Гибель «Армии Власова». Забытая трагедия

В обычной обстановке человек соорудил бы какой-нибудь переход через такую узкую и маленькую речонку. Но тогда было не до этого. Мы бросились в речку, в которой оказалось воды по пояс, и мокрая одежда стала непосильно тяжелой. Надо было вылить воду из сапог, отжать одежду, но задерживаться нельзя: над головой трассировали пули — видимо, это быта пристрелка.

Убило моего заместителя Соболева — человека, которого я так берег. Пуля поразила Соболева внезапно, в метре от меня. Я даю ему сигнал «вперед», а он лежит. Подполз военфельдшер Сизов, проверил пульс и сказал: «Он мертв».

Мы начали выползать из полосы обстрела и двигаться дальше. На этом оставшемся пути у нас нашлись новые попутчики и друзья: корреспондент армейской газеты, старший политрук Черных и начштаба одной из бригад, которая в окружении под Красной Горкой действовала справа от нашей дивизии.

Огонь противника из автоматов и пулеметов стал тише, но артиллерийский и минометный обстрелы усилились. Стало совсем светло, видимость мешала нам продвигаться вперед. Немцы обстреливали нас в упор, и мы несли большие потери. Прошли еще 700-800 м по «коридору», вдруг с правого фланга артналет. Люди реагировали по-разному: кто падал, а кто продолжал идти.

Я слабел с каждым шагом, но помощи не просил. В сознании постоянно стучало: нельзя отставать от своих, и я собирал последние силы, чтобы двигаться.

Нас осталось только четверо. Выберемся ли из этого омута — тогда ответить было невозможно. Продолжали идти. Пулеметный огонь вроде ослабел, и меньше людей падало убитыми и ранеными.

Вдруг с правого фланга забила батарея противника. Один из снарядов угодил в стихийно собравшийся людской поток. С этой колонной шли и мы. Перед глазами — облако дыма, пыли и грязи, как подкошенные падают люди. Снаряд приземлился рядом со мной, но впереди. В этом сказалось «право» на жизнь. Меня отбросило и оглушило, но все-таки выполз. Причем мне кто-то помог, но я не знаю, кто был этот добрый человек.

Впереди простор все шире и шире — мы прошли «коридор». Нам навстречу— шли четыре танка Т-34. Мы ликовали. После узнали, что эти танки были посланы Мерецковым с его адъютантом, чтобы вывезти из окружения генерала Власова.

Утром 25 июня немцы полностью закрыли «коридор» к Мясному Бору, но движение наших войск продолжалось в разных направлениях. Так, 19-я гвардейская стрелковая дивизия пошла не по «коридору», а по тылам противника и этим сохранила свой личный состав лучше других соединений» [221] .

221

Рухленко П.В. В окружении // Иванова И.А. Трагедия Мясного Бора. Сборник воспоминаний участников и очевидцев Любанской операции. СПб.: Политехника, 2005.

Вот как выходил из кольца В.А. Кузнецов: «Вечером многочисленная толпа отправилась к проходу, но быстро таяла по пути.

Багровый диск луны низко висит над лесом справа, предвещая несчастье. Дым и гарь от разрывов, пар от воронок и туман образовали тяжелую грязную завесу, в которой мы пробирались, утопая в грязи, падая и вновь поднимаясь. Грохот стоял в ушах. Огромные воронки от авиабомб заполнены скрывающимися от невыносимого огня. Но нельзя прятаться в этих воронках. Они — ловушки. Они давно пристреляны врагом.

Впереди гремит бой. Надо идти именно туда, где гуще всего кипят разрывы. Они обозначают дорогу, выводящую к своим. И чем отчетливее призрак смерти, тем поспешнее становятся шаги людей. Жажда жизни ведет этих людей вперед.

А впереди крошечная речка Полнеть, похожая на дренажный канал. Любой выживший в эту ночь запомнит ее навек. Вдоль и поперек секут воздух почти над самой поверхностью воды очереди трассирующих пуль. Вода кипит от минных разрывов. Соскользнув в воду, я сразу погружаюсь до самой шеи: так лучше. Ниже, еще ниже, чтобы эти проклятые трассы прошли над головой. На противоположный берег не дает выкарабкаться ставшая стопудовой шинель» [222] .

222

Кузнецов В.А. Воспоминания // Вторая ударная в битве за Ленинград. Л.: Лениздат, 1983.

