Гипно Некро Спам
Шрифт:
В этой черноте из-за чёрного дерева за чёрной скамейкой вышла женщина в голубой вязаной кофте с пучком седых волос на затылке. И Мир увидел это. Очки в тонкой стальной оправе, но с толстенными диоптриями, словно запотели изнутри. Не было видно глаз её. Но взгляд, невероятно упругий и глубокий, чувствовался на расстоянии.
Мороз по спине.
Мир знал эту пожилую женщину.
Она была бабушкой Мирослава Мотузного по материнской линии. Она умерла семь лет назад. От старости. Мир чувствовал запах гари.
– Придёт к тебе человек один, – сказала пожилая женщина в голубой вязаной кофте, –
– Что? – спросил Мир. Запах гари стал продираться в горло. Лезть в нос.
– Чего? – спросил Мир.
– Мля! Этот мудак спит!
– Чего? – спросил Мир.
Он почувствовал всем своим телом, всем своим существом какой-то невероятный дискомфорт.
Ещё один сильный удар по щеке.
Ещё один. Грубые пальцы вонзились в плечи и сделали больно: встряхнули.
Мира вывернуло наизнанку: у него было ужасное впечатление, что блевотина бесконечной источающей зловоние рекой исторгается из его желудка. Он чувствовал спазмы органов дыхания. Кто-то ударил его со всей силы по щеке:
– Вставай давай!..
Он открыл глаза. Некто безобразный – порождение ночного кошмара – нависает над ним. Некто с уродливой непропорциональной головой кричит ему:
– Сука, мясо он варил! Грёбаный мудак! Какого фуя ты поставил курицу, мля, вариться в два часа ночи??? А??? Какого фуя ты ставишь вариться, сука, ночью мясо, а сам, бл*дь, ложишься спать, а??? Сосед твой – падла ещё та, не спалось ему, сука, тоже вышел на улицу покурить!!! А у тебя со всех форточек, бл*дь, дым!!! Вот скажи мне – какого фуя все расчёты срываются в четыре утра после звонка на «01», а??? – выпалил человек сорванным голосом и снял пожарный шлем. И Мир узнал прапорщика Плугатаренко из Городской Пожарной Части №1. Корреспондент Мотузный, собирая материал для статьи о Ежегодном Областном Сборе Пожарных Частей, брал как-то интервью у прапорщика Иванова. За соседним с ним столом в одном с ним кабинете сидел прапорщик Плугатаренко.
– Здравствуйте… – сказал Мотузный. Он лежал в своей комнате. На своей постели. В помещении густым плотным облаком висел дым. Пахло ужасно. Гарью и блевотиной.
– Здравствуйжопановыйгод! – воскликнул прапорщик. – Который это уже раз за месяц? Правильно! Третий. Готовь штраф две тыщи гривен!
В Электродаре Городской Совет Народных Депутатов именно такую сумму установил за ложный вызов Пожарных, «Скорой» и «02».
Ну конечно же. Он как обычно притопал невменяемый домой, поставил варить себе курицу и вырубился.
– Мляяаааа… – простонал Мир.
– Да! – радостно покивал прапорщик Плугатаренко, – Именно!
Пожарные выбили входную дверь.
И, видимо, в отместку разбили окно в кухне. Подмотали несколько фирменных DVD.
Мир до рассвета проветривал квартиру, сидя в старом продавленном кресле, которое кто-то ещё полгода назад выставил на площадке этажом ниже. Он сидел в полудрёме. Его разбудил один из соседей. Тот самый, который заметил дым в этот раз.
– Ну ты чё? – спросил он Мирослава.
– Я? Ничё, – ответил тот, открыв глаза.
Мир вошёл в свою воняющую квартиру, подпёр входную дверь стулом и плашмя упал
на диван в зале. И сразу же заснул. Ему снился большой и светлый салон аэробуса, летящего на огромной высоте. Над облаками. В салоне не было круглых дыр-иллюминаторов и людей. Над дверью? За ней? Перед ней? Там. Здесь. Везде висело табло, на котором несуществующими знаками несуществующей письменности было написано:– Дрыыыыыыыиииииинь!
– Тызззззыыыыыыы!..
– Дрыыыыыыыиииииинь!
В дверь и в будильник звонили одновременно.
В будильник Время напоминало, что оно есть.
В дверь… кто?
Мир вынул лицо из подушки. Протянул руку в сторону тумбочки. «Дрыыыыыыыиииииинь» прекратилось. Стало слышно, что «Тызззззыыыыыыы!..» долетает по коридору издалека. От самой двери. В которую, кстати, кто-то уже постучал пару раз. Судя по звуку, – лбом. Мир накрывает голову подушкой.
– Тызззззыыыыыыы!!! – от двери.
– Тызззззыыыыыыы!!! – через паузу.
– Тызззззыыыыыыы!!!
Мотузный глухо стонет сквозь птичий пух, упрятанный в наволочку. Ему кажется, что это мерзкое царапанье барабанных перепонок прорывает куски тканей и втыкает ржавые инфицированные нойзом иглы прямо в мозг.
Мирославу Мотузному плохо.
Очень плохо. Как только он решает, что утро настолько мерзкое, что лучше сдохнуть на месте, оказывается, что существует утро в сто пятьдесят тысяч миллионов хуже.
– Тызззззыыыыыыы!!!
– Ну, хватит уже… – стонет Мир.
– Тызззззыыыыыыы!!! – он понимает, что тот, кто стоит под его дверью и звонит, занимается этим уже достаточно давно:
– Тызззззыыыыыыы!!!
И Мирослав Мотузный делает попытку встать с кровати. Он делает попытку идти. Делает попытку не врезаться в шкаф. Пытается двигаться, не цепляя плечами стены.
Мирослав Мотузный идёт к входной двери.
Человек, стоящий у порога, одет в коричнево-клетчатый костюм, цветастую рубашку с огромным отложным воротником. Коричневые брюки расклешаются к низу двумя колоколами, почти скрывая лаковые туфли. Коричневые.
Туфли – это первое, что бросилось в глаза.
Мир посмотрел на туфли.
На клеша.
На пиджак и интенсивно многоцветный воротник, лежащий двумя треугольными лопухами практически на груди. Наконец взгляд добрался до лица того, кто ТАК вторгся в сон, а теперь и в явь Мотузного.
– Да, – сказал Мир.
– Я вас приветствую! – сказал стоящий у порога.
– Кто?
– Кто Я?
– Да, – сказал Мир. Ему хотелось сдохнуть.
– Я – Мистер Шик. Мистер Люкс. Мистер Всё Самое Лучшее.
Человек щёлкнул пальцами, привлекая внимание то ли к золотым часам, то ли к брильянтовым запонкам.
– Лучшее – Враг Хорошего, – сказал Мир.
Голова гудела. Мигрень вбила свои тупые гвозди пока не глубоко. Но зато несколько: в оба виска, в затылок, в левую половину лба.
Мужчина улыбнулся. Мир отметил, что глаза его тоже улыбаются.
– Я Мистер Шик. Мистер Люкс. Мистер Всё Самое Лучшее, – повторил он.
– Вы пригласите меня войти? – спросил Мистер Шик. Мир отметил, что его зубы не совсем ровные. Но зато идеально белые. «Да что же это такое! – подумал Мир. – Почему у всех вокруг меня и кроме меня – идеально белые зубы?!».