Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

В «Судьбе человека» мы хотели показать войну во всей ее суровой правде, а Соколова – во всей его духовной мощи и красоте. Нас привлекли прежде всего трагедийность конфликта, новизна характера – такого героя наше искусство еще не знало. Мы сознательно отказались от примитивного натурализма и от приглаженности, усредненности, приблизительности. Мы добивались сплава трагедии и лирики. Мы хотели не морализовать и поучать, а потрясать, мы надеялись показать, как сложен, богат человек, как драматична бывает его судьба. Для нас Андрей Соколов – положительный герой, но не примитивно-канонический, не ходячий набор всех мыслимых добродетелей, который точно и заранее знает на все случаи жизни, что хорошо и что плохо. Мы понимали, что нужен подлинный герой, взятый из гущи жизни, отражающий своим характером и своей судьбой ее глубинное течение, невыдуманные сложности, ее движение вперед, ее трудные победы...».

Тот патриотизм, который авторы фильма вложили в свою картину, пришелся по душе миллионам советских людей. Фильм «Судьба человека» собрал на своих сеансах 39 миллионов 250 тысяч человек, заняв 5-е место в прокате. Читатели журнала «Советский экран» назвали его лучшим фильмом 1959 года. Однако в то же время лента вызвала ярое неприятие либералов по обе стороны «железного занавеса»: именно из-за своей патриотичности и того, что это была экранизация произведения Михаила Шолохова, которого либералы числили по разряду своих самых непримиримых идеологических противников. Во многом именно поэтому «Судьба человека» не была приглашена в качестве участника ни на один престижный европейский кинофестиваль (в Канны, в Венецию). Она победила всего лишь в швейцарском Локарно (июль 1959), а год спустя присовокупила к этому еще несколько призов опять же не самых престижных кинофорумов, вроде сиднейского, канберрского и джорджтаунского.

Однако в родном Отечестве власти картину премировали по полной программе, что было весьма показательно: державники продолжали удерживать в ней значительные позиции. Фильм взял главные призы на Московском (1959) и Минском (1960) кинофестивалях. Плюс был удостоен в 1960 году высочайшей награды – Ленинской премии. Причем лента Бондарчука сумела «перебежать дорогу» другому выдающемуся фильму о войне – «Балладе о солдате» Григория Чухрая. К счастью, спустя два года творение Чухрая все-таки удостоится «ленинки», что будет справедливо – фильм прославит подвиг советских людей в годы войны не менее талантливо, чем это было сделано в фильме Бондарчука.

Парадоксально, но на Западе «Баллада...» снищет куда большую славу, чем «Судьба...». Она будет премирована в Каннах, куда лента Бондарчука не попадет, а также ее назовут лучшим иностранным фильмом не только в Японии, Греции, но и в США. Невольно напрашивается вопрос, чем это было вызвано, ведь оба произведения посвящены одному и тому же – показу подвигов советского солдата, воспеванию советского патриотизма? Разгадка, судя по всему, кроется в деталях.

Рассказ М. Шолохова – это трагическая проза, где в емкой форме (произведение уместилось в двух газетных номерах) был изображен тот самый русский (славянский) характер, который оказался не по зубам гитлеровским воякам. Отметим, что и западным стратегам «холодной войны» он тоже оказался не по зубам: недаром тот же директор ЦРУ Аллен Даллес в начале 50-х годов предупреждал, что победить военное поколение советских людей невозможно, придется уповать только на послевоенное (скажем прямо, американец в своем прогнозе не ошибется). Фильм Бондарчука оказался настолько талантливой экранизацией шолоховской прозы, что по-настоящему испугал западных идеологов «холодной войны».

А вот лента Чухрая их, видимо, не испугала. Решенная в жанре мелодрамы, она была универсальна для восприятия любой аудиторией по обе стороны «железного занавеса» из-за своей определенной сентиментальности. В «Судьбе человека» все было иначе: там судьба главного героя буквально выворачивала души зрителей наизнанку, приводя их к катарсису. То есть, говоря языком современной молодежи, это была настоящая «жесть», сдобренная высоким градусом патриотизма. Этот симбиоз и встал поперек горла западным идеологам.

Между тем если Бондарчук во время работы над фильмом довольно легко прошел все цензурные рогатки, то Чухраю пришлось выдержать не одну атаку со стороны чиновников Кинокомитета. Так аукнулись ему его внеклассовые воззрения, проявленные им во время работы над предыдущим фильмом – «Сорок первый». В итоге чиновникам стало казаться, что режиссер и в новой своей работе ставит целью разрушить незыблемые идеологические каноны в угоду своим неверным представлениям о событиях недавнего прошлого. Дело однажды дошло до того, что Чухрая... едва не исключили из партии. Выглядело это следующим образом.

