмма.
– Поначалу я решила, что ты притворяешься… пока не брызнула тебе в лицо холодной водой. Но когда это тебя не оживило, мне пришлось послать за доктором. Он еще не приехал.
– Она склонилась ближе и положила ему на лоб прохладную ладонь.
– С тобой все в порядке? Голова не болит?
Николай ничего не мог ответить. Все его внимание было устремлено на нее. Его переполняли непривычные отчаянные порывы: он жаждал схватить ее в объятия и излить ей душу, но тогда она сочтет, что он сошел с ума.
Эмма медленно убрала руку с его лица.
– Почему ты на меня
так уставился?Николай оторвал от нее взгляд и осмотрел комнату.
Его спальня выглядела так же, как всегда: резная темная мебель, панели из красного дерева на стенах.
Неподалеку стоял Роберт Соме, худощавое лицо его было встревоженным. Он улыбнулся Николаю:
– Мы беспокоились о вас, ваша светлость.
Николай растерянно заморгал и вновь перевел глаза на Эмму:
– Что со мной случилось?
Эмма пожала плечами.
– Я знаю лишь, что ты рассматривал портрет, который реставрировал мистер Сомс… Тот, поразительно на тебя похожий. И вдруг ты ужасно побледнел и потерял сознание. Мистер Сомс был так любезен, что помог мне со слугами перенести тебя наверх. Ты был в беспамятстве не меньше часа.
– Одного часа?
– ошеломленно повторил Николай. Опустив глаза, он увидел, что рубашка на нем расстегнута до пояса.
– Ты почти не дышал, - покраснев, объяснила Эмма.
Еще не вполне придя в себя, Николай провел ладонями по груди и ощутил под пальцами привычные рубцы. Он потер их, убеждаясь, что они существуют на самом деле. Роберт Соме отвернулся, явно испытывая неловкость при виде шрамов.
– Наверное, мне лучше оставить вас наедине, - сказал он, пятясь к двери.
– В этом нет нужды… - начала было Эмма и, когда Соме все-таки вышел, подняла глаза к небу. Горькая усмешка искривила ее губы.
– Как будто нам может понадобиться интимная обстановка, - пробормотала она.
В голове Николая хороводом проносились, сменяя друг друга, образы и слова. Прошлое и настоящее смешались.
Переполненный любовью к Эмме, жаждой ее близости, он потянулся к ней. Она резко отпрянула.
– Не прикасайся ко мне, - низким голосом проговорила она вставая.
– Теперь я вижу, что с тобой все хорошо и ты можешь сам дождаться врача. Я должна идти, у меня много дел. Налить тебе воды?
Она налила из фарфорового кувшина в хрустальный стакан воды и подала ему. Пальцы их на мгновение соприкоснулись, и Николай почувствовал, как по нему пробежала теплая дрожь. Он выпил, жадно захлебываясь, прохладную воду и вытер рот тыльной стороной ладони.
– Ты вроде не в своей тарелке, - заметила Эмма.
– Возможно, это все из-за неумеренного возлияния? Рано или поздно такое должно было случиться. При том, сколько ты пьешь, удивляюсь, что это не произошло раньше… - Она замолчала, заметив, что Николай не сводит глаз с висевшей в углу иконы.
– В чем дело? Что происходит?
Медленно отставив стакан, Николай поднялся с постели и, пошатываясь, направился к образу Ильи-пророка. С восемнадцатого века икона была покрыта окладом, усаженным драгоценными камнями.
Николай провел пальцами по открытой части иконы, подцепил ногтями одну из золотых пластин оклада и отогнул ее, не обращая внимания на растерянные возгласы Эммы. Зажав в кулаке пластину, он впился взглядом в изображение.
По краю алого облака шла резкая царапина… царапина, которую сделал он сто семьдесят лет назад! Николай провел по ней указательным пальцем и почувствовал, как по щеке его поползла горячая жгучая слеза.
– Это был не сон, - вдруг севшим голосом произнес он.
Эмма стала у него за спиной.