Гильфердинг А

59

Разумеется, мы говорим здесь только о дружинах славянских: слова наши не относятся к тем колониям скандинавских дружинников, которые в Х в. водворились на славянских берегах и приобрели там большое значение. Это явление внешнее, совершенно чуждое быту балтийских славян; о нем будет сказано в своем месте.

60

В грамоте 1187 г. приводится кастеллан Чедненский, но о жупе Чедненской нет упоминания в многочисленных грамотах этого времени; кастеллан Чедненский был, без сомнения, только начальником пограничной крепости, как, например, Гневомир Чарниковский, о котором повествует Мартин Галл. Только в позднейшее время, под влиянием немецких учреждений, Чедно, как и многие другие города и замки на Поморье, составило особый округ.

61

Положение Междуречья в точности неизвестно.

62

См. Шевырева "Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь", II, 33 (место из помещенного в одном древнем Сборнике слова св. Григория "О том, како первое, погани суще, языки кланялися идолом" и проч.): "Оттуду же извыкоша елени (Эллины) класти требы артемиду и артемиде, рекше роди и рожанице, тации же егуптяне. Тако и до Словен доиде се словити начаша требы класти роду и рожаницам, преже перуна б(ог)а их, а переже того клали требу упирем и берегиням..." Конечно, это известие не может быть понято в том смысле, что поклонение упирям и прочим упомянутым безличным божествам предшествовало существованию Перуна в представлении славянского народа: род и рожаницы, упири и берегини, очевидно, существа второстепенные, вроде Прокопиевых нимф или вил, которых считалось тридевять сестер, Перун же - бог высший; но первоначально он должен был иметь (в том убеждает нас вся древнейшая славянская мифология) такой же безличный характер, как упири и проч.; в этом виде, как боготворимая высшая сила природы, властвующая над человеком, Перун принадлежал, без сомнения, к одной эпохе поклонения с упирями и берегинями, родом и рожаницами; впоследствии же Перун олицетворился в определенном человеческом образе, и так понимал его приведенный свидетель, ставя его наряду с Хорсом и Мокошью, которым Владимир воздвиг идолы в Киеве: в этом смысле он и прав, когда говорит, что обожание упирей и берегинь, рода и рожаниц было древнее обожания Перуна.

63

Под 1068 г., англо-норманнский летописец, Ордерик Виталий говорит о лютичах: "Лютичи не знали истинного Бога, но опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или, скорее, бесам". Одна из ветвей балтийских славян, значило бы по свидетельству Ордерика, чтила три высшие божества германской мифологии: Водена (форма англо-саксонская; известнее скандинавская - Один), Тора и Фрею. Но очевидно, что этого сказания нельзя принять в буквальном смысле: можно ли предполагать, чтобы немецкие писатели, конечно, ближе знакомые с балтийскими славянами, чем норманнский историк, забыли упомянуть об их поклонении старинным богам Германии, если бы заметили у них следы такого поклонения? Именно о религии лютичей они сообщают много и довольно подробных известий, а между тем не говорят ни слова о существовании в их мифологии, так же, как и у других соплеменных им ветвей, какого бы то ни было германского божества. Ясно, мне кажется, что когда лютичи, в союзе с Данией, напали в 1068 г. на английские берега, и Ордерик стал расспрашивать кого-нибудь об этом неведомом народе, англо-сакса ли, датчанина или норманна, то ему перевели славянские имена их богов на соответствующие германские, которые он и принял за собственные их названия: это делалось беспрестанно, как в древности, так и в средние века. Таким образом, Воден мог быть принят за Святовита, Тор за Яровита, Фрея за Живу.

64

Гизебрехт, основываясь на известии Сефрида, что поморские славяне "не имеют вина и не ощущают в нем потребности, но имеют такой мед и так отлично приготовляемое пиво, что эти напитки превосходят у них фалернские вина", основываясь на этом известии, предполагает, что в рог Святовита наливалось не настоящее вино, а пиво или мед, и что Саксон Грамматик употребил слово вино из желания приблизиться к римским понятиям. Мнение это весьма вероятно.

65

Темное и смутное, но тем не менее любопытное указание на Святовита мы находим в баснословной легенде о святых, избиенных язычниками в Гамбурге (в 880 г.) и покоящихся в Эббекесдорфе (Эбсдорф, в Люнебургском крае): легенда эта составлена довольно поздно, кажется в XIV в., и не имеет исторической достоверности, но в ней слышен отголосок народных толков и монастырских рассказов тогдашней Германии: "Народ за Эльбою, говорит она, принужденный Карлом Великим принять Христианскую веру, после смерти могущественного императора воздвиг опять свои кумиры, своего Аммона, а именно Святобога, Витолюба, Радигоста и прочих, восстановил их на прежних местах и стал им поклоняться". Откуда взялись эти имена Святобог и Витолюб? Очевидно, в славянской мифологии не было ни того, ни другого. Нам кажется очевидным, что тут есть воспоминание о Святовите. Смутно хранило народное предание имя верховного бога балтийских славян, тогда уже почти исчезнувших, и из народного предания заимствовал его монах, составитель легенды; легенда возникла в Люнебургском крае, где именно еще жила кое-где славянская речь, и вот непонятое имя Святовита раздваивается, так сказать, в этом отдаленном отголоске, составные его части осмысливаются и превращаются в особые божества, в Свято-бога и Вито-люба: к обеим половинам коренного имени прибавлены, мы видим, слова самые понятные, и Витолюб имел для толкователей ту выгоду, что он представлял самую простую парафразу Радигостя: ибо, очевидно, Витолюб принималось в смыслы любящего приветствовать, согласно древнему значению славянского глагола витать (по-польски и теперь witac значит приветствовать).