Работу над фильмом Чухрай закончил в сентябре 1959 года. Руководство 3-го объединения «Мосфильма» приняло его без каких-либо поправок и отправило наверх – в генеральную дирекцию студии. И вот там возникли первые проблемы. Директор «Мосфильма» Сурин внезапно потребовал произвести в картине ряд купюр. В частности, ему категорически не понравилась сцена, где Алеша убегает от фашистского танка. «Это что же вы хотите сказать, Григорий Наумович: наши солдаты были трусами?» – спрашивал директор.

Не меньшее возмущение у директора вызвал и другой эпизод, где Алеша передает мыло жене солдата, сражающегося на фронте, и узнает, что она живет с другим мужчиной. Сурин отреагировал на эту сцену словами одной из героинь бессмертных «12 стульев»: «Советские жены не могут изменять своим мужьям – это неправильно!». На что Чухрай ответил: «Советская жена, конечно, не должна изменять своему мужу, но обычные жены, некоторые, изменяли. Это, конечно, очень неправильно, но вот бывают такие нарушения».

Однако директора такая аргументация не удовлетворила. И когда Чухрай отказался вносить необходимые поправки, он вызвал к себе монтажера фильма. «Ваш режиссер возомнил себя Львом Толстым, – обратился Сурин к монтажеру, вернее, монтажерше (это была женщина). – Он отказывается вносить исправления в картину. Поэтому я официально лично вам приказываю вырезать из фильма эпизоды, которые я отметил». И директор протянул женщине список требуемых поправок. Но та даже не шелохнулась. «Вы что, не слышите?» – брови директора взметнулись вверх. И услышал в ответ совершенно неожиданное: «Товарищ директор, я вас не только не слышу, я вас не вижу! Это фильм памяти тех, кто погиб за нашу Родину, за нас с вами. И портить его я не буду». Наверное, в течение минуты в кабинете висела гнетущая тишина, после чего директор выгнал обоих посетителей вон, пригрозив им всеми возможными карами.

Слово свое директор сдержал: он пожаловался самому министру культуры СССР Николаю Михайлову, у которого были давние счеты с Чухраем – еще по «Сорок первому». Министр вызвал к себе на аудиенцию режиссера, а также сценариста Ежова и директора фильма Данильянца. И стал настойчиво требовать внести в картину те поправки, которые отметил директор студии, плюс добавил еще пару-тройку от себя лично. В частности, Михайлову не понравилось, что в конце фильма Алеша Скворцов погибает. «Такой пессимизм недопустим в наших фильмах о войне. Поэтому упоминать о том, что Алеша погиб, не надо. Вы меня поняли?» – и министр выразительно посмотрел на гостей. Чухрай и Ежов молчали, а вот нервы директора не выдержали.

«Я давно говорил Григорию Наумовичу, что так снимать фильмы нельзя! – заявил директор. – Например, в фильме есть эпизод, где солдаты передают свое мыло в подарок жене одного бойца. Но тогда возникает вопрос: а как сами бойцы будут потом мыться? Зритель может подумать, что наша армия нечистоплотна».

Услышав эти слова, Чухрай встрепенулся. Получалось, что человек, который всю войну просидел в тылу, в эвакуации в Средней Азии, вздумал учить его, фронтовика, у которого четыре ранения и который неоднократно десантировался в тыл врага, что такое фронт. Да еще обвинил его в неуважении к родной армии! Короче, Чухрай не сдержался и схватил директора за грудки. От неожиданности тот буквально потерял дар речи. Зато его не потерял министр, в кабинете которого подобное происходило впервые. Михайлов немедленно вызвал к себе секретаря и потребовал привести... милиционера. Дескать, надо арестовать хулигана. Но Чухрай не стал дожидаться, пока его скрутят стражи порядка, и покинул кабинет сам. А уходя, бросил министру слова, которым суждено будет стать пророческими: «Я уйду из этого кабинета, но сюда еще вернусь. А ты уйдешь – и не вернешься!». И ведь действительно: меньше чем через год, к вящей радости либерального лагеря, Михайлова сняли с должности министра и отправили послом в Индонезию. Но это будет чуть позже, а пока министр потребовал от руководства студии провести партийное собрание и рассмотреть на нем персональное дело коммуниста Чухрая. Студия взяла под козырек.