Гильфердинг А
Шрифт:
Внутренние отношения, т. е. отношения друг к другу отдельных областей страны, кажется, тоже основывались на взаимных обязательствах, по крайней мере - при нападении лютичей на Дымин князь с войсками явился на помощь последнему.
Религия представляла верный нравственный образ быта и культуры народа. Мы находим в ней то же раздвоение, как и в жизни: с одной стороны - это религия мирного земледельца, боготворящего силы природы, чтущего добрых, дружественных богов, наделяющих людей всяким обилием и земным богатством; с другой - это религия воина или пирата, исполненная грозных образов и страха, карающая гибелью, погромами и разорением. Религия поморян перешла за черту простого естественного народного верования и поклонения: она была в веденьи развитой жреческой иерархии и из этой школы выходила в форме доктрины, вероучения, богослужебного ритуала. Божества воплотились в определенные внешние образы (идолы), разместились в определенном порядке по храмам, получили определенный порядок чествования. Насколько во всем этом участвовала объяснительная, систематизирующая богословская работа жрецов - сказать трудно; но присутствие ее здесь несомненно.
Народ, живший в довольстве и благосостоянии, и с понятием божества соединял мысль о материальном обилии и богатстве: оно было для него источником всяких благ земных, оно одевало зеленью и плодами поля и леса, дарило людям стада и всякие другие богатства.
Следы древнейших верований видны в обожании деревьев, орешника и дуба (посвященных богу громовнику?) и водного источника, где обитало какое-то стихийное божество. Воинственное направление народного быта ясно и довольно грубо выразилось в обожании оружия, копья, которое высилось на огромном столбе или колонне среди Волына. Божеств было много. Верховный из них (Свантовит?) имел, так сказать, главное местопребывание в Штетине, в святилище на высокой горе, находившейся в середине города. Большой идол его был представлен в форме человека с тремя смежными головами, почему и назывался Триглавом; золотая повязка покрывала его глаза и губы. По учению жрецов, кажется, впрочем, произвольному, три головы обозначали, что бог властвует над тремя областями: небом, землей и преисподней, а повязка обозначала будто бы, что он не обращает внимания на грехи людей, как бы не видит и молчит о них. Верховный бог был
Храмы или святилища, в которых помещались изображения богов и где происходило служение им, находились и в городах и в отдельных укреплениях. Проповедники говорят с удивлением о красоте и богатстве их. В Штетине стояло четыре контины; главная из была отстроена с удивительным художеством: внутри и снаружи на стенах находились резные выпуклые изображения людей, птиц и зверей, представленные так живо и достоверно, что можно было подумать - они живут и дышат. Краски изображений были так прочны, что им вовсе не вредили ни снег, ни дожди. В Гостькове находились также великолепной отделки художественные храмы; жители потратили на них значительную сумму денег и гордились ими, как знаменитым украшением своего города. Нельзя, конечно, утверждать, что эти памятники поморского искусства были произведением местной культуры и местных художников; скорее, здесь можно видеть работу европейских мастеров романского стиля, столь любившего скульптурные изображения зверей, птиц и людей; но, во всяком случае, самый факт существования художественных произведений в Поморье представляет немалое свидетельство в пользу образованности, если не всего народа, то лучших из него. Торговые сношения в этом случае не прошли даром. В храмы - в честь и украшение богов - по старому обычаю приносилась часть добычи, награбленные богатства и оружие врагов; здесь сохранялись золотые и серебряные чаши, огромные позолоченные и украшенные драгоценными камнями рога зверей, пригодные для питья, и другие рога, на которых можно было играть, ножи и кинжалы и вообще всякие редкие и художественные драгоценности. Под покровом богов в зданиях, принадлежащих к храмам, в урочное время, происходили собрания граждан: они сходились сюда играть, веселиться или обсуждать свои дела. Три прочие штетинские контины, менее украшенные, чем главная, служили именно для этой цели: в них кругом были устроены скамьи и столы, за которые и садились приходящие. Религиозное значение трех меньших контин не подлежит сомнению, иначе Оттон не предал бы их разрушению. Служителями богов и блюстителями святилищ их были жрецы. Они совершали богослужения и всякие обряды, связанные с религией, они же служили