Гималайский зигзаг. Святой остров. Оскал Анубиса

– Ах, безобразие? – рявкнул он. – Безобразие?! Сначала из пулеметов стреляют, потом… Потом…

Престарелый господин Барджатия съежился и заморгал глазками, Миша же продолжал бушевать:

– Да боже же мой, как тебя еще земля носит, трухлявый ты пень! А кто такой этот лавочник, которому ты оказался должен пятьдесят рупий? А вдова Сушмита? Что это за грязная история, а, старый дегенерат?! Песок сыплется, а туда же!

– Да, похоже, эту типу тут хорошо знают, – пробормотал Перси, потирая плечо. Как раз по этому месту ему досталось бамбуковой палкой от здешнего стража порядка, толстенного здоровяка с пышными черными усами и огромной серьгой в ухе.

…Поначалу ничего не предвещало грозы. Гроза кончилась, а с нею, как вначале казалось, и все неприятности. Правда, после того как пулеметная очередь чуть было не испортила прическу Мочалке Перси, пришлось около часа провалятся жидкой хлюпающей грязи. Однако никто больше не стрелял, из-за туч выглянуло солнце…

Компания появилась в деревушке изрядно промокшей, но вид того, что хоть отдаленно, но напоминало цивилизацию, заставил всех воспрянуть духом. Только проводник старался почему-то затесаться между здоровяком Покровским и нагруженным вещами Перси, но поначалу никто не придал этому значения.

А зря!

Первые признаки будущей бури появились, когда компания вошла в местную лавку. Заваленная всяким малопригодным скарбом, она была освещена лишь масляными светильниками и радушной улыбкой хозяина. Улыбка сияла недолго – при виде затаившегося в темном углу проводника она начала таять, а потом лавочник хмуро поинтересовался:

– А что делает здесь этот недостойный?

– Это наш проводник, – простодушно пояснил Миша, полагая, что индиец имеет в виду принадлежность старикашки к какой-нибудь низшей касте, что не позволяло ему торчать в здешнем «супермаркете». Но лавочник грозно сверкнул глазами:

– Этот негодяй должен мне пятьдесят рупий! Он взял их семь лет назад, и за это время, между прочим, наросли большие проценты, господа! Он сам уже не стоит столько! Вы будете за него платить?

– Вообще-то мы хотели купить продукты… – начал было Гурфинкель, но лавочника уже понесло:

– Сначала заплатите за него! Эй, люди! Все сюда! Сюда-а-а!

– Shuher! – тревожно бросил Бумба, оглядываясь на дверь. – Сматываемся!

– Да что за шум, да боже ж мой? – поразился Миша, поворачиваясь к проводнику. – Разбирайтесь сами, а я не хочу ввязываться в ваши местные дела, клянусь здоровьем моей мамочки!..

– Люди-и-и!!! – вновь подал голос индиец.

– Я денег не брать. Ничего не знать! – пискнул старик и с завидной прытью покинул помещение. Не говоря ни слова, лавочник перемахнул импровизированный прилавок и погнался за ним. Следом помчались все остальные, задержался лишь Перси, прихвативший с полки какой-то сверток.

За дверью вся компания остановилась – кроме господина Барджатии, который бежал в сторону джунглей, резво размахивая клюкой. Его настигал лавочник, делавший гигантские прыжки. Гурфинкель и Покровский переглянулись и припустили следом.

Миша, как наименее нагруженный, отставал тем не менее метров на пятнадцать. Почти вровень ним шел неутомимый Покровский, а вот Перси потихоньку ковылял позади, запихивая украденный сверток под рубаху.

– А-а-а-ай!

Сильный пинок бросил старичка в грязь, и сверху на него тут же уселся лавочник. Миша и Покровский подбежали, но вмешиваться не решились.

Постепенно место действия окружали жители. Толпа шумела в полсотни голосов, и Гурфинкель различал лишь некоторые фразы:

– …смотрите, он поймал этого старого развратника!..

– …он еще живой? Что же, сейчас станет мертвый…

– …ой, это старый Барджатия! Вот мерзавец, он еще осмеливается совать сюда свой кривой нос!

Масла в огонь подлила какая-то необъятная женщина с ребенком на руках. Подбежав к поверженному старику, она сорвала с его головы чалму и принялась трепать бедолагу за редкие седые волосы, громко выкрикивая ругательства. Толпа еще более оживилась:

– Это вдова Сушмита… бедная женщина…

– Еще бы, забрать у вдовы последнее и сбежать среди ночи!..

– Такой старый, а все туда же!

– Отнять бы у них деда, – Покровский вопросительно взглянул на Мишу.

Тот думал недолго – в конце концов, проводник у них был один-единственный, к тому же заступиться за старенького человека никак не грешно… Коснувшись плеча лавочника, плотно прижимавшего Барджатию к земле, он вкрадчиво заметил:

– Многоуважаемый! А нельзя ли решить вопрос миром?

– Можно! – тут же согласился тот. – Тысяча рупий!

– Сколько?!

– Тысяча!

– И пусть вернет мои триста двадцать шесть рупий, что украл той ночью! – вмешалась вдова, размахивая орущим ребенком.

Толпа согласно завопила.

– Да чтоб я так жил! У нас нет таких денег, – вполне искренне возопил Миша.

Вопил он, в общем-то, зря. По индийским меркам тысяча триста двадцать шесть рупий огромные деньги, но по европейским же – сущая мелочь. Но и с мелочью Миша Гурфинкель расставаться не собирался, слишком уж дорого обходились им в таком случае услуги проводника.

– А раз нет, так и убирайтесь, откуда пришли, – заключил суровый лавочник. В подтверждение его слов из толпы вывернулся маленький мальчик, запустивший никака не ожидавшего такого Бумбу куском засохшего коровьего навоза.

Аборигены выглядели воинственно, и Миша отступил. Он полез в карман за деньгами, решив, что хочешь не хочешь, а расстаться с ними придется, тем более деньги все равно были не его, а мистера Юсупова. Но все планы внезапно нарушил Покровский. Оскорбленный в лучших чувствах, он ухватил за ухо зловредного мальчишку и принялся трепать, приговаривая:

– Ах ты чернозадый паршивец! Soplya zelyonaya! Я тебе покажу, как кидаться дермом!

Этого лучше было не делать. Толпа тут же двинулась на нового врага, и даже лавочник вскочил с проводника, напрочь забыв и о нем, и о тысяче рупий. Старик поспешно поднялся, подхватил чалму и затрусил прочь.

…Первый удар нанес невесть откуда взявшийся полицейский. Воинственно топорща усы, он взмахнул бамбуковой дубинкой (после этого Перси признал, что американские копы и британские «бобби» с их резиной – сущие гуманисты) и обрушил ее на плечо негра, первiм подвернувшегося под руку. Мочалка с визгом отскочил, повернулся к обидчику, но тут же притих, испуганный его грозным видом.