Гезат

Именно из-за этой соломы и я предложил Гаю Юлию Цезарю послать нас на захват острова. Он хотел поручить это двум когортам. В дворцовом комплексе ни сена, ни соломы уже не было. Мы перебивались тем, что добывали во время рейдов по окрестностям Александрии. Если бы остались там, то лошадей пришлось бы порезать и потому, что кормить их нечем, и потому, что армию нечем будет кормить, если осада затянется надолго. Здесь же, как я заметил во время экскурсии, были нетронутые запасы соломы, приготовленной на зиму для вьючного скота, обслуживающего маяк. На этих волов и мулов мы, само собой, тратиться не будем, забьем и съедим их, а фураж отдадим своим лошадям.

147

Осада затянулась надолго. Александрию разделили на две части: юго-восточный угол, улица до Портовых ворот, сам порт и остров Фарос оказались под римлянами, а остальным владели египтяне. Там, где проходила линия фронта, теперь уже с обеих сторон соорудили высоченные, метров по двадцать-тридцать, баррикады. Нападать египтяне, точнее, германцы и кельты на службе в египетской армии не собирались, надеялись взять измором. Римлянам тоже не было особой нужды прорывать осаду. Время работало на нас, потому что из Сирии ускоренным маршем шли на помощь легионы под командованием Митридата Пергамского, как его называли, чтобы не путать с уже покойным Митридатом Шестым Понтийским, умершим лет пятнадцать назад. Старший долго и славно воевал с римлянами, а младший, называвший себя его сыном потому, что его мать сперва была наложницей царя, и потому, что при царском дворе получил воспитание и образование, стал лучшим другом Гая Юлия Цезаря еще в те времена, когда тот был в провинции Азия в свите наместника Марка Минуция Терма. Теперь вот шел спасать друга. И я знал, что у него получится.

Всё, на что хватило египтян — это испортить питьевую воду римлянам. Александрия находится на широкой полосе суши между Средиземным морем и большим озером, которое греки назвали Мареотидой. Раньше озеро было соленым, скорее всего, отделившимся от моря лиманом, но потом к нему рядом с городом прорыли канал из Нила. Речная вода сильно опреснила озерную, в ней даже стал водиться нильский окунь. Горожане нарыли подземных каналов, по которым вода подходила к каждому дому. Поскольку была мутна и слегка солоновата, давали отстояться, после чего и употребляли, хотя бедняки пили и не отстоявшуюся, а у богатых во дворах имелись глубокие колодцы с более хорошей водой. Впрочем, и колодезная была не лучшего качества, солоноватая, из-за чего у нас, не привыкших к ней с детства, на губах выскакивали болячки, похожие на тонюсенькую пластинку соли в форме неправильного овала. Александрийцы перекрыли доступ озерной воды в северо-восточную часть города и начали закачивать в каналы морскую. Римлянам приходилось подвозить пресную воду морем.

Придумал затею с водой евнух Ганимед, воспитатель принцессы Арсинои, единокровной сестры Птолемея и Клеопатры, глуповатой капризной девчонки лет пятнадцати. Они смогли удрать из дворцового комплекса. Наверное, кто-то из римских легионеров сильно разбогател, благодаря этой парочке. Арсиноя, точнее, Ганимед от ее имени, сразу возглавил армию, казнив Ахиллу. Это была непоправимая ошибка. Ахилла был назначен Птолемеем, то есть Потином, и солдаты верили его обещаниям щедрой награды после освобождения царя и казны, а у Арсинои карманы были пусты. Наполнятся они только в том случае, если захватит трон, а для этого надо одолеть старших брата и сестру. Затем Гай Юлий Цезарь казнил Потина за тайные сношения с врагом — и обещания последнего тоже потеряли силу. В итоге малоактивная, немотивированная, разложившаяся армия и вовсе перестала выполнять приказы. Повального дезертирства пока не наблюдалось, потому что надеялись на богатую добычу в случае захвата дворцового комплекса, но в бой никто не рвался. Пехота грабила и горожан, и крестьян из ближних деревень, а конница, состоявшая в основном из германцев и кельтов, еще и из дальних. Самое забавное, что во время этих рейдов она встречалась с отрядами моих подчиненных, занимавшихся тем же самым, но не нападала на них. Германцы из враждующих армией мудро разделили территорию на две зоны: одну грабит египетская, другую — римская.

Однажды ко мне, а я жил в шатре, поставленном рядом с маяком, зашел Сигимар и сообщил:

— Вождь германцев из египетской армии хочет поговорить с тобой.

— Собираются перейти на нашу сторону? — спросил я.

— Пока нет, но, может быть, позже, — ответил он.

Хороший признак. Значит, в египетской армии уже не уверены, что победят римлян.

— Почему бы не поговорить?! — согласился я.

Встретились мы на материке неподалеку от дамбы. Вождь «египетских» германцев, которого звали Герарт, был внешне похож на Сигимара и вонял так же агрессивно, только безрукавку носил из львиной шкуры. Если бы поменялись безрукавками, я бы наверняка перепутал их. Смотрел на меня с интересом. Я подумал, что Сигимар рассказал ему много невероятного обо мне, в том числе, что этот кельт храбр и отважен, как германец. Судя по первому вопросу, мои военные подвиги интересовали германского вождя в последнюю очередь.