истолкователями воли божества. Каждое святилище, кажется, имело своего жреца; в Штетине, по числу контин, их было четыре; из них один главный. От прочего народа жрецы отличались особой, длинной одеждой. Власть и влияние их на народ едва ли были особенно значительны, по крайней мере - их противодействие введению христианства находило весьма слабую поддержку и отзыв со стороны лучших людей и всего народа. Мы замечали уже, что в сокровищницы святилищ, в виде жертв, приносилась часть добычи; в источниках упоминаются еще обрядовые жертвоприношения, совершавшиеся под орешником, где обитало божество, а равно и другие умилостивляющие и благодарственные жертвы Триглаву. Воля божества узнавалась посредством гаданий. В Штетине находился огромный и быстрый конь вороной масти; круглый год на него никто не садился, он считался священным и за ним ухаживал один из жрецов. Когда задумывался какой-нибудь набег или военный поход, народ гадал об исходе предприятия следующим образом: на землю клали рядом девять копий, каждое на расстоянии локтя одно от другого; седлали и взнуздывали священного коня, и жрец, смотревший за ним, проводил под уздцы его трижды взад и вперед по лежащим копьям. Если конь проходил, не задев ногами и не смешав копий, то предвещалась удача предприятию, и войско выходило в поход; в противном случае знаменовалась неудача, и предприятие оставлялось. По другому известию, отлагалось не самое предприятие, а только способ его: думали, что божество, через своего коня, таким знамением воспрещает отправление в поход конный и потому прибегали к жребиям, чтобы посредством их узнать, что следует предпринять: пеший ли набег или морской. Во всяком случае - основная мысль гадания ясна: проходя свободно через ряд копий вперед и назад, невидимый божественный всадник тем как бы указывал на свободный, беспрепятственный проход через опасности предприятия, на свободное возвращение домой, стало быть - на удачу. Какое значение имело число девяти копий - неизвестно, но что оно не было случайным - это ясно. Кроме этого способа гадания, наши источники говорят еще о гаданиях жребиями и чашами, которые хранились в святилищах и употреблялись при торжественных случаях. Быть может, гадание чашами заключалось в простом возлиянии напитка в честь божества и молитвы к нему о счастии, благополучии и удаче. Религиозные празднества совершались в земледельческие урочные времена. Таково было празднество, совершавшееся в начале лета в Пырице (в июне), на которое стекался народ из всей окрестной области и проводил время в пирах, играх, плясках и пении. Гаволяне отмечали празднество Яровита в середине апреля, т. е. при возврате солнечной силы и возрождении природы. С полевым, земледельческим характером праздник соединял характер воинский: он совершался окруженный отовсюду священными знаменами. В Волыне празднование божеству (Свантовиту?) происходило в начале лета; к торжеству стекалось множество народа из области. Сверх этих больших праздников были, кажется, и меньшие, местом действия которых служили контины.
Из языческих суеверных обычаев источники упоминают еще погребение усопших по лесам и полям и прибегание к ведуньям за помощью. К числу таких "вещих женок" принадлежала, быть может, та женщина-вдова, которой жрецы поручили хранение скрытого ими Триглава.
Характер поморского язычества - насколько он открывается из "Жизнеописаний" - не отличался резкой, упорной религиозной исключительностью. Несмотря на, по-видимому, твердо установившиеся, доктриной закрепленные формы языческого вероучения и культа, несмотря на существование во главе их ревнивой жреческой иерархии и на то, что религия приняла и усвоила политический элемент страстной народной вражды, она не вконец утратила и терпимость, присущую наивному язычеству, не перешла в фанатизм. Зависело ли это от свойств народного характера или от степени образования, сказать трудно; но то верно, что религиозными фанатиками в настоящем смысле поморяне не были, и случаи нетерпимости их вытекали не столько из религии, сколько из исторических отношений и обстоятельств. Этим объясняется, с одной стороны, довольно легкий внешний успех проповеди Оттона, с другой - знаменательное явление двоеверного поклонения в Штетине. Но хотя темная сила жреческого язычества и не была у поморян тем подавляющим бременем, каким являлась она у их ближайших родственников, все же она была темной силой; она могла еще вызвать и поддержать деятельность народа, но была решительно не в состоянии вести его вперед, по стезе развития и прогресса.
