Гладиатор
Шрифт:
– Я учусь в Англии. В колледже. А через год поступлю в Оксфорд. Или в Америку поеду, в Кембридж. Как папа решит. Он все за меня решает, мой папа.
Николай отметил изменение интонации, но не особенно обратил внимание. Другая мысль уже овладела им, он обдумывал…
– А ты не хочешь? – машинально продолжал ее расспрашивать.
– Что? Учиться? Люблю, – сказала она, тоже думая о чем-то своем.
В этот момент музыка прекратилась. Нина посмотрела на его лицо, близко склоненное к ней, и ему показалось странным после всего, что творилось тут с ними, найти этот взгляд, полный
Они вернулись к столу, но не сели. Остановились с внешней стороны, подняли бокалы с вином (за полнотой бокалов следили бдительные официанты) и стояли, наблюдая за мельтешеньем черно-пестрых фигур внизу. Рядом пышно-важный папа Качаури потчевал известного демократа в рясе, кажется, прошлогоднего созыва, но успевшего зацепиться за власть коготками. А иначе, чего бы ему здесь делать?
– Вы, уважаемый Отари Карлович, не понимаете, как и все, впрочем, что бога, рая, мира в душе нельзя достичь мишурой. Посмотрите вниз, посмотрите на этих блестящих людей, цвет новой России, элиту. Если бы можно было сейчас заглянуть им всем в душу, в душу, я повторяю, не в мысли – для этого и усилий предпринимать не надо, да, в душу, вы бы увидели все круги ада, так красочно описанного Данте. Вы меня понимаете, уважаемый Отари Карлович?
– Вы пейте, батюшка, пейте.
– Рай и ад! – морщась, продолжал демократ-расстрига, целясь вилкой в маринованный огурец. – Никто здесь не понимает, нет. Все: сатана, бог, рай, ад – все в душе. Душа – космос, душа – вселенная.
Сатана – отец лжи. Если человек лжет – во благо ли другим, себе, – он в руках сатаны. У всех у нас в душе ад, как мы ни хорохоримся.
– Так вы, батюшка, ересиарх, – добродушно заявил Качаури, подмигивая Николаю. – А может, вы вообще атеист, признайтесь. Здесь все свои.
– Верую, верую, что когда будет рай в душе…
– Это вы уже говорили, батюшка, – прервал его Качаури. Видимо, ему доставляло удовольствие произносить это – "батюшка". – А как же после смерти?
Там есть рай?
– Сын мой! Рай – отсутствие сатаны. Сделай рай в душе, живи без сатаны, тогда и после смерти попадешь в рай.
– Вы, батюшка, софист. В любом раю, особенно доморощенном, всегда заводится свой змей, – обреченно покачал головой Качаури. И добавил:
– В раю тепло, там яблоки…
– Я ненадолго отлучусь, – сказал Николай Нине, поставил пустой бокал на стол.
Качаури тут же небрежно спросил:
– Вы нас надолго покидаете? Разве вам не весело?
– Как же здесь может быть не весело? – заметил Николай, кивая на пестрое, пронизываемое цветными вспышками шевеление внизу. – Никогда не был на подобной.., тусовке.
– Мне еще хотелось с вами поговорить.., детальнее, – многозначительно сказал Качаури.
– Я скоро вернусь, – пообещал Николай и стал спускаться вниз.
Внизу оглянулся: все – Барон, Нина, даже расстриженный демократ – смотрели ему вслед. С разными выражениями. Николай махнул им рукой, и улыбки вернулись на их лица.
Глава 24
КУНСТКАМЕРА
Внизу
кипело веселье. Тем более непосредственное, что контингент подобрался одного круга и даже возраста. Все друг друга знали, никто из мужчин не стеснялся обильного живота, потому что все его имели, не стеснялся неумения танцевать, потому что здесь собрались не жиголо какие-то там, а совсем наоборот.И воистину, это было так, потому что женская половина присутствующих блистала весельем, молодостью, яркостью нарядов, длинными ногами и умением танцевать.
Николай ухмыльнулся, поймав взгляд одной дивной высокой нимфы, прильнувшей к плечу плешивого чернявого покровителя. Пара чем-то напоминала кабаре-дуэт "Академию", только дева была помоложе да покрасивее. А взгляд был ясен, яснее некуда. Подмигнув изнывающей от восхищения красавице, Николай пошел дальше, ловко лавируя среди танцующих пар.
Возле эстрадного пятачка стеной стояли слушатели. Пела звездная Королева. Маленькая, крепенькая, шаловливая и кокетливая, она жутко нравилась большинству, особенно группе из мастодонтов, в которой аполитичный Николай сразу узнал известных представителей известных кругов. "Все это очень смешно", – подумал он и, не дослушав, но все же сопровождаемый песенкой, пошел к выходу.
"Кунсткамера, да и только!" – думал он.
У двери поймал пробегавшего официанта. Парень озабоченно щурился, но пытался сосредоточиться.
– Как пройти к лифту?
– К какому? Центральному?
– Ну да, у главного входа.
– Вам не в эту дверь, господин… – вдруг официант узнал Николая, это было видно по лицу. – Я провожу, идите за мной.
Мог бы и не провожать: дверь находилась метрах в тридцати. Официант подвел, извинился и исчез.
Дверь была огромная, двустворчатая, резная. По бокам стояли два.., привратника, да, привратника, охраняющие врата. Выше двух метров точно. И тоже в "бабочках". А под мышками точно прятали пистолеты.
Один из бугаев с приближением Николая немедленно стал приоткрывать тяжелую створку, заменяя собой механизм, вроде тех, что служат в аэропортах или открывают двери главного входа баронского замка.
Николай вышел в фойе, но в другой стороне от входа. Сквозь стеклянные двери блеснуло море. Плита лифта немедленно стала уползать в стену, открылись стеклянные створки, он зашел и прежде всего, еще не нажимая кнопку этажа, закурил. В зеркале сбоку от диванчика видел беспечного, немного утомленного возлияниями и прочими наслаждениями гангстера.
А что? Очень похоже по американским фильмам с участием Лунгрена, например. Если только тот снимался в гангстеровских фильмах.
"Пожалуй, пора", – подумал Николай. Внутренне он был собран, слегка, впрочем, расслаблен, что было допустимо и даже полезно. Ну все. Он нажал кнопку этажа и стал ждать.
Лифт остановился, и дверь стала открываться. Он шагнул вперед, и, как и в прошлый раз, в грудь ему уперся ствол автомата. Но сейчас был уже не прошлый раз, теперь он ожидал этот ствол, безопасный пока, потому что автомат беспечно поставлен на предохранитель, да и передернуть затвор – на это тоже надо время.