Гиблая философия
Шрифт:
Потом они сидели в большой кухне за столом и Юрка, держа в руках рюмку с нетронутой водкой, рассказывал:
– Ты уехал, а тут нам с отцом покатило. Хозяина магазина, Гришку Овсева, берёзой задавило, прости Господи, – он перекрестился, жена его нам с горя, по дешёвке да ещё и в кредит их магазин продала. Мы быстро поднялись, теперь всё делаем. И дровами занимаемся, и сено косим да продаём, и скот мало-помалу. Полдеревни на нас с батей работает. Ещё хочу вот рыбой начать заниматься, но это потом обговорим.
Он наконец, решившись, резко закинув голову, выпил, громко хыкнув.
– А Ольга тебя ждала, грустила. Но ведь парни кругом, думаю, вдруг чё, а я ведь её всегда это, любил… – Он ещё налил
Колька сидел молча. Юрка, жуя малосольный огурец, вдруг что-то заметил в огороде и, матюгнувшись, выскочил на улицу. Сразу же зашла Ольга.
– Прости меня, Коля, Богом клянусь, прости. Не люблю я его, но устала тогда одна, а он здоровый, красивый. На машине. Думала, стерпится, забеременела… А вот никак не могу, не могу – и всё, – и посмотрев в окно, заговорила быстрей. – Ты скажи, куда прийти, приду. По-воровски тебя буду любить, но по-настоящему. Скажи, – она взяла его за руку и села рядом на стул. Колька со стоном вырвал руку:
– По-воровски не бывает настоящим, неужели не понимаешь этого? Не бывает, и нельзя! – и он выскочил из дома. Юрка, увидев, бросился отговаривать его уходить, но Колька был неумолим:
– Ладно, потом приду, про работу поговорим. А сейчас домой я, к своим.
– Ну, ты не злишься на меня, Коля? Я это хочу знать… Я же её после тебя взял, как бы не постеснялся…
Коля вспыхнул и проорал:
– Да ты дурак, Юра! Ты же мне твердишь что любишь её, так люби, люби, не торгуясь, – и выйдя из ограды, не оборачиваясь, пошёл. А в кухне за чистым столом плакала Ольга, смахивая пальчиком капли слёз с красивой скатерти.
* * *
Деревня жила! Точнее сказать, вопреки всему жила. Всё, что не нужно стало совхозу, раскупили приезжие из города и даже ближнего зарубежья. Дома уже не пустовали, как в начале 2000-х, а обзавелись новыми хозяевами, железными заборами и крепкими воротами. Что творится за этими заборами, не видит никто. Кто хозяева, и как они живут, тоже мало кого интересует. Люди могут теперь жить в одном месте годами и не знать друг друга! И это в деревне, где раньше жили одной семьёй. Местные свыклись и научились ничем не интересоваться: живут и ладно. Имеют право! Демократия!
По деревне несколько ларьков, в основном торгуют пивом и водкой, ещё магазин Безгиных, отца и сына, с красивой вывеской «Всё что надо»!
Колька обошёл знакомые с детства места и решил зайти к хорошему товарищу Вовке Филину, жившему здесь с матерью и младшей сестрой. Старый пёс узнал Кольку и для порядка гавкнув, завилял хвостом. В стороне от будки, на зелёном ещё, но уже начавшем сохнуть конотопе, лежал пластом Вовка, вытянувшись, подложив обе руки под спину и откинув верх голову, немного храпя из-за этого. Вокруг него ходили здоровые, но ещё цыплята, бройлеры.
Один подошёл вдруг к Вовке и, склонив набок голову, несколько секунд смотрел, а потом неожиданно клюнул того в нос, пытаясь вырвать волосинки, торчащие оттуда и болтающиеся от дыхания, как живые червячки. Клюнул, наверное, сильно, до крови ободрав пьяный нос, потом, не боясь, стал пытаться ещё. Человек прекратил храп и, с усилием приподняв голову, открыл глаза. Птица и человек посмотрели друг на друга, и последний, явно располагая большим интеллектом, осипшим голосом прошипел:
– Ну, ты это зря, слышишь? Зря сделал, петух… – И, обессиленный, снова уронил голову.
Позади раздался горький смех. Это была сестра пьяного, ровесница Кольки, Анюта.