Исторические отношения. Из того. что было доселе сказано о быте и образе жизни поморского народа, можно заключать, что он издавна не оставался чужд движению северной политической истории. Народ с такими развитыми торговыми сношениями, преданный постоянному занятию морских и сухопутных войн и грабежа, был, конечно, деятельным участником событий времени. Напрасно, однако, мы будем искать в источниках каких-нибудь определенных об этом известий и указаний: политическая история славянского Поморья остается совершенно темна до самого конца XI века. Правда, грамоты пап и немецких императоров еще прежде указывают на часть поморской земли, лежавшую между рр. Пеной и Одрой, но собственного Поморья они не знают: сюда, как видно, не проникало еще римско-немецкое оружие креста и меча, а вместе с ними - и притязания духовных и светских властителей. Поморье была для них terra incognita.
Первыми засвидетельствованными событиями поморской истории были:
а) войны поляков с поморянами при Болеславе I, Казимире, Болеславе II и Владиславе Германе,
б) борьба Поморья с Болеславом III Кривоустым и следовавшее за нею
в) введение христианства через бамбергскую миссию.
О войнах поморян с первыми князьями Пястова рода "Жизнеописания" Оттона вовсе не упоминают: им известны только отношения Поморья к Польше при Болеславе III. Чтобы уяснить эти отношения, необходимо поставить их в связь с предшествовавшим. Средства к тому дает старший польский анналист, Мартин Галл<$FСм. "Славянские хроники". СПб, 1996, с. 328-412. Прим. ред.> и, отчасти, Кадлубек.
Племя "необузданное и ненавистное", поморяне издавна тревожили польские земли беспрестанными набегами, разорением и грабежом; потому, естественно, одной из важных забот слагавшегося польского государства была забота об укрощении буйных соседей. Как ни глухи известия польских летописцев (и схоласта Адама Бременского) о предприятиях Болеслава I и Казимира в отношении Поморья, но из них все-таки видно, что польские князья, действительно или номинально, владели страной по праву завоевания. Гданск был в конце X в. польским городом, в Колобреге Болеслав I основал даже епископство. По словам Мартина Галла, Болеслав II в начале своего правления владычествовал над поморянами, но вскоре, несмотря на одну выигранную битву, утратил власть; так что при Владиславе Германе Поморье является свободным и вызывает против себя ряд военных предприятий со стороны поляков. Еще до 1091 г. Владислав, поразив поморян, взял многие города и крепости внутри страны и на побережье моря, посадил по важнейшим укрепленным местам своих воевод и посадников и, желая отнять у язычников всякие средства к восстанию, велел за один раз сжечь все крепости, находившиеся в центре страны. Мера не принесла ожидаемой пользы. Поморяне вскоре поднялись снова, избили наиболее строгих и жестоких польских посадников, прогнали других, образ действий которых был мягче и благороднее, и снова стали свободные. Владислав не мог оставить без возмездия такой обиды: в начале 1091 г. он с сильным войском вторгся в поморские пределы, проник до богатого и многолюдного Штетина, взял огромную добычу и бесчисленное количество пленных и отошел к своим пределам. Поморяне, однако, шли по следам и настигли его у реки Наклы (Нотеци?). Битва, кажется, не имела решающего исхода: ни одна из враждующих сторон не одержала победы. Последовавшая в том же году попытка Владислава овладеть поморской крепостью Наклой (на
