Герой Трафальгара

Капитан Фримэнтл, бывший во время боя рядом с Нельсоном, отмечал: «В это время (во время переговоров. — В.Ш.) он (Нельсон. — В.Ш.) сознавал, что наши корабли разбиты вдребезги и что будет трудно вызволить их отсюда».

Не скрывал тяжелых повреждений и сам Нельсон. Впоследствии он так и говорил:

— Наши корабли пострадали очень сильно, а некоторые едва держались на плаву!

Позднее английские моряки, прошедшие этот ад, говорили:

— Боев и сражений мы видели за свою службу немало, но бойню лишь одну — при Копенгагене!

После договора о перемирии огонь постепенно прекратился. Нельсон начал спешно выводить свои разбитые корабли из пролива. Приказ о немедленном отходе был дан и контр-адмиралу Грейвсу. Якоря не выбирали, а рубили — Нельсон боялся, что датчане могут передумать. Паркер выслал ему на помощь все имевшиеся у него гребные суда.

Позднее Нельсон признавался, что ехал к Паркеру с дрожью в сердце, не зная, что ему ожидать от главнокомандующего. Может, Паркер имел некую секретную инструкцию, в которую Нельсон не был посвящен, и только что заключенное перемирие с датчанами противоречит ей и сводит на нет все усилия флота.

Однако все сомнения Нельсона разрешились, едва он ступил на палубу «Лондона». Забыв былые недоразумения, Паркер сам вышел навстречу Нельсону и крепко его обнял, благодаря за совершенный подвиг. Доложив об обстоятельствах сражения, Нельсон, по его собственным словам, почувствовал чрезвычайную усталость. Сказалось нервное напряжение целого дня тяжелейшего сражения. Характерно, что ни Паркер, ни Нельсон в ходе своей беседы ни единым словом не упомянули о злополучном приказе главнокомандующего покинуть поле боя и о невыполнении Нельсоном этого приказа.

Вернувшись на «Элефант», Нельсон заперся в салоне и написал юношески пылкое стихотворение, посвященное, разумеется, леди Гамильтон. Стихотворение было озаглавлено: «Лорд Нельсон — своему ангелу-хранителю».

Разрублена та якорная цепь, Что мой корабль держала у причала Но якорь в сердце у меня — та крепь, Что нам позволит все начать сначала.

Утром следующего дня Нельсон сел за стол переговоров с принцем Фредериком. Это право было предоставлено ему Паркером как награда за победу. Главнокомандующий, несмотря на всё свое нерасположение к младшему флагману, сумел быть благородным и благодарным.

Переговоры были недолгими и вполне успешными. От имени британского правительства Нельсон объявил, что Англия требует от Дании отказа от союзного договора с Россией и немедленного открытия своих портов для английских торговых судов.

— Но это же война не только с Парижем, но, возможно, и с Петербургом! — ужаснулся принц.

— Это гарантирует дружбу и поддержку Лондона! — веско заявил Нельсон, и договор был подписан.

Вечером, оставшись наедине с портретами своей возлюбленной, Нельсон пишет ей очередное письмо: «Если на нашей земле есть хоть один святой, это ты. В тебе есть то, что делает человека святым, — способность быть намного лучше других. Поэтому я верю в твою святость так же искренне, как в Бога. В наш век, век зла, ты подаешь пример настоящей порядочности и доброты, которые мы подняли бы до давно забытого уровня, если бы не погрязли в роскоши и позоре. Пусть падет проклятие Божие на тех, кто хочет вовлечь тебя, дорогая Эмма, в компанию недостойных мужчин и женщин, увести тебя из тихого дома. А я — один из тех людей, кто считает, что в Англии чем выше класс, тем хуже компания. Я рассуждаю отвлеченно; я не думаю так плохо о каком-то именно классе, да и в плохом бывают хорошие люди… Не хочу покорять ничьих сердец; если то одно, которое я покорил, — счастливо, тогда покоритель тоже согласен быть покоренным. Мне нужно единственное верное сердце, и хотя человек может иметь много доброжелателей, ему нужна одна-единственная любовь. Навсегда, навеки твой любящий друг Нельсон и Бронте». В конце письма он небрежно приписал: «Наилучшие пожелания сэру Уильяму».

Письмо Нельсона, как и все остальные, наполнено любовью, но в нем сквозит неприкрытая тревога о развлечениях Эммы в сомнительных компаниях. Некоторые биографы Нельсона считают, что его ревность была преувеличенна и сводилась прежде всего к тому, чтобы отвратить Эмму от каких-либо отношений с принцем Уэльским. Однако, судя по письму, речь Нельсон ведет не о принце, а о целой компании великосветских шалопаев. Похоже, он располагает некоторой информацией о поведении своей возлюбленной. Несмотря на то что наш герой боготворит свою возлюбленную и считает ее святой, на самом деле у историков имеется немало косвенных фактов о том, что леди Гамильтон, даже будучи рядом с Нельсоном, никогда не упускала случая завести не слишком безобидные романы со многими попадавшимися ей на пути мужчинами.

…После заключения перемирия, когда в дело вступили дипломаты и вынудили Данию отложиться от союза с Россией, победа Нельсона при Копенгагене была подтверждена де-юре.

ВОЛНЫ БАЛТИЙСКОГО МОРЯ

Нерешительный и вялый Паркер после сражения проявил завидную деловитость. Он быстро подсчитал потери и тут же назначил на освободившиеся офицерские должности своих выдвиженцев. Все предложения и просьбы Нельсона он оставил без внимания.

О своих подчиненных Нельсон не забывал никогда. Он умел отличать, поощрять и помогать достойным. Ради блага своих офицеров и матросов он мог скандалить и рисковать собственной репутацией, зато его подчиненные знали, что их права будут защищены, интересы соблюдены, а отличившиеся отмечены. Об этом не слишком часто встречающемся у больших начальников качестве знал весь британский флот, и именно за это Нельсона не просто чтили как героя и победителя, а искренне любили, как любят дети своего строгого, но справедливого и заботливого родителя.

Помимо отказа в повышении по должности людей Нельсона Паркер осуществил еще одну акцию, которая вызвала обиду и злость у всего личного состава сражавшейся эскадры — от командующего до последнего юнги. Все захваченные суда и плавбатареи (кроме одного корабля, отправленного для наглядного доказательства победы в Англию) Паркер велел сжечь. Таким образом, он одним махом лишил тысячи матросов и офицеров их законной доли за захваченные призы. Уничтожать трофеи не было никакой необходимости; каждый из кораблей после соответствующего ремонта мог еще немало лет прослужить в английском флоте. И по этому поводу Нельсон разразился гневным письмом, на сей раз прямо первому лорду графу Сент-Винсенту.

Король и парламент, однако, ограничились словесной благодарностью героям Копенгагена. Одни говорили, что так произошло потому, что победа была неполной, другие винили во всем зависть и происки вице-адмирала Паркера. Были и такие, кто утверждал, что всему виной неприязнь короля к лорду Нельсону из-за его скандальной связи с леди Гамильтон.

— Ну а мы-то при чем? — удивлялись моряки. — Мы честно дрались и хотели бы получить за это хоть немного, но честно заслуженного!

— Ничего! — сказали им — Война еще не окончена, и у вас еще будет возможность отличиться!

* * *

Спустя несколько дней после сражения у Копенгагена в море вышел линейный флот Швеции. Навстречу ему Паркер немедленно послал эскадру во главе с Нельсоном, но шведы, узнав подробности о разгроме датского флота, сочли за лучшее повернуть в свои порты. Описав круг по Западной Балтике, Нельсон вновь вернулся к Копенгагену.

Почтовые пакетботы все время сновали между английским Балтийским флотом и метрополией, а потому почта доставлялась на корабли регулярно. Разумеется, что едва известия о новой победе Нельсона дошли до Англии, как на него обрушился поток писем. Писали как те, чьим письмам Нельсон был несказанно рад, так и те, от кого он вообще не желал бы ничего получать.