66

Истукан щетинский был не очень велик: Сефрид называет его три головы небольшими; они были посеребрены. Разбив туловище, Оттон Бамбергский взял их с собой, а потом послал в Рим. В Волыне Триглав имел также какое-то золотое изображение: вероятно, оно не было главным его идолом, но оно пользовалось большим уважением, и когда христианские проповедники разбивали волынские кумиры, то жрецы сумели скрыть своего золотого Триглава, и спрятали его где-то в дупле старого дерева, видно, что размеры идола были невелики. Зато об истуканах в поморском городе Гостькове рассказывается, что они были удивительной величины, так что несколько пар волов едва могли их стащить с места; истуканы эти отличались превосходной резьбой, но неизвестно, какие божества были в них изображены.

67

По своему образованию, это слово принадлежит к разряду тех древнейших сложений, где простое окончание переводит корень существительного имени в категорию имен качественных: Свято-вит образовалось из корня вит, соответствующего санскритскому вити - свет, точно так же, как, например, древняя церковно-славянская форма благо-срьд корня срьд, лежащего в основании слова срьдьце - сердце (срав. литовск. ширдис - сердце), или как прилагательное камен (каменный) произошло от существ. камень.

68

Мы говорим, разумеется, об общенародной вере язычников, а не о тех высоких умозрениях, которые были уделом немногих мыслителей, оставаясь чуждыми народу.

69

Замечательно, что впоследствии Пикулс стало у пруссов означать дьявола, как Чернобог у люнебургских славян.

70

Мифологическое значение этого названия видно и из того, что при передаче прежнего Белбога во владение Церкви, поморские князья его переименовали; новое название было: "город Св. Петра". Впрочем, старое название (Belbuk) сохранилось доныне: Белбук лежит на р. Реге, близ города Трептова.

71

Именно у балтийских славян слово белый имело особенно обширное значение и употреблялось также в смысле светлого и прекрасного.

72

Очевидно, что это слово перешло к балтийским славянам в позднейшее время от соседних христианских народов, и, вероятно, от славян (поляков или лужичан), а не от германцев, которые изменили слово diabolus по законам своих звуков. Замечательно, что с другой стороны дьявол назывался Чернобогом у славян, находившихся еще в недавнее время в люнебургском крае.

73

Так же ненадежно и неопределенно другое описание идола Живы в Саксонской хронике, составленной в XV в. Ботоном: "Богиня, которую называли Живою, держала руки за спиной, и в одной руке было у нее золотое яблоко, в другой кисть винограда с зеленым листом, и волоса у нее висели до ног". Описания славянских кумиров, какие мы читаем у Ботона и Марескалка Турия, могли, конечно, быть ими выдуманы, но возможно также, и даже довольно вероятно, что эти писатели руководствовались какими-нибудь старыми преданиями: в их время еще жива была в северной Германии память о славянах и славянском язычестве. Во всяком случае, показания этих старых компиляторов никак не могут быть поставлены в один ряд с теми описаниями и изображениями славянских идолов, какие предлагают нам Маш, Потоцкий, Арендт и др. писатели нового времени, XVIII и XIX столетий, поклонники так называемых оботритских древностей, найденных будто бы в Прилльвице: древности эти явный и самый невежественный подлог.

74

Замечательный памятник этот, в котором к списку латинских слов, составленному первоначально в конце IX или начале Х в., не позже 920 г., прибавлены объяснения чешские, и иногда также немецкие, относится к 1202 г. Для толкований мифологических, мог ли чешский глоссатор того времени находить всегда готовый запас понятий в области народной старины? Песни Краледворской рукописи показали нам, как мало было в чешском язычестве определенных мифических личностей в пору его полного процветания и господства; и до позднейших времен оставалось оно при том же характере безличного поклонения природы: приводим в свидетельство любопытные слова летописца Космы Пражского, описывавшего языческие суеверия чешского простонародья в конце XI в., т. е. 200 лет после крещения чехов и 100 лет до составления чешской Mater Verborum.

По вступлении на престол чешский (в 1093 г.), говорит Косма, "князь Брячислав, горевший ревностью к Христианской вере, выгнал из своего государства всех кудесников, вещунов и гадателей, а также срубил он и сжег рощи и деревья, которым во многих местах поклонялся простой народ: суеверные обычаи, которые поселяне, еще полу-язычники, соблюдали на третий и на четвертый день Пятидесятницы, когда они, делая возлияния над источниками, закалывали жертвы в честь бесов; похороны, совершавшиеся в лесах и на полях; языческие игрища, производившиеся на перекрестках будто бы для успокоения душ; наконец, нечестивые игры, которые, исступленные, исполняли над покойником, надев на себя личины и призывая каких-то духов, - все эти мерзости и другие беззаконные выдумки прекратил благой князь и искоренил в Божием народе".