Гимн Рождества

– Послушайте, – сказала она, – хотя это вас и не касается, но вы хотя бы перестанете терять время зря, обращаясь ко мне с просьбами. Леди Августа не оставила мне ничего.

– Совсем ничего? – изумилась жена ректора.

– Совсем. – Расспросы казались Кэрол нескромными, и она отвечала по-прежнему грубо. – Если вы проявляете такой неподобающий интерес к завещанию, разрешите сообщить вам, что сказал сегодня утром поверенный мне и остальным слугам. Леди Августа действительно оставила небольшие суммы Крэмптону и миссис Маркс, кухарке. Горничная Нелл, судомойка Хетти и я не получили ничего, кроме разрешения пользоваться комнатой и столом в течение месяца, считая со дня смерти леди Августы, – за это время мы должны найти работу.

– Боже мой, – казалось, ректор был потрясен, – распоряжение никак не назовешь щедрым.

– Вы правы, черт побери. Надеюсь, вы не ожидали, что леди Августа проявит щедрость. – Свою безрадостную усмешку Кэрол адресовала и ректору, и его жене. – Это была самая скупая и равнодушная женщина из всех, кого я знаю.

– Ну-ну, мисс Симмонс, – возразил ректор, – каково бы ни было ваше личное разочарование, о мертвых всегда нужно говорить хорошо.

– Именно этим я и занимаюсь. Я восхищаюсь скупостью леди Августы и тем, что она никогда не прислушивалась ни к какой чепухе, от кого бы она ни исходила. Она жила и умерла так, как ей хотелось и как было лучше для нее.

– Большую часть жизни она прожила в одиночестве и умерла в одиночестве, если не считать слуг, – заметил ректор и добавил одну из своих старомодных фраз:

– Люди надеются, что в конце жизни рядом с ними будет близкий родственник или по крайней мере дорогой друг.

– Вместо этого у нее была я, и она считала, что я стою немногого. Она доказала это своим завещанием. – Кэрол не сказала, что все, кого она когда-либо знала, тоже, кажется, считали, что она стоит немногого. И будут считать, пока у нее не будет достаточно денег, чтобы вызывать у людей интерес. Она заставила себя отбросить мысли о прошлом. Она давно уже поклялась себе забыть о равнодушном человеке, который…

– Кстати о родственниках, – начала жена ректора, нарушая невеселые размышления Кэрол, – почему здесь нет Николаса Монфорта? Кажется, это единственный здравствующий родственник леди Августы?

– Да, – вставил ее муж, – м-р Монфорт – племянник леди Августы, единственный сын ее сестры.

Кэрол с трудом удержалась, чтобы не спросить у любопытствующей пары, не собираются ли они копаться в генеалогии семейства Марлоу – Монфортов. Вместо этого она разумно и вежливо объяснила отсутствие Николаса Монфорта:

– М-р Монфорт не смог сразу же выехать из Гонконга. Его там удерживают деловые интересы. Он прислал телеграмму, в которой настаивал, чтобы леди Августу похоронили без него. Очевидно, он приедет в Лондон где-то на той неделе, чтобы переговорить с поверенным о наследстве.

– Можно было предположить, – заметила жена ректора, – что он захочет отложить похороны до своего приезда.

– Без сомнения, м-р Монфорт был привязан к своей тетке ничуть не больше, чем все остальные. – Глаза Кэрол сузились, когда она обратилась к ректору. – Интересно, ведь я никогда не встречала вас у леди Августы, пока та была жива. Вы обратились бы к ней за пожертвованием?

– Обращался, когда посетил ее как пастырь несколько лет назад. Она отказалась пожертвовать Святому Фиакру и сказала, что не желает больше видеть меня в своем доме. Все же из христианского милосердия можно было надеяться… что в завещании… в эти рождественские дни… – Люциус Кинсэйд многозначительно смолк.

– О да. – Кэрол не могла, да и не пыталась удержаться от насмешливого тона, потому что эта церковная пара вызывала у нее все большее раздражение. – Праздник. Боюсь, я – последний, кто мог бы помочь вам ради этого праздника. Рождество меня мало трогает.

