Главная роль 3

Посланник обрадовался, Императрица едва заметно поморщилась, не успевший (потому что не хотел) далеко уйти французский посланник вытер лысину платочком — занервничал, бедолага, потому что в мое «не собираюсь вмешиваться» поверит только кретин. Но во лжи обвинить меня не сможет — я же просто разговариваю с «херром» Швейницем, делясь своим сугубо личным мнением.

Завтрашним утром, полагаю, кайзер Вилли откроет свеженькую телеграмму от своего посланника и освоит термин «многовекторность» применительно к дипломатии. Ну и порадуется полученному сигналу — посланник же не ограничится только пересказом моих слов, он опишет весь сегодняшний прием, включая то, что я откровенно «слил» француза.

Заканчивал «европейскую» часть посланник Австро-Венгрии. Вражина номер один, но кто в такой ситуации будет вид подавать? Здравствуйте, очень приятно, до свидания. Буфером между Европой и Азией выступили посланники САСШ, Мексики и той части Южной Америки, которая колонизирована недостаточно качественно — Индии, например, свой посольский корпус не положен.

Мексика в эти времена вполне самостоятельное государство. Это в будущем она и прочие латиноамериканские страны превратятся в тестовый полигон для ЦРУ, а пока американцы так не умеют. Про Мексику я буду долго думать, и, возможно, накачивать оружием и инструкторами, потому что нынешние, безоблачные отношения с Америкой продлятся только до конца Первой мировой. Увы, противостояние с ней неизбежно, поэтому придется «шатать» как можно старательнее. Но пока, само собой, никому ни слова — рано.

Азиатская часть приема началась конечно же с японского посланника — Токудзиро Ниси неплохо смотрелся в европейском костюме, а ширина его улыбки символизировала радость от качественно нового витка русско-японских отношений. После обмена любезностями я пригласил посланника на открытие музея японской культуры — его еще только начали строить, но мы не торопимся. Японский посланник таким образом получил от меня больше внимания, чем остальные, и этого сигнала более чем достаточно.

Китайский посланник тоже улыбался — работа такая. С ним мы поговорили о прелести учения Конфуция, я высоко оценил дипломатическую мудрость Императрицы Цыси, которой «хватило мужества пожертвовать малым, чтобы сохранить многое» и разошлись довольные друг другом. Я же «в долгую» играю, и Китаю в моем плане отведено место отнюдь не российской колонии.

Общаясь с остальными азиатами — в том числе посланником Сиама, который в свете отношений с Рамой почти друг — я думал об англичанах. Грубо в эти времена работают, как оказалось — даже Фэна Зихао, который в Петербург приедет уже завтра, не заметили. Казалось бы, какой простор — «русского наследника контролирует китайский маг и гипнотизер». На Фэна Зихао можно валить и «мои» открытия — будет смотреться гораздо стройнее, чем вот эта вот жесть в желтых английских газетенках. Или они по принципу «чем наглее ложь, тем больше вероятность, что в нее поверят» действуют? Будем следить — однажды фигуру китайского учителя заметят, к большому моему удовольствию. Пусть тратят силы и время, отыскивая черную кошку в черной комнате, а своему народу я уж как-нибудь объясню, что Георгий Романов за него радеет, а не за французские, английские или китайские деньги.

После «дипломатического» сегмента приема у меня по регламенту свободное время. Тратил я его уже привычно — потанцевав с согласия мужей с парочкой относительно молодых дам: положение рук и дистанцию старательно контролируем, чтобы не создавать вредных слухов. После этого потанцевал с пятком дам пожилых, и, сославшись на усталость, обосновался в углу с наибольшей концентрацией бриллиантов, пудры и морщин, оставшись там до конца приема: чем старше и знатнее условная графиня, тем больше она может поведать об окружающем мире, потому что сплетничать — их любимый досуг. Не даром же «Война и мир» начинается с салона Анны Павловны Шерер — пренебрегать этим ресурсом не следует, и я дал предварительное согласие на посещение парочки этих самых «салонов». Дату согласуем позже — все понимают, что я в столицу вернулся недавно и вообще занят.

