Герой со станции Фридрихштрассе

— Что ж, теперь ты знаешь наверняка. Этот тип потеряет все, если ваша история выйдет наружу, и, конечно, пойдет на что угодно, лишь бы это предотвратить.

— А что, если Ландман никогда меня не отпустит? Что, если мне теперь вечно придется притворяться героем?

— Да, я тоже об этом думала. У тебя должен быть рычаг давления на него.

— Например? Послать к нему громилу, чтобы отрубил ему всю руку?

— Нет, до его уровня мы не опустимся. Я присмотрюсь к этому Ландману.

— Ты что, пушистик, и думать не смей! Ты же сама сказала, что этот человек опасен. А теперь хочешь шпионить за ним? И что ты собираешься делать? Устроишь засаду у его дома?

— Во-первых, не называй меня пушистиком. Во-вторых, я буду действовать своими методами, ты же знаешь, кем я работаю.

— Ну да, что-то там с информатикой.

— Что-то там с информатикой? Папа! Я столько рассказывала о своей работе, а ты никогда не слушал!

— Ну, много ты рассказывать не могла, мы же редко видимся.

— Ладно, тогда еще раз: твоя дочь, которая категорически против, чтобы ее называли пушистиком, работает начальницей отдела информационной безопасности частного баварского банка. Я слежу за тем, чтобы никто не взломал наши системы, чтобы деньги не пропали и чтобы стоял файрвол.

— Что стояло?

— Наша внешняя защита.

— Хорошо, но как это поможет с Лэндманом? Натали вздохнула:

— Я могу защитить наши системы от взлома только потому, что сама знаю хакерские уловки. Из меня получился бы хороший хакер, я бы даже сказала, отличный. Так что я могу посмотреть компьютер Ландмана, может быть, найду что-нибудь интересное.

— Но, Натали, это же наверняка незаконно. Я не хочу еще и тебя впутывать в это дело.

— Избивать моего отца тоже незаконно. И разве ты не говорил, что этот тип знает, где я живу? Кажется, я и так уже впутана в это дело.

Хартунг долго смотрел на дочь.

— Спасибо, что помогаешь.

Натали отвела взгляд.

— Я так ждала, когда ты наконец заинтересуешься мной.

— Что? — воскликнул Хартунг и тут же снова почувствовал пронзительную боль в животе. — Я думал, это я тебе неинтересен, по крайней мере, я так чувствовал каждый раз, когда приезжал сюда.

— Папа, мне было семь лет. Сейчас мне уже тридцать пять, уж за это время можно было найти возможность заглянуть, разве нет?

Хартунг смущенно молчал.

— Ты права, прости. Наверное, я хотел защитить себя от твоей матери. Но я хочу, чтобы ты знала: я всегда думал о тебе, я бы отдал все, что ты была рядом со мной.

— Нет, это неправда. Прежде всего ты хотел спокойной жизни. Ты же сам только что сказал, что хотел защитить себя. От воспоминаний, от мамы. От меня.

— Не от тебя!

— Ладно, пап, как сказала бы мой психотерапевт, случилось трагическое недопонимание.

— Ты ходишь к психотерапевту?

— Ну да, после попытки суицида…

— Что?! Пушис…

Натали рассмеялась:

— Шутка!

Хартунг выдохнул:

— Это совсем не смешно.

— Извини. — Натали склонила голову набок и улыбнулась: — Главное, папа, чтобы сейчас ты был в идеальном рабочем состоянии. У Ландмана не должно быть причин для беспокойства. Когда церемония в бундестаге?

— Через четыре дня.

— Возможно, к тому времени я буду знать больше. Ты сможешь сам вернуться в Берлин на поезде?

— Конечно, — сказал Хартунг. — Железнодорожники не знают боли.

— Давненько я не слышала этой фразы. Хартунг прочистил горло:

— А ты теперь… кхм… Ты сильно разочаровалась во мне? Ты так гордилась мной, а сейчас, когда знаешь, что я никакой не герой…

Натали весело посмотрела на отца:

— Тебя показывали по телевизору с Катариной Витт, твоя фотография висит на стене моего супермаркета. Ты выступишь с важной речью в бундестаге. Для меня ты герой.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Да, я знаю. Ты мой папа. Этого достаточно.

32

Такси свернуло на Раумерштрассе, Хартунг увидел, как цветочницы из магазинчика напротив «Кинозвезды» убирают с тротуара ведра с цветами. Он втянул голову в плечи, скрючился на заднем сиденье, поджав под себя ноги, — это была единственная поза, в которой боль ощущалась не так сильно. Хартунг попросил водителя остановиться в нескольких метрах от видеотеки, заглушить двигатель и подождать. Его план состоял в том, чтобы выйти незамеченным и как можно быстрее скрыться внутри. Он не хотел ни с кем разговаривать, не хотел объяснять, где был и почему так странно ходит. В поезде Хартунг принял две таблетки ибупрофена по шестьсот миллиграммов, что, к сожалению, не помогло от мучительной боли при каждом движении. Одна мысль о том, что вскоре придется выбираться из такси, убивала Хартунга.

Таксист, которого он посвятил в свой план, сказал:

— Господин, все чисто.

И Хартунг начал медленно выпрямляться. В этот момент за стеклом показалась голова Бернда.

— Миха! Что случилось, ты пьян? — окликнул он. Но Хартунг не ответил. Тяжело дыша, он еще какое-то время посидел в машине и наконец медленно и осторожно вылез. При этом ему стоило больших усилий не выдавать страданий.

— Упал с лестницы, — выдавил Хартунг, — ушиб почку.

Бернд довел его до прилавка «Кинозвезды», сбегал в свой магазин, вернулся с двумя бутылками пива и поставил их перед Хартунгом так, словно это было спасительное лекарство. Они чокнулись. Хартунг пил, а Бернд рассказывал обо всем, что произошло за последние дни:

— Господин Ландман был три раза, последний — позавчера около четырех дня. Вчера приезжало японское телевидение. Ах да, еще какой-то хлыщ из какого-то там министерства подъехал на серебристом «мерседесе» S-класса с белыми кожаными сиденьями.

— Спасибо, Бернд, хорошо, что ты всегда на страже, — сказал Хартунг.

— Ну а как иначе! Ах да, Беата заходила в «Кинозвезду», я дал ей ключ. Ей не терпелось посмотреть «Гордость и предубеждение».

— А… Паула?

— Ее не было, уж я бы не пропустил. Первоклассная женщина, Миха, правда, ты сорвал куш. Я же присутствовал при вашей первой встрече и сразу заметил, что вы…

— Было еще что-нибудь?

Бернд вопросительно посмотрел на Хартунга, но понял, что лучше сменить тему, и рассказал не много о последнем домашнем матче «Униома» на стадионе «Ан дер Альтен Ферстерай», где после их перехода в первую Бундеслигу трибуны наводнили всякие пижоны.

— Это больше не мой Берлин, — сказал Бернд, и Хартунг понимающе кивнул.

Вскоре, после третьей бутылки, из-за угла выехал серебристый «мерседес». Автомобиль остановился у видеотеки, и оттуда вышла Антье Мунсберг в антрацитовом брючном костюме, зажав под мышкой папку.