Многие, выходившие из окружения, говорили, что шли они и бежали в сплошном дыму, ничего не видя вокруг, кроме разрывов, держась за шинель бегущего впереди. Две подруги, медсестры из медсанбата 327-й стрелковой дивизии О. Ульяничева и Е. Мешкова выходили вместе. В коридоре они оказались под сильным артиллерийско-минометным огнем. Спасаясь, Ульяничева прыгнула в большую воронку, и тут же взрыв бомбы засыпал ее землей и похоронил заживо. В Воронеже у Оксаны Ульяничевой осталась старая мать и четырехлетний сын.

«Бойцы и командиры, — вспоминал бывший врач 1102-го стрелкового полка М.М. Бочаров, — нашего полка и других подразделений стали организовываться в группы для выхода из окружения. Одни предлагали идти лесами, другие — воспользоваться местом прорыва, кто-то собирал группу для прорыва линии обороны немцев. Действительно, был очень небольшой проход по болоту, где невозможно создать сплошную линию обороны. Но этот участок подвергался непрерывному артиллерийскому обстрелу'.

Сначала наша группа имела не менее сотни людей, но единого командования не было. После обстрела артиллерией из большой группы осталось не более семн-восьми человек. Возглавил нашу небольшую группу хорошо мне знакомый командир батальона 1102-го стрелкового полка Пилипенко. Он сказал, что требует беспрекословного подчинения, кто с этим согласен, тот пойдет с ним. Остались только все с 1102-го полка: Пилипенко, врач Н. Башкирцев, я, старшина Д.В. Шапошников, ординарец из штаба полка со знаменем полка и еще несколько человек, которых я не помню» [223] .

223

Антипов К.Н. В прорыве за Волхов // Кристалл, № 13, 4.04.1989.

Дополняет его рассказ Д.В. Шапошников: «В течение ночи перебежками нам удалось выйти к своим. 22 июня я видел, как солдаты комендантского взвода во главе со старшиной У. Агибаловым сжигали деньги, облигации, документы. В ночь с 24 на 25 июня наш отряд, возглавляемый командиром батальона нашего полка Пилипенко. двинулся вдоль узкоколейки по направлению к Мясному Бору. Крутом взрывы, огонь. Немецкие автоматчики стали стрелять по нам трассирующими пулями. То здесь, то там падали наши товарищи. Я шел плечом к плечу с военврачом М.М. Бочаровым. Сначала мы прятались то за деревья, то за другие предметы, пригибались, а потом поднялись во весь рост и с крепким словцом двинулись прямо навстречу шквалу огня. В нас стреляли, и мы стреляли. Дым, грохот, стрельба, стоны раненых, отборная русская ругань, крики на немецком языке... Ноги. Как чугунные, грудь раздирает от нехватки воздуха, пот заливает глаза, лицо, гимнастерка и брюки прилипли к телу, и мысль, похожая на мольбу, — только бы пробиться, только бы пробиться к своим!

Где мы ползли, где бежали и шли — ничего не помню, но врезался в память комичный случай. Среди этого кромешного ада вижу: сидит наш солдат на вещмешке и. не обрашая внимания ни на что и ни на кого, спокойно жует сухарь. Пристроился ли он к нам или остался навеки в Мясном Бору — не знаю» [224] .

Из воспоминаний оставшихся в живых ветеранов 327-й стрелковой дивизии четко видно, что они на последнем этапе операции — т. н. «выходе из окружения» — были, по существу, смертниками, приговоренными закрыть собой выход других частей и соединений. Даже странно, что в таких условиях хоть кто-то остался в живых.

224

Там же. 

Историческая справка: на 1 июня 1942 г. 327-я стрелковая дивизия насчитывала 587 офицеров. 642 старшин и сержантов и 2136 рядовых.

Когда 24 июня остатки дивизии заняли позиции за Глушицей. то там погибли все остававшиеся к тому времени бойцы 1098-го и 1100-го стрелковых полков, в 1102-м стрелковом полку оставалось около двух взводов, учитывая присоединившихся к дивизии солдат из других частей, в 894-м артполку в строю было 15 человек. В ночь на 25 июня 1942 года остатки дивизии прорывались к своим и до конца месяца из окружения вышло 104 человека — все. что осталось от всей дивизии.