Гипсовый трубач

— Я ничего не понял! — На Кешином лице появилось растерянное недоумение, как у европейца, читающего китайскую газету. — Продал или нет?

— Вы, наверное, хороший юрист, — надменно откинулся в кресле Жарынин, — но нашего мира совсем не знаете. Продал. Можете не сомневаться. Я с этим жучилой давно знаком. Он смолоду такой: если сделает какую-нибудь гадость, обязательно вспоминает Станиславского или Мейерхольда…

— М-да… Выходит, пятьдесят на пятьдесят. Все будет зависеть от суда.

— Кто судья? — спросил Меделянский.

— Доброедова.

— Честная?

— В рамках закона.

— А кто у Ибрагимбыкова адвокат?

— Шишигин. Адвокат он, конечно, никакой, но заносить умеет, — пояснил правнук.

— Что умеет? — не понял Кокотов.

— Деньги судьям заносить, — растолковал режиссер. — И скорее всего, уже занес…

— Не факт, — возразил Гелий Захарович. — Такие, как Шишигин, обычно говорят, что занесли, а сами ждут суда. Если выигрывают, оставляют деньги себе, если проигрывают, возвращают клиенту и объясняют, мол, процессуальные оппоненты заплатили больше… Я знаю…

— И сколько же теперь заносят? — Автор «Жадной нежности», чтобы не выглядеть простаком, придал голосу оттенок рутинного любопытства.

— Ну, это зависит от масштабов дела, — ответил Кеша. — Если, скажем, делят добывающую отрасль или военно-промышленный комплекс, могут занести миллионы.

— Рублей?

— Долларов или евро, как договорятся. Но в нашем случае тысяч пятьдесят-семьдесят — не больше.

— Долларов?

— Скорее евро.

— Я думаю, Доброедова деньги не возьмет — побоится, — раздумчиво проговорил правнук. — Дело громкое, резонансное. Скурятин в курсе. Опять же телевидение. Она будет судить по закону, а закон на нашей стороне. Плохо, конечно, что в «Ипокренине» разруха, а стариков кормят как в Бухенвальде…

— Ну, знаете ли! — нетрезво возразил Огуревич, снова припавший к внутренним алкогольным ресурсам.

— Знаю! — повысил голос Болтянский-младший. — Я часто навещаю прадедушку и все вижу. Боюсь, Шишигин спросит на суде, зачем вы спалили старческие сбережения в авантюре с «чемадуриками».

— Но тогда пострадали миллионы…

— Да, миллионы, но они вкладывали свои, а не чужие деньги. Кстати, а какой доход приносит ваша школа «Путь к Сверхразуму»? — Кеша стал суров, как инспектор газового хозяйства.

— Это новое дело, кто же знал, что будет так мало желающих подняться по ступеням самопознания…

— Не вздумайте сказать такое в суде! Процессуальные оппоненты докажут, что вы неэффективно управляли «Ипокренином», развалили хозяйство, уморили стариков плохим питанием, и лишь Ибрагимбыков, собственник новой формации, способен дать Дому ветеранов вторую жизнь… У нас, конечно, есть контраргументы, но плохо, что теперь благодаря господину Имоверову нашу разруху… — юрист глянул на Жарынина, а тот отвел глаза, — увидела вся страна! Не исключено, Шишигин потребует показать этот сюжет в судебном заседании.

— Мерзавец! — воскликнул Меделянский.

— Ну почему же? Нормальные прения сторон. Кстати, и вас могут спросить: а что сделал для ДВК фонд «Сострадание», кроме ремонта сантехники за тридцать процентов акций?

— Да, я понимаю… Но кто же мог предвидеть что моего Змеюрика…

— Суд не интересует состояние ваших авторских прав, — строго разъяснил Кеша. — Суд будет рассматривать наш иск о признании незаконным акционирования «Ипокренина».

— Почему — незаконным? — удивился Кокотов.

— Очень просто. Если акционирование незаконно, то акции превращаются в пустые бумажки, вроде «чемадуриков», а сделки по ним признаются ничтожными. Тогда Ибрагимбыков теряет все права на «Ипокренино». Но нам для этого нужен хороший адвокат и, конечно, поддержка ветеранов. Они должны выступить в суде так, чтобы Доброедову проняло! Тогда она примет решение в нашу пользу!

— Не волнуйтесь, я организую античный хор старцев. Еврипид в Аиде содрогнется от зависти! — воскликнул Жарынин.

— А я… А я… — встрепенулся Огуревич, — прикажу на кухне увеличить порции в два раза.

— Лучше — в четыре, — посоветовал игровод. — А прекрасный адвокат у нас уже есть!

— Кто же? — спросил Кеша.

— Как кто? Вы!

— Извините, но по условиям контракта я не имею права заниматься ничем, кроме дел фирмы «Дохман и Грохман». Если там узнают, что я по просьбе дедушки составлял исковое заявление, у меня будут неприятности…

— А что же делать? Денег на адвоката у нас нет… — расстроился Аркадий Петрович.

— Я дам своего адвоката. Бесплатно, — веско пообещал Меделянский.

— Кого же?

— Морекопова.

— Ого! — воскликнул Кеша. — Это вам не заносчик Шишигин, Эмма — настоящий ас в гражданских делах. Что ж, господа, наши шансы растут. Допустим, Доброедова отменяет акционирование «Ипокренина». Где мы возьмем деньги?

— Опять деньги?! — искренне изумился Кокотов.

— Конечно. А как без денег? Ибрагимбыков — добросовестный приобретатель. Он не виноват, что дом ветеранов был акционирован незаконно. Мы должны ему вернуть деньги.

— Сколько? — напряг щеки Огуревич.

— Стоимость акций плюс инфляция.

— А это много? — болезненно поинтересовался писодей.

— Пусть вам скажут Гелий Захарович и Аркадий Петрович, они же свои акции продали, а не я… — съязвил Болтянский-младший.

Огуревич и Меделянский опустили плечи под тяжестью непереносимой суммы. Некоторое время все молчали.

— А если мы не выкупим? — наконец тихо спросил директор.

— Вы когда-нибудь имели дело с приставами?

— Нет.

— Не советую. Хуже янычар!

— Проклятая демократия! — пробурчал Жарынин. — Раньше хватило бы одного звонка из горкома.

— А если продать «Пылесос»?! — посветлев лицом, воскликнул Огуревич. — Это же Гриша Гузкин!

— Вам бы только продавать, солитер вы энергетический! — в сердцах брякнул режиссер.

— Нет, почему же, — возразил Кеша, — идея неплохая, но она опоздала лет на пятнадцать. Тогда действительно советский андеграунд высоко ценился. За мастурбирующего пионера можно было получить целое состояние. Но сегодня, коллеги, за фигуративных «Туристов на привале» можно выручить гораздо больше. А над Гузкиным все давно смеются…