— Ты умеешь предсказывать будущее? — начал разговор Герарт.

— Нет, это враги клевещут на меня! — ответил я шутливо. — Просто великий друид рассказал мне кое-что, вот все и приписывают его способности мне.

— И что он рассказал тебе о нас? — задал он следующий вопрос.

— О вас — ничего, — признался я, хотя так и подмывало придумать какую-нибудь смешную ерунду. — Он рассказал, что Цезарь победит всех своих явных врагов, и что басилевсом Египта станет Клеопатра.

Оба германца ухмыльнулись и обменялись понимающими взглядами.

Видимо, я сильно недооцениваю темпераметр этой женщины.

— Эта страна достойна такого правителя! — иронично произнес Герарт, после чего спросил: — Если мы перейдем на сторону Цезаря, воевать будем под твоим командованием?

— Да, — подтвердил я.

Германский вождь почесал грязные, не расчесанные волосы над правым ухом и пообещал лениво, как бы делая большущее одолжение:

— Ладно, мы подумаем и, может, перейдем к вам.

— Только не тяните. После победы вы уже будете не нужны, — предупредил я, после чего сообщил последние сведения, привезенные сегодня посыльной либурной: — Митридат Пергамский с армией уже в Египте. Он за один день захватил Пелусий. Теперь идет сюда.

148

Выход большого войска с места стоянки — событие шумное и продолжительное. При том бардаке, в каком пребывала египетская армия, мероприятие растянулось почти до вечера. Наверное, заняло бы больше времени, если бы армию не возглавлял сам царь Птолемей. Он поклялся Гаю Юлию Цезарю, что, получив свободу, сразу снимет осаду, заключит мир и отдаст долг, но, как и заведено у египтян, клятвопреступничество во имя выгоды — не преступление, а деловой подход. Уверен, что император не сомневался, что так и получится, и отпустил чахоточного именно для того, чтобы тот своим присутствием ослабил египетскую армию. Даже львиный прайд под командованием барана слабее отары под командованием льва, а в данном случае барана отправили командовать себе подобными. Первая часть египетской армии ушла еще позавчера утром, и вчера к вечеру и Птолемею, и Гаю Юлию Цезарю из разных, правда, источников, пришло известие, что Митридат Пергамский в каструме, сооруженном по всем правилам, принятым в римской армии, отбил штурм египтян, а потом контратаковал и разгромил их полностью. Теперь, как не трудно догадаться, в поход на него отправились все воины, находящиеся в подчинении царя Птолемея, а судя по тому, что к колонне пристроились и гражданские, причем не только мужчины, но и женщины с детьми, и просто все. Есть такие люди с повышенным стадным инстинктом: куда самые активные, туда и они. Даже если целесообразнее остаться, все равно пойдут. Наверное, решили, что римляне поступят с ними так же, как сами разбираются с проигравшими. Мы всегда приписываем врагам свои недостатки. То, что египтяне проиграли, уже было понятно даже самым упоротым патриотам этой бедной страны. Поход больше походил на жалкое бегство, чему способствовали и тучи красноватой пыли, которые подняла колонна, растянувшаяся на несколько километров.

Я специально приехал в царский комплекс, чтобы с крепостной стены понаблюдать за движением египетской армии и хотя бы примерно подсчитать ее численность и оценить моральный дух. Если с подсчетом были проблемы, часто сбивался, то подавленное состояние египетских вояк определил безошибочно. У воинов, идущих побеждать, походка другая. Разве что германо-кельтская конница выглядела задорно, но у нее были на это веские причины. Вчера вечером, после того, как пришло сообщение о поражении египтян от армии Митридата Пергамского, я встретился сперва с Герартом по его просьбе, потом с Гаем Юлием Цезарем и опять с германским вождем, в результате чего был заключен договор о переходе египетской конницы на нашу сторону в нужный момент. Пока пусть царь Птолемей думает, что служат ему.

Гай Юлий Цезарь стоял с Клеопатрой и многочисленной свитой на верхней площадке башни, которая была метрах в десяти от меня. Судя по улыбке, с которой он что-то говорил египетской царице, зрелище забавляло его. Клеопатра тоже улыбалась. Ее улыбка была лишена сексуальности. В то, что царица удовлетворена, не поверю, значит, действительно радуется победе.

Почувствовав, наверное, мой взгляд, Гай Юлий Цезарь повернулся в мою сторону, помахал, приветствуя, рукой и крикнул весело:

— Твое пророчество сбывается, хитрый галл!

Я не стал уточнять, что хитрый галл — это такое же недоразумение, как простодушный грек, пообещал в ответ:

— Ты победишь их!

— Теперь уже не сомневаюсь! — уверенно заявил император.

Клеопатра тоже помахала мне и, вроде бы, подмигнула. Мы с ней изредка встречаемся. Она из тех пчелок, которые опыляют сразу несколько пестиков — и все счастливы, никаких припадков ревности.

— Мы можем ударить по хвосту колонны и отсечь его, — предложил я.

— Не надо, — отмахнулся Гай Юлий Цезарь. — Теперь уже не надо…