р. Нотеце) окончилась для поляков бесплодно. Осажденным удалось отвлечь неприятеля в сторону и сжечь его осадные орудия и часть лагеря; к тому же войска, особенно союзных чехов, начинали терпеть недостаток в продовольствии. Эти обстоятельства побудили князя снять осаду и уйти домой. Между тем, подросли дети Владислава, Сбигнев и Болеслав; престарелый князь передал им начальство над войском и отправил их в поход против поморян. Мартин Галл рассказывает, что при этом особенно отличился Болеслав: он принудил к сдаче находившуюся в их власти крепость Межиречье, овладел другой какой-то знаменитой крепостью поморян, причем взял богатую добычу и множество пленных, а воинов предал смерти, и заставил, наконец, поморян разрушить их собственное сильное укрепление, которое они возвели напротив польской крепости Зантока и которое столь тщетно осаждал брат его Сбигнев. Вообще, "желая покорить страну варваров, он стремился не столько за добычею, сколько за тем, чтобы овладеть городами и укреплениями и разорить их". Таковы были отношения Поморья к Польше до вступления на престол Болеслава III Кривоустого.Несмотря на то, что польско-поморские войны имели характеры неправильной и случайной пограничной борьбы и не достигали никаких прочных результатов, - со стороны поляков они, как кажется, не были только одними набегами с целью грабежа, укрощения и возмездия за обиды, но имели и политическую задачу распространения польского государства приобретением и освоением богатых земель Поморья. Укрощение буйных соседей и месть им, по взглядам времени, вполне достигались разорением, грабежом страны, пленом и наложением тяжелой повинности; но более прочное завладение требовало иных мер, и потому Владислав Герман занимает важнейшие поморские крепости и ставит там своих посадников, потому и Болеслав III, желая покорить страну, стремился овладеть городами и укреплениями ее. Со стороны польских князей было естественно стремление возвратить то, что, по их мысли, добыто оружием Болеслава I, чем владели он и Казимир. Этого требовал долг семейно-государственной традиции.
Хотя меры к утверждению польского владычества в Поморье оказались слабыми и малодействительными, но политическая задача осталась в полной силе и в лице Болеслава III нашла себе неутомимого поборника и отчасти исполнителя.
Одним из первых предприятий Болеслава III, по вступлении его на престол (1102), был поход в Поморье. С отборным небольшим войском он проник в самую середину земли язычников, до главного города их, богатого и многолюдного Белграда, взял его в тот же день приступом, разрушил и сравнял с землей укрепления и с богатой добычей возвратился домой. Дальнейшие последствия этого дела заключались, главным образом, в устрашении поморян и других, по крайней мере, летописец не указывает. В 1107 г., не успев довести до конца поход против мораван, Болеслав с конницей устремился против Колобреги, "города обильного богатствами и укрепленного". Преодолев в пять дней дикий, незаселенный край, он достиг места, перешел реку (Персанту) и неожиданно напал на город. "Если бы, говорит Мартин Галл, нападение сталось с одинаковым единодушием, поляки, без сомнения, овладели бы знаменитым и главным городом поморян. Но добыча и богатства, находившиеся в "подгороди" - ослепили отвагу воинов, и судьба спасла город от поляков". Войско бросилось грабить посад; пока оно выводило и вязало пленных, детей и пленниц, брало "морские богатства", граждане, несмотря на то, что вождь их убежал другими воротами при первом известии о появлении врага, успели приготовиться к отпору. Город остался нетронутым, разграблен и сожжен был один посад. Чувствуя недостаточность сил своих, Болеслав немедленно вышел за стены ее и отправился домой. Весть об этом событии сильно устрашила все "племя варваров", так что, когда Болеслав снова поднялся на защиту какого-то своего родича Сватобора, которого поморяне лишили власти и заключили в тюрьму, они поспешили отвратить грозу немедленной выдачей узника. Войны, однако, далеко не закончились. Кроме самого Болеслава в то же время их деятельно вел и воевода его, Скарбимир. Он взял две поморские крепости (одна из них называлась Битом), разрушил их, причем овладел большой добычей и пленными. Со своей стороны поморяне, хотя и стесненные, не оставляли своих опустошительных набегов на Польшу, грабили и уводили в плен жителей, жгли селения их. Болеслав неутомимо преследовал