– Рождество вас мало трогает? – повторила, как эхо, миссис Кинсэйд.

– Да. – Хватит с нее расспросов. Она заметила взгляд, которым обменялись муж и жена, и добавила:

– В наши дни празднование Рождества превратилось просто в безудержную погоню за прибылью. Истинного духа этого праздника уже не осталось.

– Если вы так считаете, значит, вы проводили этот праздник не с теми людьми, – сообщил преподобный м-р Кинсэйд. – Я знаю место, где истинный дух Рождества живет круглый год.

Кэрол бросила на него уничтожающий взгляд:

– Что ж, желаю вам счастливого маленького Рождества где-нибудь в таком месте. Но не приглашайте меня на этот праздник и не надейтесь, что я приму участие в ваших любимых благотворительных делах.

И она повернулась к супругам спиной, не заботясь о том, будут ли они огорчены или шокированы ее словами. У нее были личные причины ненавидеть рождественские праздники, но она не собиралась обсуждать их с преподобным м-ром Кинсэйдом и его женой.

Кэрол не хотелось, чтобы кто-нибудь строил догадки насчет ее финансового положения, как это делал ректор. Всех всегда это интересовало. Молодые люди, глядя на расточительный образ жизни ее родителей, принадлежавших в 80-е годы к верхушке общества нуворишей в Нью-Йорк-Сити, считали, что она унаследует хорошее состояние. Но ее отец разорился в результате махинаций деловых партнеров, замешанных в незаконные финансовые сделки, и торжественные уверения в вечной преданности разом прекратились, и все эти молодые люди, в том числе один особенный молодой человек, в которого, как ей казалось, она была влюблена, утратили к ней всякий интерес. Подруги тоже стали ее избегать. И ни один из этих так называемых друзей, считавших, что состояние ее отца необъятно, и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему, когда он изо всех сил старался выплатить долги партнеров. В ответ на финансовый крах мужа мать Кэрол развелась с ним и вышла замуж за человека куда более богатого, чем когда-либо был Генри Симмонс. Бывшая миссис Симмонс отправилась в долгое свадебное путешествие.

Кэрол ничего не знала о теперешнем местопребывании матери, а после их последней крупной ссоры и не желала знать.

Потеряв состояние, брошенный женой. Генри Элвин Симмонс взял старинное ружье из своей коллекции и размозжил себе голову. Это произошло на рождественский сочельник, который в то же время был двадцать первым днем рождения Кэрол.

Осиротев и оставшись без гроша, Кэрол стала искать место и обнаружила, что ушла из своей прежней обеспеченной жизни совершенно неприспособленной к какой-либо практической работе, которая могла бы понадобиться в конце 80-х годов, когда экономика страдала от снижения покупательского спроса. Компьютеры представлялись ей совершенной загадкой. Она могла бы преподавать французский – она хорошо говорила на этом языке – или английскую литературу и историю, но ни в одной школе, куда она обращалась, не проявили интереса к молодой женщине без всякого преподавательского опыта.

Несколько месяцев она работала официанткой, но свою работу ненавидела и примирялась с ней только потому, что каждый день могла прятать к себе в сумку продукты и съедать их дома, в комнате, которую ей пришлось снять. Когда управляющий объяснил ей слишком ясно, что именно ей нужно делать, чтобы увеличить свой скудный заработок, она уволилась. Не так уж она была голодна, чтобы продаваться за еду или за обещание денег.

Она была экономна по натуре, и поэтому ей удалось скопить небольшую сумму, но она знала, что этого хватит ненадолго. Тогда-то она и стала подумывать, не кончить ли ей так же, как отец, и вдруг ей попалось объявление, приглашающее платную компаньонку. Нужно было ехать в Лондон. Предлагали комнату, стол и небольшую плату. Уехать из Нью-Йорка! После долгих расспросов по телефону Кэрол получила место. Ее денег хватило как раз на один конец в экономическом классе.