Гитлер

Оставался еще Центр, но и его кончина оказалась бесславной. В марте в Фульде состоялось совещание епископов, которое отказалось от осуждения национал-социалистов и призвало католиков быть лояльными к новому режиму. Мало того, кардиналы-архиепископы Мюнхена, Бреслау и Фрибурга-на-Бризгау вступили в непосредственные переговоры с Гитлером. Для них, как, впрочем, и для Папы, и для госсекретаря Ватикана кардинала Пачелли, место и роль Церкви в государстве, особенно в системе образования, оказались важнее политической организации, то есть партии Центр. Но память о «культурной войне» Бисмарка против Церкви еще не изгладилась из памяти (точно так же бездеятельность многих активных членов СПД объясняется въевшимся страхом после антисоциалистических реформ «железного канцлера»). Партия католиков, долгое время игравшая роль шарнира в политической жизни страны, после массового выхода из нее рядовых членов и высшего клира, 5 июля объявила о самороспуске. Спустя несколько дней рейх вступил с Ватиканом в конкордат…

Как заявил Гитлер в Раушнинге, единственным шансом нацистов было действовать быстрее, чем их партнеры-буржуа, и эта тактика полностью себя оправдала. Несмотря на глухое недовольство, консерваторы были связаны по рукам и ногам.

Отныне перед нацистами встала задача не дать только что уничтоженным движениям возродиться. Ради этого 14 июля был принят закон «против восстановления партий», провозгласивший НСДАП «единственной политической партией, существующей в Германии». Чтобы усилить ее власть и ограничить власть парламента, в тот же день был принят еще один закон – «о народных консультациях».

Выступая перед главарями СА и правителями рейха 1 и 6 июля, Гитлер заявил, что теперь предстоит вернуть «бурный поток революции в спокойное русло эволюции».

12 июля Фрик подписал указ о том, что революция завершена и что «саботажников» ждут суровые кары.

Двойной удар. Против второй революции и реакции

Законодательно обеспечив НСДАП статус единственной партии, Гитлер понял, что нужна передышка. Следовало принять ряд правовых уложений с целью упрочения революционных завоеваний. Так, в соответствии с законом «о единстве партии и государства» от 1 декабря НСДАП была провозглашена правовой общественной организацией, а положение фюрера узаконено. В то же время его партийный делегат Рудольф Гесс и глава штаба СА Эрнст Рем вошли в правительство рейха. Обещание, данное накануне выборов 5 марта, не менять состав кабинета, уже нарушенное с назначением Геббельса, теперь и вовсе превратилось в пустой звук. В результате принятия еще целого ряда законов управление землями перешло под контроль рейха, а их сеймы упразднены. «Логическим» следствием этих мер стала отмена представительного собрания на уровне рейха – рейхстага – с 14 февраля 1934 года.

После судорожной активности первых месяцев можно было ожидать некоторого затишья. В первые недели и месяцы своего правления новый канцлер вопреки собственным привычкам ежедневно в 10 утра появлялся в своем кабинете. Проживал он временно на пятом этаже канцелярии, поскольку его служебную квартиру занял Гинденбург (в президентском дворце шел ремонт). Для отдыха или обдумывания важных решений Гитлер удалялся в Оберзальцберг.

