Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Глава из вовсе неисторического романа 'Одиссей'
Шрифт:

Телемах смотрел и не мог поверить, его лицо переживало бурную смену чувств, от восторга до лютой злобы, Одиссей был готов ко всему и, замолчав, ждал. Телемах приблизил факел и вглядывался в стоящего перед ним мокрого, жалкого, избитого человека - Сволочь!
– прошептал сын. Одиссееву щеку свело судорогой.
– Сволочь!

Телемах трясся и не мог остановиться, факел в руке задрожал. Одиссей ждал удара факелом в лицо, но даже и не подумал закрыться или отвернуться.

– Сволочь!
– шептал Телемах. Волнение пережимало ему гортань, но Одиссей

мог продолжить за него сам и угрюмо сверкал глазами. Ты шатался где-то столько лет, что у меня на губах давно обсохло молоко и сейчас вино обсыхает.

Да сын!

– Сволочь!
– Наш дом... Твой дом заполонили ублюдки, твою жену, мою мать принуждают к сожительству, как простую пастушку, ее тискают по углам все кому не лень, она молчит, чтобы не распалять выродков, а ты, отец плаваешь неизвестно где!..

Да, сын!

– Сволочь!
– И вот наконец ты соизволил вернуться. На пепелище...

Да, сын!

– Сволочь! Подлец! Может быть и ты разорял чей-то двор и принуждал чужих жен...

Одиссей отвесил сыну крепкую затрещину и Телемах покатился с ног по прибрежной гальке.

– Подбери сопли, мальчишка. С отцом говоришь!
– проворчал беззлобно Одиссей.

Телемах вскочил, разъяренный, еще ничего не понявший, не слушающий слов, замолотил факелом воздух перед собой, и Одиссею пришлось туго. Сын загнал отца в море, несколько раз Лаэртид вскрикивал, когда факел жалил бока и руки, и оглянувшись назад, и увидев позади только море, Одиссей, стиснул зубы, перехватил руку сына и швырнул мимо себя в море, наддав локтем под дых.

Прости сынок, я виноват. Одиссей подхватил захлебывающегося Телемаха и вытащил на берег. И сам упал рядом. Телемах отфыркивался, отплевывался, выкашливал морскую воду, а отец гладил мокрую голову сына ладонью.

– Мой мальчик,- шептал Одиссей.
– хоть сейчас поглажу тебя по голове. Время не вернуть, оно утекает как морская вода сквозь пальцы, и ты не всегда даже чувствуешь его незаметный исход, а потом оказывается, что тебе остается только гладить голову взрослого здоровенного мужчины а не маленького мальчика, но и ты обманываешь время: ведь все равно тот могучий муж - твой сын.

– Отец, отец...
– Телемаха трясло.

Одиссей прижимал сына к себе, и сам дрожал, и что-то соленое стекало в бороду. Море наверное.

Эвмей весь извелся, он тоже не сомкнул глаз, все ворочался на соломе, ждал и когда услышал сдвоенный шум шагов по дорожке к хижине, подскочил, будто ужаленный скальной змеей.

Телемах пропустил отца первым. Одиссей, улыбнувшись, впервые за столько лет принял свои царские почести: подданный - сын впустил царя в дом, подданный - свинопас встал с соломенной подстилки и предложил царю трон. Эвмей зажег все лучины, что нашлись в хижине, отец и сын смотрели друг на друга при свете и не могли насмотреться.

Как ты вырос мой мальчик, как возмужал... Но я, наверное, не имею прав так говорить тебе "мой мальчик", ведь я не знал тебя юношей...

Отец, отец, как мне тебя не хватало!

Только

боги - вседержители знают, как одиноко я чувствовал себя все эти годы, и не было ни одного сильного плеча, на которое я мог бы опереться, как тоскливо чувствовать свою спину голой...

– Отец, расскажем матери, ну!? Расскажем поскорее!

Одиссей молчал.

– Ну, отец! Я уже бегу!..

Лаэртид схватил Одиссеида за руку.

– Нет сынок. Рано.

– Но почему?

– Она женщина.

– Она твоя жена!

– Да. Сядь Телемах и послушай. Ни одна душа, живущая на Итаке, кроме тебя и Эвмея не должна знать о том, что правитель Итаки, сидит сейчас в хижине свинопаса и ест самый вкусный во всей Элладе хлеб и самый вкусный во всей Элладе козий сыр. Никто не должен об этом знать. Кому еще можно довериться из слуг, а Эвмей?

– Филотию.

– И все?

– Да.

– А Меланфий?

Эвмей скривился.

– Я благодарю свои ноги, за то, что привели меня к тебе, Эвмей, а не к Меланфию.

Старик просиял, как начищенный доспех.

– Отец, я не верю до сих пор. Ты ли это?

– Телемах схватил Одиссея за руку.

– А ухо не болит?

– Отец, ты мог сломать мне ухо! Третьего дня ты проломил ухо Иру, и где он?

Одиссей рассмеялся почти веселым смехом.

– Приходит в себя, наверное. Он слишком грубил своему царю.

Телемах замолчал.

– Потерпи сынок. Еще немного.

– Завтра мне уже станет легче, отец.

Теперь за моей спиной стоит величайший воин Троянской войны и я, призывая в свидетели всех Олимпийцев, свидетельствую: никогда еще не был я так счастлив!

– Сынок,- Одиссей прижал Телемаха к себе.

– не я стою за твоей спиной, нет. Теперь ты идешь впереди меня. Ты идешь вперед, ты слышишь Эвмей, мой сын идет впереди!

Телемах сник.

– Что делать, герой Трои?

Одиссей молча, исподлобья смотрел на сына.

– Телемах, меня не было много лет.

Обнажал ли ты уже меч?

– Да, отец.
– Одиссеид опустил голову.

– Два раза.

– Тогда тебе, как равному, я скажу.
– Лаэртид за подбородок приподнял голову Телемаха, а на самого словно снизошло успокоение, и камень свалился с души, и разметало наконец туманную завесу с недалекого будущего.
– Я уничтожу всех.

– Я помогу отец.

– Будет много крови, сын. Будет страшно.

– Я иду впереди Лаэртид...

– Пенелопа Икариада, ты мудрейшая из итакийских женщин!

– К сожалению, я одна а вас много, и понуждена выбирать, я не смогла бы остановить свой выбор на одном из вас без обид для остальных. А посему свой выбор я доверю славным Олимпийцам. Да будет так!

– Да будет так!
– закричали претенденты, всплескивая руками, и чаши пролились дармовым Одиссеевым вином на напоенную до отказа землю.

– Да будет так!
– стукнули посохами об очажные камни итакийские старейшины. Боги приняли обет, прогремел гром.

Поделиться с друзьями: