Гетманы Украины. Истории о славе, трагедиях и мужестве

Вместе с писарем они вернулись в Украину, пережили трагедию взятия Киева литовскими войсками, вместе снова начали с нуля, вместе организовывали сопротивление польской армии. Понимая, что в условиях начинавшейся осени продолжать военные действия невозможно, поляки в начале сентября предложили начать переговоры. Хмельницкий настаивал на том, чтобы вел их Выговский.

Перемирие в тот момент означало спасение казацкой державы. Нужно было сбить поляков с их победного марша. Переговоры с польскими комиссарами во главе с Маховским шли трудно. Хмельницкий отказывался разорвать союз с Ордой, на чем настаивали поляки. Раздосадованный польский комиссар А. Мястковский намеревался уже покинуть лагерь, но его задержал Выговский и три часа спорил с ним. В своем дневнике поляк отмечал, что писарь «душа и ум Хмельницкого и руководит им как отец сыном». На самом деле у поляков ситуация тоже была не из легких, шляхтичи разбегались из армии, а зима катастрофически приближалась. Маховский обещал Выговскому всяческие блага, лишь бы гетман согласился на мир. Выговский заперся наедине с Хмельницким, долго его уговаривал, дошло даже до ссоры. Писарь вышел из комнаты разгневанный, но Богдан вскоре снова его позвал. Поляки настаивали, чтобы гетман и писарь приехали к ним в обоз, казаки наоборот хотели, чтобы комиссары прибыли в Белую Церковь. Теперь уперся Маховский, и Выговскому (по выражению очевидца, «почти что на коленях») пришлось упрашивать его уступить²².

На следующем этапе переговоров в Белой Церкви своевольная чернь попыталась убить польских комиссаров. Туда приехали A. Кисель, воевода смоленский Глебович и стольник литовский B. Гонсевский. Когда начался бунт, Выговский «себя за чуб рвал» и кричал: «ошалели вы что ли, панове, в огонь к холопам приехали? и мы, вас защищая, погибнем». С оружием в руках старшина отбила поляков у черни²³.

Со времени Берестечка и вплоть до смерти Хмельницкого гетман и его писарь выступали как единая команда. Уже осенью 1651 года польские дневники сообщали, что «без Выговского, войскового писаря, ничего не происходит»²⁴. Он принимал участие в победном сражении под Батогом в июне 1652 года, после которого осенью Хмельницкий поручил ему исполнить почетную миссию – возглавить свадебный поезд его старшего сына Тимофея в Молдавию.

Хмельницкий рассматривал этот династический брак как очень важный шаг в упрочнении внешнеполитического влияния Украинского гетманства. Прекрасный воин, Тимош Хмельницкий вовсе не отличался большими дипломатическими способностями. Бракосочетание, устроенное на штыках, не могло проходить гладко, и Выговскому приходилось немало изворачиваться, чтобы сгладить впечатление о «сватах». Так, когда молдавский господарь Василий Лупу обратился к Тимошу с приветственной речью, «тот на это не ответил ни слова, только стоял как вкопанный и кусал себе губы, – за него отвечал Выговский»²⁵.

Трудно переоценить влияние и то особое положение, которое занимал Выговский у гетмана. Позднее он сам признавался русскому стольнику В.П. Кикину, что нередко использовал свое положение писаря, вольно трактуя челобитные к Хмельницкому. «Кто будет ему недруг, а пишет о чем к гетману, и он читал не то, что писано, – читал, чем бы разсердитовать на того, кто о чем пишет»²⁶.

В историографии укрепилось совершенно необоснованное представление о Выговском как о стороннике «пропольской партии» (в противоположность «прорусским» сторонникам). На самом же деле на протяжении долгих лет, пока Хмельницкий вместе со своим писарем долго и упорно вел успешные войны против Речи Посполитой, Выговский поддерживал неформальные и тесные контакты с Москвой. Любому, кто просматривал отчеты русских послов, трудно представить Выговского «тайным польским шпионом».

Еще осенью 1649 года русские послы на Украине Г. Неронов и Г. Богданов дали Выговскому две пары соболей «сверх тое пары, что ему прислано государева жалованья». Это была «доплата» писарю за переданную русским копию статей Зборовского договора²⁷. В августе 1650 года русский посол В.В. Унковский тоже вручил ему пару соболей сверх положенного – тайно, «до приезду гетманова», «чтоб государю служил»²⁸. В этот период писарь выказал себя большим поборником интересов царя, он содействовал нейтрализации и даже высылке из Украины Тимофея Анкундинова, очередного самозванца, чрезвычайно беспокоившего царя напоминанием о Смутном времени.

Выговский имел секретные контакты и с пограничными Путивльскими воеводами, которые обращались к Выговскому «для проведования всяких вестей»²⁹. Когда в феврале 1652 года назначили нового Путивльского воеводу, ему было приказано писать к Выговскому «тайно без имян», так же как до этого делал его предшественник. Новому воеводе было поручено секретно послать писарю пару соболей³⁰.

