Гибрид: Для чтения вслух
Шрифт:
От веревки можно даже прикуривать. Вот такая у нас фронтовая зажигалочка.
А уж при коптилке не только читать — писать можно! Если близко поставить.
Самая большая тайна дяди Мити в том, что он оказался дальним родственником того самого Иуды Искариота, которого обвинили в предательстве Учителя нашего Исуса Христа, и вот уже две тысячи лет гнобят несчастных евреев, не зная, как было все на самом деле.
А узнал об этом дядя Митя совершенно случайно, когда собрался совсем умереть и лучшие врачи из «Кремлевки» утверждали что он до утра не дотянет. А ночью, стало быть, во сне, к нему явился Призрак и приказал не отчаливать на тот свет, пока не реабилитирует в глазах общественности своего незадачливого предка. На следующий день дядя
Всю «пиеску» он пока не написал, но кое-что у него уже в голове нарисовалось. Поскольку взрослые все были заняты во время войны, им было совсем не до истории с Иудой, а нужно было как-то выживать с грехом пополам, дядя Митя решил пересказать ее мне. На всякий случай.
Если дядя Митя все-таки умрет раньше времени, он взял с меня «честное пионерское», когда вырасту, обязательно рассказать всем людям, что Иуда, может быть, совсем не виноват в этой истории.
Я готов был слушать и запоминать. У меня даже дрожали коленки от нетерпения.
Хотя бабушка мне еще в Москве рассказала, что Иуда предал Христа за тридцать рублей, я все-таки поинтересовался, про это у дяди Мити.
— Вопрос вопросов, в этом самый «цимес»! Какого рожна, спрашивается, Иуда вдруг побежал продавать своего Учителя? Ну скажи, ты бы продал свою Таиску за тридцатку?
Я сказал, что «за тридцатку» ни за что бы не продал.
— Тут надо рыть глыбже! И я тебе расскажу, как было все на самом деле.
В эти минуты, при свете коптилки, дядя Митя показался мне настоящим «Мепистопелем».
Хотя он ничего не пел. И музыки не было…
Явление Иуды
А теперь я попытаюсь вспомнить дяди-Митину историю об Иуде Искариоте и его Учителе, которую рассказал дяде Мите его Призрак. Только запомните, пожалуйста, всю обстановочку.
Вот здесь полулежит дядя Митя в своем «турецком» халате. На «троне» восседаю я. Там на стене висит бумажный репродуктор, который дядя Митя включает, чтобы послушать последние известия. За окном темень — глаз выколи. На столике горит моя керосиновая коптилка с тремя фитилями. По потолку шастают тени.
Дядя Митя говорит, говорит, потом вдруг замолкает, уставится в темный угол и ждет. Это, значит, у него опять остановилось сердце. Оно может остановиться совсем, тогда он, наверное, умрет. А может заработать и помчаться вприпрыжку. Тогда он отхлебнет немного остывшего чаю из стакана и продолжит рассказ.
— …Иуда, в сущности, был оченно непростой малый. Это после его разрисовали дурачком. А был ли он злодеем на самом деле? Тут, как говорится, бабушка надвое сказала. Документиков нет. Придется пользоваться личным архивом. Невезуха с самого начала. Выскочил из земли, как гриб на полянке. Родни никакой — ни отца, ни матери. Тут бы ему и помереть в самый раз — жалеть некому. Но у Господа на него были, очевидно, другие виды. Две тысячи лет клянут Иудушку на всех перекрестках и на каждом еврее от него тень.
— Вот гад! — не удержался я.
— Нет, ты послушай!.. Помереть ему не дали. Подкинули ребеночка в дом Красилю. Вот откуда у него и прозвище такое антиресное — Искариот. Красиль по-нашенски. Ловишь аналогию?
Я аналогию поймать не мог.
— …Подкидыш рос без любви родительской, без ласки. Это, заметь себе, фактор решающий! Спал и ел со скотиной. За каждую промашку драли по-черному. Красили — народ грубый. И работал с малолетства от зари до зари. Ручонки мозолил до крови. Одно доброе дело, значится, этот Красиль для него все-таки сделал — обучил читать и писать. Уже специальность по тем временам! А считать — сам выучился. Да так вычитал и множил — не столбиком, а в уме! Всех «книжников» за пояс заткнул. Не башка, а синагога…
Я уже знаю, что синагога — это еврейская церковь, но при чем тут голова?