В жилую часть дворца мы возвращались вдвоем с Императрицей. Комплиментов на тему «ты хорошо держался» из ее уст не было — привыкла, что «держусь» я в любой ситуации, а значит можно поговорить о более конструктивных вещах:

— Ты слишком демонстративно заигрываешь с Германией.

— Мама, если я скажу вам, что одним из итогов моего большого плана станет возвращение Дании коренных территорий и гарантия ее независимости, вы мне поможете? — выкатил я козырь.

В этот момент мы переходили с одной ковровой дорожки на другую, и мама от неожиданности зацепилась за кромку туфелькой. Я аккуратно ее придержал, и Императрица изобразила оскорбленную невинность:

— Причем здесь Дания? Я — русская Императрица, и забочусь только о благе России!

Выпутавшись из моих рук, она нервно одернула платье.

— Тогда у нас вообще нет проблем, — с широкой улыбкой развел я руками. — Идем к батюшке — мне нужны полномочия и его одобрение. Он ведь давно пришел в себя?

Императрица стыдливо отвела глаза. Да, сотрясение, перелом и лауданум, но я не верю, что этот комплект «отключил» Императора на три дня так, что он не может уделить мне жалкие три-четыре часика.

— Мама, — грустно вздохнул я и направился к императорским покоям. — Мы не в благословенном восемнадцатом веке живем. Мы — на пороге века двадцатого. Более того — мы живем на пороховой бочке! Разве слова Победоносцева о том, что Россия — «это ледяная пустошь, по которой бродит лихой человек» для тебя пустой звук? Мы стоим на пороге самой настоящей революции. Мы стоим на пороге Большой войны. Единственный способ сохранить и Россию, и наши с вами жизни и положение — работать на опережение… Вы идете? — остановившись, испытующе посмотрел на Дагмару.

Горько вздохнув — не отстает вредный сын — она кивнула и пошла за мной. Я продолжил:

— Революция бывает двух типов — «сверху» и «снизу». Революцию «снизу» в свое время провели французы — тогда гильотины неделями трудились без отдыха. Для нас этот вариант неприемлем, а значит нужно провести революцию «сверху». В глазах либералов и прочей нечисти, мы с вами, мама, средневековый атавизм. Мы — устарели, и неотвратимо превращаемся в общественном сознании в символ рабского угнетения. По всей Европе монархия ныне кастрирована, и только у нас сохранилось самодержавие. От него я отказываться не хочу — для революции «сверху» мне нужна крепкая единоличная власть. Одной из моих важнейших задач является демонстрация народу состоятельности самодержавия. Каждый неудачный шаг парламентов и прочего шумного сброда должен освещаться в контексте сравнения с монархией. Царь — это защитник народа и локомотив прогресса. Парламенты и Думы — помехи на этом пути, потому что тамошние горлопаны озабочены только интересами тех, кому обязаны своим положением. В этой связи очень важно прополоть государственный аппарат от сорняков типа дяди Лёши.

Императрица дернулась и побледнела:

— Не смей! Да, он бывает невыносим, но, если ты отправишь его в отставку, а тем более — арестуешь, от тебя отвернутся все родственники!

— Он же русского цесаревича прилюдно унизить пытался, — мягко ответил я с доброй улыбкой. — Петр Великий бы за это минимум вырвал ему пару «больных» зубов. И смотрите, мама, как интересно получается — простой адмирал при всех показывает, что непосредственного начальника он в грош не ставит. Армия — это дисциплина, и такие вот демарши ее портят, вплоть до отказа подчиняться приказам.

— Ты — не Петр! — услышала Дагмара только то, что ей было интересно.

— Конечно не Петр, — согласился я. — Я — гораздо хуже, потому что не скован еще феодальной классовой солидарностью к нашим врагам. Ну-ка, братец, отворяй, — велел стоящему перед дверями в апартаменты Императора слуге.

Тот покосился на Императрицу, получил подтверждение и открыл. Минуя комнаты, я задал маме очень неудобный вопрос:

— Почему цесаревич должен бояться алкаша, ворюгу и прелюбодея? И почему вы, мама, будучи Императрицей, так трясетесь от моего желания навести в стране порядок?