Как и каждое лето, он не преминул побывать на Байройтском фестивале, где его встречала Уинифред Вагнер. Там же к нему присоединился Геббельс, на сей раз явившийся без жены – они поссорились из-за должности председательницы немецкого центра моды, который Магда мечтала занять. Гитлер настоял, чтобы она все же приехала, и выступил в роли примирителя – не в первый и не в последний раз. И подтвердил правоту мужа: «Женщинам нечего делать в общественных учреждениях». Согласно некоторым свидетельствам, Гитлер не остался равнодушным к прелестям очаровательной Магды, хотя его вполне устраивало, что она замужем за другим. Она со своей стороны вроде бы пылко его любила и воспринимала брак с гауляйтером Берлина (а затем министром пропаганды) в первую очередь как возможность находиться поблизости от предмета своей страсти. Действительно, в год, предшествовавший приходу Гитлера к власти, так же как и впоследствии, фюрер проводил в обществе четы Геббельсов немало времени: бывал у них дома, вместе с ними ходил в театр и в оперу, принимал их у себя в Берлине и Оберзальцберге. Геббельс постоянно подчеркивает, насколько «мил» тот был с ними. Судя по всему, Гитлер не любил оставаться один. Чтобы поддерживать свою энергетику и убеждать самого себя в важности своей «исторической миссии», ему требовалась толпа зрителей; правда и то, что он нуждался в искренних друзьях, чтобы расслабиться, поболтать, вспомнить юность, войну и «годы борьбы» – на эти темы он мог распространяться бесконечно. Кроме того, в узком кругу он любил делиться планами на будущее.

Летом 1933 года все его внимание занимал один вопрос – как стать преемником Гинденбурга. Он размышлял о восстановлении монархии или замене президента республики другой видной фигурой, представляющей традиционные правые силы. Одним из претендентов, и отнюдь не склонным к бездействию, был его вице-канцлер фон Папен, стремившийся восстановить равновесие внутри того, что он называл «картелем власти», в пользу консерваторов. Это казалось ему тем более необходимым, что, несмотря на призывы Гитлера и Фрика к окончанию революции, нельзя было исключить подъема второй революционной волны. Все более явная угроза исходила и от СА. Тем же летом Рем, в числе прочего, объявил, что ни СА, ни СС – формально подчинявшиеся ему, – не потерпят, чтобы революция выдохлась или остановилась на полдороге. Национальная революция состоялась, теперь пришла пора «национал-социалистической» революции.

Назначение Рема членом правительства не охладило его пыла. Он не скрывал своих всегдашних устремлений: превратить СА в армию национал-социалистов и заменить ею традиционные вооруженные силы – этот «серый камень», который, по его словам, следовало утопить «в коричневых водах СА». Само собой разумеется, в рейхсвере придерживались диаметрально противоположного мнения: СА, как во времена ее основания, должна оставаться резервной вспомогательной и полностью подконтрольной силой. С тех пор как существовало национальное немецкое государство, военные всегда играли решающую роль в решении всех важных вопросов и не собирались отказываться от нее в новой Германии, покоящейся на «согласии», достигнутом между традиционными силами и Гитлером. Их позиция представлялась особенно весомой, поскольку они пользовались поддержкой президента республики, одновременно являвшегося главнокомандующим. Кроме того, все, кто испытывал ностальгию по прежнему порядку, особенно в окружении фон Папена, также смотрели на них с надеждой.

Следуя заложенной Бисмарком традиции «реальной политики», Гитлер поначалу не возражал против разделения власти между ним и военщиной – в полном согласии с теорией о двух «опорных столбах», на которых держится государство. В это время он так же нуждался в рейхсвере, как рейхсвер нуждался в нем, чтобы освободить Германию от обязательств и ограничений, наложенных Версальским договором. Ему была необходима поддержка военных, чтобы стать полновластным хозяином государства, взять на себя функции и президента, и канцлера – прежде чем превратиться в фюрера всей страны в полном смысле этого слова (Геббельс писал об этом уже 25 августа 1933 года). Таким образом, проблемы, связанные с СА, рейхсвером и наследием Гинденбурга, оказались тесно переплетенными между собой.

