Гладиатор умирает только один раз. (Сборник рассказов)

«Сейчас начнется самое худшкк, - подумал я. - Мамеркус предал меня Серторию, и теперь Серторий решил арестовать меня за попытку спровоцировать бегство офицера. Я знал, что миссия будет опасной; я должен был быть более осторожным. Накануне Мамеркус ясно дал понять, что не собирается возвращаться в Рим со мной; почему я задержался в Сукро? Я пробыл здесь слишком долго, став жертвой собственной сентиментальной симпатии к старому сенатору. И я также сделал незаслуженной жертвой Экона. Он был всего лишь мальчиком – конечно, Серторий не отрубит ему голову вместе с моей. Но что будет с ним после того, как меня не станет? Я подумал, что Серторий, вероятно, призвал бы его в пехоту. Было ли это судьбой Экона закончить свои дни на поле битвы, сражаясь за проигрышное дело в чужой стране? Почему я не оставил его в Риме?»

Я встал как можно храбрее и жестом приказал Экону сделать то же самое. Мамеркус и его люди вывели нас из таверны и повели вдоль речной дороги обратно в лагерь. Лица мужчин казались еще мрачнее под ярким утренним солнцем. Ни один из них не сказал ни слова.

Такая же мрачность царила в лагере. Все лица, которые мы увидели, были мрачными и безмолвными. Куда делось приподнятое настроение накануне?

Мы подошли к палатке Сертория. Мамеркус откинул нолог и назвал мое имя. Затем он жестом пригласил нас с Эконом войти. Сам он остался снаружи, как и другие солдаты.

Полководец был один и казался более отстраненный, чем я видел его вчера. Он нетерпеливо поднялся со стула, словно давно нам ждал, и шагнул к нам. Это был не тот прием, которого я ожидал.

– Гордиан Искатель! – сказал он, хватая меня за руку. – Какая удача, что ты оказался здесь в такой день! Ты знаешь, зачем я тебя вызвал?

– Мне кажется, что нет, – выражение лица Сертория было мрачным, но не враждебным. Моя голова на плечах стала чувствовать себя в большей безопасности.

– Значит, ты еще не слышал новостей?

– Каких новостей?

– Отлично! Это означает, что слухи еще не распространились по городу. Когда случается что-то подобное, все пытаются сдержать сплетни и слухи, но это все равно что тушить пожар на сеновале…

Я оглядел переполненную палатку, походную кровать полководца, переносные шкафы с картами и свитками, сложенными сверху, маленькие лампы на треногах. Чего-то не хватало…

– А, где белый олененок? – спросил я.

Краска сошла с его лица.

– Значит, ты слышал новость?

– Нет. Но если приближается кризис, разве твой божественный советник не должен быть с тобой?

Серторий тяжело сглотнул.

– Кто-то украл его ночью. Кто-то похитил белого олененка!

– Понятно. Но зачем вы послали за мной, Квинт Серторий?

– Не скромничай, Искатель. Я наслышан о твоей репутации.

– Вы слышали обо мне?

Серторий выдавил кривую улыбку.

– У меня есть некоторое представление о том, что происходит в Риме, даже если я не был там уже много лет. У меня там есть мои шпионы и информаторы – точно так же, как у Помпея и сената, несомненно, имеются свои шпионы в моем лагере. Я пытаюсь быть в курсе того, кто с кем судится, кто выиграл, а кто проиграл. Ты даже удивишься, как часто всплывает твое имя. Да, я знаю, кто ты.

– А вы знаете, что привело меня сюда?
– Я хотел быть абсолютно уверен в том, что мы понимаем друг друга.

– Да, да. Вчера я спросил Мамеркуса о тебе. Он показал мне письмо. Какая глупая курица этот его дед! У приверженцев Суллы имеется этот старик – а, у меня есть его внук, а он, как я считаю, стоит любых трех офицеров Помпея. Готов спорить на любые деньги! Мне нужны такие командиры. Смышленые, любопытные, сообразительные и всецело преданные делу. Если бы у властей в Риме был хоть какой-то здравый смысл, они бы восстановили поместья его семьи и попытались переманить Мамеркуса на свою сторону, когда его отец ушел с дороги. Но эти сулланцы всегда были жадной кучей недальновидных ублюдков. Они неосознанно загнали всех лучших молодых людей в Испанию; тем лучше для меня! – на мгновение он сверкнул ослепительной улыбкой, которая, несомненно, покорила сердца этих умных молодых людей. Затем улыбка исчезла.

– Но вернемся к делу. Они называют тебя Искателем, не так ли? Что ж, я человек, который кое-что потерял, и должен снова это найти!

Ночью, объяснил Серторий, олененка держали в собственной маленькой палатке, недалеко от комнаты легата. По причинам божественного поклонения палатка олененка открывалась лицом к восходящей луне; Так случилось в этом конкретном лагере, что передняя часть палатки олененка была обращена в сторону от большинства остальных, и поэтому ночная стража Сертория не могла ее видеть. Однако у палатки была своя охрана – пара кельтов, которые боролись за почетную честь защищать посланца Дианы. Этим двоим, очевидно, дали сильнодействующее лекарство, и они проспали всю ночь. Серторий был убежден в их слезливом раскаянии из-за того, что подвели белого олененка, но в остальном не смог получить от них никакой полезной информации.

Я попросил показать палатку. Серторий сам привел меня туда. Прежде чем мы вошли, он посмотрел на Экона.

– Мальчик уже видел смерти раньше? – спросил он.

– Да, но почему вы это спрашиваете?

– Это не кровавое зрелище - поверь мне, я часто вижу кровь! Тем не менее, на это смотреть не приятно.

Он не стал ничего объяснять, а сразу повел нас в палатку. Внутри был установлен небольшой загон, солома была разбросана по земле вместе с ведрами с водой и свежей травой. Рядом с загоном стояла небольшая спальная кроватка, на которой лежала девушка, которую мы видели накануне в окружении генерала. Она была одета в то же белое платье, но белого шарфа, которым была обмотана ее голова, не было, так что ее волосы лежали мерцающей черной лужей вокруг ее белого лица. Ее ноги были распрямлены, а руки скрещены на груди. Ее можно было принять за спящую, если бы не неестественная восковая бледность ее тела и круг синяков вокруг ее горла.

– Ее так и нашли? – спросил я.

– Нет, - сказал Серторий. – Она лежала там перед загоном, скорченная на земле.

– Кем она была?

– Просто девушка из одного из кельтских племен. Их жрецы сказали, что только девственнице можно позволить кормить и ухаживать за белым олененком. Эта девушка вызвалась добровольно. Это принесло огромную честь ее семье. Ее звали Лирия.

– Где ее белый шарф, который она носила вокруг волос?

– Ты наблюдателен, сыскарь. Шарфа нет.

– Вы думаете…? – я потянулся к отметинам на ее шее. – Шарф использовали, чтобы ее задушить.

Серторий серьезно кивнул.

– Она, должно быть, пыталась их остановить. Стражей накачали травами, а это значит, что Лирию тоже нужно было накачать; они всегда ели одну и ту же пищу. Но вчера вечером она, возможно, постилась. Иногда она так поступала; она утверждала, что белый олененок приказывал ей иногда поститься, чтобы сохранить чистоту. Когда они пришли забрать олененка, она, должно быть, проснулась, и они задушили ее, чтобы она не закричала.