Не довольствуясь такими контактами, Выговский сам направлял своих посыльных в Москву – с письмами и вестями. Например, в июне 1651 года он использовал с этой целью грека и. Мануйлова и серба В. Данилова. Причем в Москве подозревали, что про этих посланцев «не ведает и гетман Хмельницкий»³¹. Писарь передавал с ними копии писем польского короля, крымского хана и т. д.

И до, и особенно после Берестечко (когда гетманство было в весьма тяжелой ситуации) Выговский обещал «служити государю, сообщая о всех сношениях Хмельницкого». При этом во время своих контактов с русскими Выговский был «добре того опасен, чтоб гетману про то не донеслось». Он заявлял, что если «про то от кого ведомо учинитца гетману», тот «велит его за то карать». И как бы, между прочим уговаривал царя «принять их под свою руку».

В июне 1652 года на Украину приехал русский посол В. Унковский. Он виделся с Выговским, и тот отдал ему списки с иностранных грамот, присланных к Хмельницкому, говорил о вестях и на образе клялся в верности царю. Он даже высказывал свою «мечту»: приехать в Москву, увидеть царя «с отцом своим, и з братьеми, и с иными приятели»³².

Писарь всегда был не чужд некоторого бахвальства. Он и русскому воеводе заявлял: «А меня де и венгерский король зовет к себе и власть мне, и жалованье великое дает. И показал грамоту за рукою венгерского короля написана: как де приедешь ко мне, стану тебе давать по полутаре тысечи золотых червонных на год да городы дам немалые и учиню великим начальником над войском своим». Демонстрируя такие щедрые предложения от венгров, Выговский тут же подчеркивал: «Я де не мышлю мимо великого государя никуда ехати»³³.

В преддверии заключения Переяславского соглашения с Москвой, в июне 1653 года, в Украине находились очередные русские послы А. Матвеев и и. Фомин. При встрече с Выговским они объявили ему государеву похвалу, возвратили грамоту султана, тайно посланную писарем в Москву, и наградили его тремя сороками соболей (сор'oк соболей – комплект на шубу. – Т. Т.). Выговский снова клялся в верности и сообщил русским различные важные сведения. За это кроме ста двадцати соболей, врученных официально на приеме, писарю дали еще пять пар соболей – «послано к нему на двор тайно, чтоб гетман Богдан Хмельницкий про то и нихто б не ведал»³⁴. В августе история повторилась. В декабре русские послы Р. Стрешнев и М. Бредихин привезли писарю очередное государево жалование – четыре сорока «добрых» соболей. Причем Выговский попросил «при гетмане дать небольшое» жалование, утверждая, что Хмельницкий рассердился, когда казацким послам в Москве сказали про него «похвальные слова»³⁵.

Насколько важную и конфиденциальную информацию предоставлял он русским воеводам? Встречалось ли в его сообщениях русским такое, что могло бы повредить Хмельницкому или дискредитировать его?

По мнению украинского историка Ю. Мыцыка, подобное поведение Выговского вписывается в общую концепцию внешнеполитической игры Украинского гетманства эпохи Хмельницкого. Пожалуй, с этим мнением можно согласиться. Гетман изображал «злого», бескомпромиссного политика, а писарь – уступчивого и сговорчивого, всегда готового сыграть роль «буфера» в переговорах с Богданом. Этот прием использовался и с поляками, и с русскими. Причем такая игра как нельзя более подходила Выговскому – честолюбивому и неравнодушному к внешним атрибутам власти. Он с удовольствием принимал дорогие подарки, взятки, раздавал обещания походатайствовать перед гетманом, повлиять на принятие решений и т. д. А заодно – узнавал намерения «противной» стороны, ее тайные желания и планы. Скорее всего, такая игра была заранее спланирована и срежиссирована при активном участии самого Богдана.

Конечно, даже в этих безоблачных отношениях случались срывы и проблемы. Это было неизбежно при вспыльчивом характере Хмельницкого, только ухудшавшемся с годами и от пережитых личных трагедий. Но эти конфликты никогда не касались вопросов политики или профессиональной деятельности Выговского. Так, летом 1653 года произошла ссора Павла Тетери с младшим братом Ивана Данилой. В результате войсковая рада приказала Данилу казнить. За него вступился брат – генеральный писарь, но и сам чуть не поплатился головой. К тому же как раз в этот момент слуга Выговского побил гетманских челядников, и Хмельницкий в гневе приказал казнить самого писаря. В результате не без вмешательства остальных старшин все улеглось³⁶. Возможно, эта вспышка была обусловлена личными бедами Богдана – гибелью его сына Тимоша и неудачами на молдавском фронте.