врага. Однажды, находясь на охоте, он с немногими отроками своими попал в засаду и чуть было не погиб. Подоспевшая помощь спасла его; поморяне ушли, "обремененные более печалью, чем добычею". Отомстив за такую обиду разоряющим походом, Болеслав в зимнее время (1107-1108 г.) предпринял новый, более решительный. Намерение его было овладеть такими поморскими крепостями, которые, находясь среди болот, были почти неприступны летом. Он направился снова к сердцу страны, Белграду, осадил его и стал готовиться к приступу. Город сдался; князь оставил здесь часть своих воинов и поспешил на побережье, к Колобреге. Он еще не подошел к городу и имел намерение сначала взять крепость, лежавшую у моря, как граждане вышли к нему навстречу, отдали себя во власть его, предлагая "мир и службу". Приехал с покорностью и какой-то поморский князь и также обязался к службе и военной повинности полякам. Все Поморье, казалось, было покорено: пять недель ходил Болеслав по стране и нигде не нашел противодействия. Но эта покорность была только наружная, вынужденная обстоятельствами. Не успел Болеслав уйти, как поморяне снова ополчились и поднялись, по обычаю, на грабеж польской земли: они внезапно напали на церковь в Спицимире, ограбили ее, взяли в плен какого-то священника, принятого ими за архиепископа (гнезденского, Мартина), и ушли. В Поморье находилось еще много городов и крепостей, которые сохраняли независимость и неприязненные отношения к Польше. Против одной из таких, Чарнкова, (над р. Нотецью) выступил Болеслав с большими силами.
Осада длилась довольно долго, но, наконец, крепость была взята. Многие были при этом убиты, другие - крещены и между ними начальник укрепления Гневомир. И это приобретение Болеслава было непрочно и без последствий, в то время (1108), как он был занят войной с моравами и чехами, поморяне, через измену Гневомира, овладели польской крепостью Устьем (Useze на р. Нотеци). Болеслав должен был поспешить на выручку; его появление восстановило, правда, прежний порядок, но ничего не изменило к лучшему в отношении к поморским делам; так что, дав краткий отдых воинам и лошадям, он снова вторгается в Поморье и, пренебрегая сбором добычи, осаждает крепость Велун. Поморяне защищались отчаянно: они не надеялись на пощаду. Пока осаждающие готовили осадные орудия, они исправили укрепления, огородили ворота и заготовили камни. Борьба длилась долго, потери были велики с обеих сторон. Наконец, истомленные и доведенные до крайности поморяне, получив от Болеслава в залог неприкосновенности его перчатку, решились сдаться. Рассвирепевшие победители не исполнили уговора вопреки приказу князя, они перебили всех, никого не пощадив. Крепость была исправлена и занята польским гарнизоном. Бедствия не образумили, однако, поморян: на следующее же лето (1109) большое полчище их вторглось в пределы Мазовии, жгло, грабило и пленяло жителей. Мазовшане собрались под начальством воеводы Магнуса, разбили и рассеяли толпу грабителей. Славную победу Болеслав III одержал над поморянами в том же году (1109) у Накеля. Крепость стояла на границе Польши и Поморья, среди болот, и была сильно укреплена. Поляки обложили ее и готовились к приступу, когда осажденные попросили перемирия на срок, с условием, что если к тому времени они не получат помощи, то сдадут крепость. Перемирие им было дано; но осадные работы не были сняты. Между тем, гонцы подняли поморское войско, оно поспешило на выручку, дав клятву или умереть за родину, или одержать победу; с этой целью они отпустили лошадей и "неготовыми" дорогами, по лесам, пробирались к Накелю. Им удалось напасть на поляков неожиданно: срок перемирия еще не закончился, многие воины были посланы за продовольствием, в различные дозоры и разъезды. Болеслав, разделив свое небольшое войско на два полка, один повел лично, другой поручил начальству Скарбимира, и битва началась. Поморяне стояли толпою, поставив копья на землю и