— Голова
у него была — во! Как арбуз!Я тут же вспомнил про своего папу. У него тоже «не башка, а синагога». Никакой записной книжки у него нет. Все адреса и телефоны держит в памяти.
Это ж надо? Целое ВГКО — Всесоюзное гастрольно-концертное объединение! А умножает в голове быстрее фокусника Куни. А фокусник Куни тоже папин приятель. Он в эстраде выступает.
Ему какие хочете цифры пишите на досках, а потом эти доски крутите, он все равно перемножит правильно и в один миг.
А когда они поспорили в ресторане, кто быстрее перемножит четырехзначное число на четырехзначное, папа выиграл целый ящик дорогущего коньяка. Но это было еще не при мне, но уже при маме. Все эстрадные артисты в Москве говорили: «Костя — это голова!» И папа устраивал им хорошие гастроли.
У меня пока устный счет не идет. Таиска на уроке говорит: «Пять прибавить семь, вычесть три, помножить на четыре — ответ?» «Лук-с-яйцами» сразу брякает, а пока я соображу, уже Таиска новую задачку выдумывает.
— …Вот ты — маменькин сыночек. И бабушка тебя добру учит. А Иуда сразу понял простую истину: никому ты в этой жизни не нужен. Кроме самого себя. И что бы там ни болтали, Бог заботится только о богатых и здоровых. А на бедных и больных Ему начхать с высокой горы. Никто тебя из дерьма не вытащит, пока сам себя не дернешь за хохолок. Ты мне веришь?
Я кивнул. Если бы дядя Митя заявил, что он все видел сам, своими глазами, я и тут не стал бы спорить.
— Ну и чудненько. Тогда слушай сюда. Папенька мечтал передать приемышу со временем свое дело. А Иуде захотелось во что бы то ни стало вырваться из этого вонючего местечка и стать Большим человеком в Большом городе. В результате он сбежал из дому, а папенька проклял своего сына. Иуда пошел сам по себе и никогда больше не вспоминал о своих приемных родителях. Может, это и к лучшему. Потому что теперь никто не помянет их худым словом. Они жили незаметно и умерли невзначай.
К великому сожалению, родители никогда не знают, что ждать им от своих детей. Хотя прозвище за Иудой так и осталось семейное — Искариот. Что значит — Красиль или Красильщик. По-разному говорят.
Знак судьбы
Через день дядя Митя продолжил свой рассказ.
— …Значится, сбежал Иуда от своего приемного папаши Красиля и подался в Большой город. Народу кругом — тьма тьмущая. Как в Москве. И каждый норовит у тебя изо рта кусок выхватить. А тут еще римляне — оккупанты проклятые. Половину им отдай. Чуть что не так — на крест! Царь Ирод пиры закатывает. Раввины — жируют. В синагогах мозги морочат. Народ живет — хуже некуда. Злоба кипит. В Бога только для блезира веруют. Так, для порядка поминают по субботам. Повсюду срам и сволота. В общем — на носу Большая драчка или как у вас в школе учат — «геволюция». Кажный день ждут своего Карла Маркса или Мессию — вождя по-нашему. Вот-вот с неба свалится и все наладит. Такая, брат ты мой, хитрая обстановочка! А Иуда своей башкой крутит-вертит — как бы ему это… в люди выскочить? В ситуацию, так сказать, влепиться. Устроился в торговую сеть. Сначала на подхвате, а чуть окреп, сам стал за барахлом мотаться. В одной стороне купит, в другой продаст. Спекуляция! Самое милое дело во все времена. Потекли денежки. А раз денежки завелись, можно и пошалить. Жить стало лучше, жить стало веселее…
Дядя Митя жмурится, наверное, крутит свое кино по памяти. Я сижу тихо, как мышь. Он открывает один глаз и подмигивает.
— Надо все-таки набросать тебе его портретик. Вижу так: лет двадцати пяти, крепенький, но какой-то несуразный. Как будто складывали его из деталей, по случаю. Левая рука короче правой. Вроде как в детстве сломал. Прыгал с дерева, да неудачно, значит, приземлился. Сухоруким обозвали его мальчишки…
Дядя Митя описывает Иуду так, как будто видел его вчера на Советской. А может быть, видит даже сейчас, на стенке. Я оглянулся. По стене мотались тени от моей коптилки.