Гималайский зигзаг. Святой остров. Оскал Анубиса

– Что ты деньгами швыряешься, дубина? – прикрикнул он на друга. – Это тебе не Лондон, увидят валюту, обчистят на выходе как цыплят.

Но Бумба не внял словам друга. Повернувшись к Моне, он громко произнёс:

– Ай вонт pivo.

– Ага, – кивнул Моня, – понятно. В ассортименте есть «Гиннес».

– Да? – иностранцы переглянулись.

Одессит кивнул:

– Десять долларов кружка, хотите, принесу?

– Что-то дороговато, – покачал головой Миша. – Хотя, ладно, неси. Гулять, так гулять!

Моня улыбнулся и проворно растворился в толпе танцующих сограждан.

– Ой, ё… – застонал Бумба, ударивший под столом обо что-то ногу.

– Blin, – сказал он, посмотрев вниз. – Миша, на кой чёрт ты таскаешь с собой этот чемодан? Почему ты не оставил вещи как мы в гостинице?

– Значит, так надо, – огрызнулся Гурфинкель, наблюдая, как Моня ловко несёт через зал поднос с пивом.

Что-то было с Моней не то. То, что он держал иностранцев за полных лохов, это понятно, это для коренного одессита нормально. Что им эти десять долларов? Пусть потешит себя мыслью, что он хорошо нагрел этих заграничных лопухов. Но… Не нравился этот Моня Гурфинкелю, но чем конкретно он ему не нравился, Миша объяснить пока не мог. Глаза у этого хмыря были уж больно маслянистые, наглые, словно у кота, слопавшего золотую рыбку.

Выпили пива. Бумба засунул красотке у шеста в трусики ещё двадцать баксов и попросил Мишу перевести ей, чтобы она за это свои трусики сняла. Красотка сразу же согласилась это сделать, но, правда, только наедине с Бумбой. Тот был не против, но тут Гурфинкелю показалась неприятно знакомой, морда одного из официантов и он, схватив чемодан, к общему разочарованию красотки с Моней, сорвал друзей из «Гамбринуса» на улицу.

Там стояла полуденная жара, знаменитая полуденная одесская жара, от которой плавился асфальт, усеянный глубокими оттисками острых женских каблучков.

– Ну, куда же вы? – причитал Моня. – Ведь только сели, пива выпили, с девушкой такой хорошей познакомились.

– V nature, – согласился Бумба. – Михаил, ват фак гоуинон?

– Потом, дурень! – огрызнулся Груфинкель.

…И всё-таки Миша утратил бдительность, виной чему, скорее всего, была все та же проклятая одесская жара, когда вместе с асфальтом плавятся и мозги. Да, непростительную ошибку допустил он, позволив Моне вести их по улице.

Когда вся великолепная тройка оказалась в глухом безлюдном переулке, неладное первым почувствовал, как ни странно, Бумба, незаметно достав из кармана брюк железный кастет.

Услужливую улыбку на круглом лице их проводника сменила дьявольская ухмылка.

– Ну, здравствуй, Гурфинкель! – хрипло произнёс Моня. – Так ты меня, баран, и не узнал.

В голове у Миши, словно что-то щёлкнуло.

– Марк, – прошептал он. – Марк Марьяновский, разрази меня гром, неужели это ты?

– Я, я, голубчик, – продолжал ухмыляться Лже-Моня. – Пополнел, поседел, но тебя, гада, помнить долго буду.

– Миша, ай донт андэстэнд? – спросил Бумба, незаметно принимая боевую стойку. – Зыс мэн ё фрэнд?

Перси Лоуренс быстро осмотрел переулок, но Лже-Моня был пока один.

– Не совсем, – на хорошем английском ответил за Гурфинкеля Марк Марьяновский. – Да, мы знакомы с Мишей ещё по Израилю, но он мне не друг, скорее уж наоборот. Я прав, Михаил?

Гурфинкель побледнел, и, намертво вцепившись в свой чемодан, прижал его к груди.

– Что там у тебя? – спросил Марк. – Ты таскаешься с ним с самого утра. Неужели зелень?

За спинами иностранцев раздались тяжёлые шаги. Друзья обернулись.

В переулок входили пятеро головорезов зверообразной наружности, виденные ими в «Гамбринусе» и принятые за ручных горилл, с которыми так любит фотографироваться детвора. Двое из них были вооружены толстыми железными цепями, остальные держали в волосатых лапах по бейсбольной бите.

– Наверное, ребята хотят узнать, как пройти в библиотеку, – предположил Бумба, понимая, что отбиться от этих горилл у них нет ни единого шанса.

– С зеленью вам придется расстаться, – заявил Марк. – Это будет небольшая компенсация за тот снег, который ты Миша продал эскимосам вместо кокаина, а отвечать потом пришлось мне, твоему подельнику. Помнишь?

– Помню, – мрачно кивнул Гурфинкель, снова порозовев.

– А сам, сволочь, сбежал на Кипр, – продолжал изобличать своего врага Марк. – С моей женой. Чемоданчик, кстати, тоже придется отдать.

– А вот тебе! – закричал Миша, показывая грабителю отставленный средний палец, весьма красноречивый международный жест.

В следующую секунду с громким щелчком из чемодана Мишей был извлечён чёрный автомат УЗИ.

…Всё решилось буквально за какие-то мгновения. Обладавший прекрасной боксёрской реакцией Покровский вырубил Лже-Моню прямым хуком в челюсть. И практически одновременно с этим затрясся в руках Гурфинкеля зловещий автомат, изрыгая из своего механического нутра целый рой смертоносных пуль.

Но Миша не хотел никого убивать. Дав длинную очередь поверх голов, он обратил на удивление быстро соображающих головорезов, в бегство. Через несколько секунд и в переулке снова было тихо.

…Обжигал ладони дымящийся в руках Миши автомат, как и всё на исторической родине евреев сработанный добротно и на совесть. Мирно, аки младенец, распластался на земле Марк Марьяновский, с начинающей синеть гематомой на лбу. Блестела в начале переулка, оброненная одним из головорезов цепь.

– Ну, blin, – с чувством произнёс Бумба. – Не ожидал!

– Я сам от себя не ожидал, – согласился с ним Миша, пряча УЗИ обратно в чемодан, где при ближайшем рассмотрении можно было заметить и портативный гранатомёт «Шмель-8».

– Чуть попозже, – недовольно заявил Перси Лоуренс, окончательно перестав коверкать слова, – ты нам объяснишь, как тебе удалось провезти оружие через украинскую таможню.

– Объясню, объясню, – тяжело вздохнул Гурфинкель, защёлкивая на чемодане маленькие замочки. – Идёмте, поищем другую гостиницу. Наша засвечена.

– А что делать с ним? – Бумба указал на пребывающего в отключке Марка.

– Да ничего не делать, – скривился Миша. – Полежит, оклемается, да домой пойдёт. Думаю, больше у нас с ним проблем не будет.

Собрав гильзы, друзья быстро покинули злосчастный переулок, слыша вдалеке завывания милицейской сирены. Но одесские блюстители правопорядка, как и следовало ожидать, особо не спешили, помня старую мудрую поговорку: «Тише едешь, дальше будешь». В смысле, дольше проживёшь.