– Напьётся и валяется где упадёт, а с похмелья хвалится, что спит по системе
йогов даже на камнях, и почки не простудит… И сделать ничего не можем, совсем пропадает… Ещё работы нет вообще, в долг пьёт, потом отрабатывает и снова пьёт…– А как отрабатывает?
– Как попросят. Кому дрова нарубит, кому забор починит, крышу на сарае. Серьёзного ничего не доверяют, а яму выкопать – пожалуйста, за бутылку.
Потом Анюта поила Кольку чаем и рассказывала о жизни в деревне. В конце, наклонясь и глядя ему в глаза, вдруг сказала.
– И парней почти нет: кто пьёт, а кто не пьёт, разобраны, а мне скоро двадцать шесть…
Она отвернулась и, встав, попрощалась.
– Мне ещё ранетки собирать, компот хочу сварить.
Колька поднялся и вышел, пообещав по случаю зайти…
* * *
Надо работать! Бездействие порождает лень, выход лени – пьянство!
Колька понимал это, поэтому и пошёл к Юрке, помня недавний разговор. Если работы не будет, придётся ехать в город, но почему-то именно этого ему не хотелось. Уезжая отсюда на какое-то время, он остро ощущал нехватку именно всего этого: остатков неустроенности, просёлочных дорог, уходящих в туманный осенний лес, утренней побудки петухов, и, обязательно, дыма из труб, осеннего, слабого, рвано виснущего на крышах —всего, что у городского вызывает пугливую дрожь, а у Кольки – непередаваемое какое-то детское восхищение, радостное и постоянно непонятное!
Наверное, из-за отсутствия даже небольшой радости в нём для себя, город Колька не любил.
Юрка опять был рад или так здорово прикидывался. Он понял, зачем пришёл Колька и сразу начал:
– Понимаешь, Колёк, я прокумекал почти все варианты, как зарабатывать здесь деньги. Лучший, смею заверить, жратва и водка! Но пьющих, по сравнению с девяностыми, сократилось в разы, и остались они почти нищие: довольствуются спиртом и султыгой. Отметаем! Жратва – доходное, но достаточно кропотливое дело. Мой батя с этим справится один на все окрестные села. У него и техника, и помощники. Отметаем! А мы с тобой давай залезем в воду. Подомнём под себя местных рыбаков, начнём у них рыбу скупать, собьём цену – и всё наше! Потом коптильню сделаем, морозилки хорошие поставим – и оп-ля! – он радостно щёлкнул пальцами и засмеялся. – Думай!
Колька несколько минут помолчал, сжав кулаки.
– Я согласен. Только торговать – ты. Не могу я по головам ходить, не умею коммерцию мутить. И ещё: шибко не наглей, мужикам тоже жить надо. А я возьму лодку, куплю мотор и сети, сам буду рыбачить, мне это знакомо с детства. Что ещё сделать – буду помогать. Банк – пополам. И который в минус, и который в плюс. Если согласен, давай начинать, прям завтра.
Юрка заулыбался и живо воскликнул:
– Ну и договорились. Только ты, Коля, обещай к моей жене не лезть, люблю я её. Пятого сентября свадьба у нас, а на Новый год ей рожать. Хорошо?
У него вдруг немного сорвался голос, но он выправился и встал во весь рост. Колька тоже поднялся и, глядя ему прямо в глаза, ответил:
– Это твоя жена, что бы я ни чувствовал к ней. Всё.
Юрка опять, улыбаясь, протянул руку. Колька пожал и быстро пошёл со двора.
* * *
Они начали вовремя. Из большой когорты настоящих рыбаков остались единицы. Перестройка и сюда внесла разрушительную лепту. Раньше был организован лов рыбы частными рыбаками по лицензиям, и соответственно организованный сбор этой рыбы в лабазы. Но лабазы вначале отошли в частные руки, потом были разворованы, а затем и вообще сожжены. Рыбаки пытались держаться, выискивая частных скупщиков и пробуя работать. Но скупщики были сезонные: лишь осенью и зимой, поэтому постепенно многие отошли от дел и лишь самые серьёзные или, наоборот, те, кто ничего больше не умел, ещё пробовали заниматься этим прибыльным, но трудным делом.