Гимназистка. Под тенью белой лисы

— Акции ему отдавать нельзя, — заявила я, почему-то почувствовав себя самым настоящим хомяком, на имущество которого покушались. Конечно, к акциям я пока ещё не имела никакого отношения, но и иметь не буду, если они отойдут Волкову. — Мне кажется, штабс-капитан вообще в сговоре с Ольгой Александровной. Слишком уверенно он утверждает, что поможет.

Анна Васильевна посмурнела, словами про родственника я явно прошлась ей против шерсти, и пусть наверняка она сама подумывала об этом, но не возразить не могла:

— Слишком серьёзное обвинение. И бездоказательное. Или у вас есть доказательства, Лиза?

— Нет у меня доказательств, — вынужденно признала я. — Но считать вашего племянника белым и пушистым всё равно не могу: он слишком много давал поводов думать о нём плохо.

— Вот как?

Хомяковы опять переглянулись: видно, не рассказывал племянник Анне Васильевне о наших частых встречах, да и о разрешении Фаины Алексеевны тоже наверняка умолчал. Впрочем, оно сейчас всё равно не имело силы.

Расспросить меня не успели, поскольку дверь открылась и впустила обсуждаемую персону. Штабс-капитан выглядел вполне довольным жизнью до тех пор, пока не увидел меня.

— Лиза, что вы здесь делаете? — не тратя время на приветствия, спросил он.

— У меня есть неопровержимые доказательства того, что в то время, когда было совершено покушение на Ольгу Александровну, Николай был совсем в другом месте. Со мной.

Тимофеев недовольно кашлянул. Наверное, будучи главой клана, нужно больше беспокоиться о внешних приличиях, но для меня они сейчас были куда менее важны, чем судьба Николая. Волков же расплылся в столь хищной улыбке, что я подумала: а не идёт ли сейчас всё так, как ему нужно? Или просто штабс-капитан натренирован игрой в покер и хорошо блефует?

— Лиза, с вашей стороны это непредусмотрительно, — сказал он. — Беспокойство о ближних — весьма похвальное качество для столь юной барышни, но ещё больше она должна переживать, что о неё будут думать окружающие. О ней и о клане. Что скажет Фаина Алексеевна? Уверен, она ничего не знает, а когда узнает, будет резко против такого урона вашей репутации. А поскольку вы лицо несовершеннолетнее, увы, только она будет решать, выступите ли вы свидетелем на суде. И боюсь, её решение будет однозначно не в пользу бедного Николая.

— Саша, как ты можешь так говорить, — возмутилась Анна Васильевна. — Речь идёт о судьбе Коли.

— Боюсь, Анна Васильевна, что судьба внучки для Фаины Алексеевны окажется куда важнее судьбы вашего сына. Ведь после того, как Лиза выступит на суде, единственной возможной партией для неё станет Николай.

— Мы не возражаем, — торопливо сказал Пётр Аркадьевич.

Но Волков не обратил ни малейшего внимания на его ремарку и продолжил:

— А это никак не удовлетворит Рысьиных.

— Видите ли, Александр Михайлович, — с улыбкой сытой кошки, дорвавшейся до сметаны, ответила я. — Ваше предположение априори неверно, поскольку опирается на ту информацию, которая у вас есть, а она не полная. Фаина Алексеевна более не имеет ко мне никакого отношения. И клан Рысьиных тоже, поскольку сейчас я состою в клане Рысьих.

Для Волкова моё сообщение оказалось неприятным ударом, даже его холёную физиономию чуть перекосило, но он справился с собой быстро.

— А что это меняет, Лиза? — лениво спросил он. — Какой бы клан ни был, его глава всё равно будет против такого урона репутации. Так что с вашей стороны весьма некрасиво подарить надежду родителям Николая. Кстати, а кто у вас глава? Не припомню такого клана. Слишком мелкий, наверное.

Он нехорошо прищурился, наверняка наметив следующим шагом визит к этому самому главе, чтобы заручиться помощью. Или запугать.

— Мы только зарегистрировали клан, он ещё не успел вырасти, — пояснила я. — А глава не будет против, не переживайте, поскольку глава — я.

— Вы? — поражённо выдохнул Волков, разом потеряв всю невозмутимость. — Быть того не может. Там требуемый уровень магии не меньше пятисот.

— Да-да, я помню, только вчера подтверждала, — зубы я показала с огромным удовольствием.

— Лиза, и вы собираетесь себя хоронить с таким уровнем магии? Это преступно! — возмутился Волков. — И со стороны Фаины Алексеевны было преступно пустить ситуацию на самотёк. Имейте в виду, стоит вам появиться на суде, и вы из желанной невесты превратитесь в парию. А если Николай не захочет на вас жениться…

— Саша, как ты смеешь! — воскликнула Анна Васильевна.

— Значит, судьба моя такая, остаться старой девой, — ласково ответила я почти одновременно с ней. — Я не могу позволить пострадать Николаю ни за что.

Волков что-то выдавил сквозь зубы, наверняка ругательное и не очень приличное. Но сделал это столь тихо, что слов всё равно никто не разобрал. Просить повторять мы его не стали, поскольку в кабинете зазвонил колокольчик, секретарша подскочила, метнулась к начальству, а выйдя оттуда сразу пригласила нас с Тимофеевым в кабинет.

Солидный такой кабинет. С паркетными полами, натёртыми до блеска и частично прикрытыми красной ковровой дорожкой. С солидной мебелью с толстыми резными ножками и позолоченными ручками. И солидным хозяином, чей солидный животик обтягивала новёхонькая форма с золотыми галунами.

К моему заявлению и выписке с проходной университета он отнёсся без особого воодушевления. Важно выслушал, всё изучил, потом столь же важно сказал:

— Это ничего не доказывает. Вы лицо заинтересованное.

— А выписка с проходной?

— Поручик Хомяков мог покинуть университет не через проходную.

— Как это не через проходную? — возмутился Тимофеев. — Это невозможно.

— Есть способы, — туманно ответил следователь. — Разгашать их я, разумеется, не буду, это не в интересах следствия. Способы подходят не всем, но поручик входит в группу лиц, которые могут таким образом покидать университет незамеченными. И возвращаться, соответственно, тоже.

Он лениво вертел в руках карандаш и даже не смотрел на нас. Почему-то подумалось, что ему уже спустили сверху результат расследования, и от наших слов сейчас не зависит ровным счётом ничего. Тёплое место предполагало полную лояльность хозяевам, и следователь сейчас отрабатывал жалованье и кабинет, а не стремился найти истину.

— То есть вы утверждаете, что Елизавета Дмитриевна лжёт? — холодно спросил Тимофеев.

— Она лицо заинтересованное, — невозмутимо повторил следователь.

— А моя служанка? — уточнила я.