Пытаясь достичь равновесия между старыми и новыми силами, Гитлер поначалу рассматривал СА как полезный противовес. Однако с ростом рядов этой организации (после того, как в нее влилась «Стальная каска», общая численность ее членов перевалила за 1,5 миллиона человек) и при явном преобладании мелкобуржуазных элементов и рабочих, в том числе бывших коммунистов, «коричневые» превратились в сборище недовольных. По их мнению, в новом рейхе слишком много места отводилось представителям прежних элит, а вот «простому народу» его не хватало; усилению этих настроений в немалой мере способствовала волна разочарований, постигшая крестьянство и бывшие средние классы. Рем, в отличие от Гитлера, после мая 1933 года закрывшего прием в НСДАП, дабы избежать притока нежелательных и оппортунистически настроенных элементов, распахнул двери перед всеми недовольными. Очарованный магией больших чисел, он радовался укрупнению своих отрядов, рассчитывая использовать их в личных целях. Однако его неуклюжие манеры, отсутствие чутья и физическая невзрачность привели лишь к тому, что он повсюду нажил себе врагов. Его ненавидели представители земель, где комиссары рейха с неудовольствием наблюдали за бесчинствами его молодчиков; его терпеть не могли в полиции, объединяемой под управлением Генриха Гиммлера и шефа службы безопасности СД Рейнхарда Гейдриха; он вызывал оскомину у министра-президента Пруссии и шефа гестапо Германа Геринга; его на дух не выносил Йозеф Геббельс, не забывший об учиненных им мятежах в Берлине начала 1930-х. Таким образом, против Рема образовалась целая коалиция высших чинов НСДАП, которая оказывала давление не только на вооруженные силы, но и на канцлера. Тот, по своему обыкновению, предпочитал выждать. Осенью 1933 года он дал гестапо и СД негласное указание собрать информацию о правой оппозиции, группировавшейся вокруг фон Папена, и левой оппозиции, свившей себе гнездо в рядах СА. В течение следующей весны ситуация развивалась таким образом, что стало очевидно; не позже чем в июле разразится новый кризис. Многие наблюдатели предрекали конец гитлеровского режима и его замену военной диктатурой (о возврате к демократии никто уже не помышлял).

На новом витке гонки за власть инициативу взяли на себя консерваторы. Важную роль сыграл в это время сотрудник и «негр» фон Папена, мюнхенский адвокат Эдгард Юлиус Юнг. Именно он составил текст речи, произнесенной вице-канцлером 17 июня в огромном амфитеатре Марбургского университета. В этой речи он предостерегал слушателей против идеи второй революционной волны, за которой непременно последует третья: «Тот, кто угрожает гильотиной, может стать первым, кого на ней казнят». В заключение фон Папен подверг разрушительной критике эгоизм, бесхребетность, лживость, высокомерие и многие другие пороки, распространившиеся в условиях революции.

Геббельс немедленно запретил распространение этого текста, но его копии уже успели попасть за границу. Франкфуртское радио, вовремя не получившее приказа о запрете, зачитало послание. Несколько дней спустя Юнга арестовали. Если консерваторы надеялись, что выступление фон Папена сподвигнет рейхсвер к активным действиям, то они жестоко просчитались. Генерал фон Бломберг и глава его кабинета полковник фон Рейхенау – человек холодного ума и трезвого расчета – ставили на Гитлера, а не на «джентльмена», чтобы убрать с дороги Рема и его коричневых головорезов. Их расчет полностью оправдался.

Вернувшись из своего первого зарубежного вояжа – он ездил в Венецию для встречи с Муссолини, – Гитлер отправился в домашнюю резиденцию Гинденбурга для обсуждения марбургского инцидента. Президента он застал в плачевном состоянии. Следовало действовать быстро. Гиммлер и Гейдрих предупредили шефов СС и СД о том, что готовится «мятеж» СА, и передали списки лиц, подлежащих уничтожению. 25 июня Рудольф Гесс выступил в Кельне с грозной речью, направленной против всех, кто поддерживает вторую революцию. «Великий стратег революции, – вещал он, – это Адольф Гитлер. Только ему известно, до каких пределов можно дойти, чего можно добиться и какие средства следует употребить в каждой конкретной ситуации. Он действует расчетливо, и если кому-то кажется, что он подстраивается под обстоятельства, то это не так: он обладает даром провидения, и все его поступки продиктованы дальними целями революции». Тот, кто смеет рвать тонкие нити его стратегий, заключил он, является врагом революции, даже если сам не сознает, что творит.