обратив их против врага, как сплошную щетину, так что подступ к ним был почти невозможен. В то время, когда Болеслав нападал спереди, Скарбимир обошел с тыла и ударил на врага в центр. Разделенные и окруженные, поморяне еще долго сопротивлялись, но потом обратились в бегство. Из сорока тысяч едва спаслось десять, остальные погибли в битве или в болотах. Крепость сдалась на условии пощады; ее примеру вскоре последовали и какие-то другие шесть поморских укреплений. Среди серьезной борьбы с Генрихом V и чехами Болеслав не упускал из виду и поморян: в начале 1110 г. он еще раз предпринял поход против них, взял снова три крепости, сжег и сравнял их с землей, с добычей и пленными возвратился домой, желая отдохнуть и укрепить города, пострадавшие во время борьбы с немецким императором. В 1111 г. мы снова находим польского князя среди войн с поморянами. Посадник его в Накеле и других городах, поморянин Святополк, быть может, один из князей страны, не исполнял данных обязательств, действовал самостоятельно и даже относился враждебно к Польше. Это побудило Болеслава осадить Накель. Осада шла неудачно; у поляков не было осадных орудий: болотистая местность не допускала привоза их; сверх того, крепость была сильно укреплена и хорошо снабжена войском и всякими запасами, она могла выдержать долгую осаду. Поэтому, когда Святополк предложил мир, заложников - между ними и собственного сына - и значительную сумму денег, Болеслав согласился и снял осаду. Неисполнение условий со стороны Святополка было причиной, что на следующий же год поляки неожиданно осадили поморскую крепость Вышеград и принудили ее к сдаче. Оставив там часть воинов как гарнизон, Болеслав появился у другой, гораздо более сильной крепости (Накеля?) и повел осаду. Осажденные защищались храбро: они знали, что их ожидала гибель в случае победы поляков. Наконец, видя успехи польской осады и потеряв надежду на помощь со стороны Святополка, крепость сдалась на условиях неприкосновенности жизни и свободного выхода жителей. На этот раз поляки точно сдержали слово...
Известием об этом деле оканчивается Хроника Мартина Галла. О дальнейших отношениях Польши к Поморью уже говорят "Жизнеописания" Оттона. Но прежде чем рассмотрим их показания, считаем необходимым сделать общий исторический вывод из всех доселе переданных фактов.
Болеслав, несомненно, продолжал и отчасти привел в исполнение политическую задачу своих предшественников. Некоторые действия его в отношении поморян объясняются, конечно, лишь чувством личного раздражения и справедливого возмездия, но вообще все его походы направлены к одной цели подчинения поморской земли своей власти. Это ясно, когда взглянем на места, против которых направлены были его удары: прежде прочего, чтобы открыть страну и, так сказать, соединить ее с Польшей - ему необходимо было овладеть пограничной полосой земли по реке Нотеци. Против сильных поморских крепостей, здесь стоявших, устремлены главные усилия его. Затем он направляется в центр страны и берет главные города ее, Белград и Колобрегу, очевидно, не ради наказания или случайной добычи, а ради прочного завладения землей. Враждебные политические отношения к иным народам, немцам, чехам, моравам, а отчасти дела внутренние и поморская сила были причиной, что войны с поморянами велись с перерывами и достигли своей цели не прежде окончательного взятия крепости Накеля и вторичного покорения Белграда, но тем не менее этой цели они достигли: все восточное Поморье, около 1110-1112 гг., попало под власть Польши, стало частью польского государства. С того времени источники не говорят более о походах Болеслава против поморян, обитавших между р. Персантой и Вислой: таких походов, по всей вероятности, не было, потому что в них не было нужды. Место действия его оружия переносится теперь на Одру, т. е. в страну западного Поморья, еще свободного, столь же необузданного и беспокойного, как и их восточные соплеменники.