Главная роль

— Никки, даже если купец — обманщик, я считаю нужным отреагировать на обнаруженные проблемы, — заявил я. — Нужно открыть наши консульства во всех торговых городах, куда ездят подданные Империи. Потеря документа, векселя, денег — любая из этих неприятностей приведет к тому, что наши люди будут вынуждены надеяться лишь на Божью помощь. Милость Господа велика, но стоит ли его беспокоить подобными пустяками? Как минимум билет до дома нашим подданным мы обеспечить должны.

Николай, будучи православным цесаревичем, в заботе о подданных схватку с собственной ленью выиграл быстро:

— В чужой стране, без денег, без бумаг, без верных друзей — поистине ужасное положение! Завтрашним утром составим Его Императорскому Величеству телеграмму.

Может когда захочет! И замечательно — чем больше хорошего я за его спиной или с одобрения сделаю, тем охотнее Никки будет подмахивать дальнейшие инициативы. Про «пиар» в эти времена мало кто задумывается, но чем меньше в стране проблем — а их «разруливание» наш народ привычно вешает персонально на Царя — тем меньше мощь социалистической пропаганды. В моей реальности эффективность системы при Никки последовательно деградировала, воровство цвело и пахло — это, впрочем, всегда так — а народ наблюдал, как его непосредственный защитник от козней злых бояр на народ не сильно-то внимание и обращает. А много ли тому народу надо? Чуть-чуть помог тут, немного — там, снял пару градоправителей, отправил на каторгу какого-нибудь высокородного ворюгу, и все: по всей Империи понесутся слухи, что Царь о податном населении радеет так, что кушать не может. Особенно если эти слухи будут составляться и распространяться специальными людьми на зарплате.

После ужина я вернулся в номер, дал слугам себя переодеть и выслушал отчет Карла о похождениях моего «торгового представителя».

— На тысячу с половиною купили-с дивной красоты перья. Кирил Петрович говорили — для шляп дамских. Також покупали сами шляпы — на восемьсот рублёв. По возвращении Кирил Петрович обещали-с открыть мануфактуру — перья да шляпы вместе складывать.

Чудовищные суммы! Но модниц в Империи много, шляпки с перьями покупать будут.

— Чучела птиц тропических, також для украшения шляпок, на тысячу рублёв.

Эта мода еще в ходу? Вот умора!

— Опосля Кирил Петрович разохотились купить поделок слоновой кости, но услышали из проулка плачь с молитвою, и велели этого в дерюге к вам волочь. В гостиницу долго не пущали…

При том, что слуги через черный ход ходят.

— … Пришлось швейцару на лапу дать, два рубля.

— Молодец, — похвалил я лакея-шпиона.

— Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! — вытянулся он во фрунт.

А рожа-то какая довольная! Надо будет озаботиться личными подарками для слуг — с меня не убудет, а лояльности добавит. Впрочем, есть ли куда «добавлять»? Они и так преданнее некуда — должность такая, что надо быть полнейшим кретином, чтобы подставляться ради мутных схем. При Дворе служили их деды, их отцы. И будут служить их дети с внуками — таким ради сиюминутного барыша жертвовать не будут.

— Ступай, братец, — отпустил я Карла.

Через двадцать минут, которые я провел за дневником изначального Георгия, заучивая манеру даже не речи, а мышления — речь к ней приложится автоматически, в номер приперлись старообрядцы — Евпатий в нормальном костюме, чистый и подстриженный начал выглядеть прямо по-купечески — в компании объявившего их Андреича.

— Евпатий и есть, Христом-Богом клянусь, Ваше Императорское Высочество! — рухнув на колени, перекрестился матрос.

Тремя перстами крестится — не из диаспоры, значит. Что ж, в эти времена людям верить проще. Первое — матрос сильно рискует, ручаясь за Евпатия. Второе — не настолько Кирил распробовал новую должность и прилагающиеся к ней привилегии, чтобы «мутить» за моей спиной.

— Встань, братец. Как звать тебя? — спросил я матроса.

— Федором, Ваше Императорское Высочество, — ответил он, поднявшись на ноги.

— Расскажи, Федор, откуда и как хорошо ты знаешь Евпатия?

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество. Я в Екатеринбурге родился, там и жил, пока на флот не завербовался. У Евпатия там лавка была, у бати моего, кузнеца, Евпатий подковы, гвозди да лопаты по честной цене брал.

— Отец — кузнец, а ты на флот?

— Четвертый я, Ваше Императорское Высочество, — потупившись, развел руками матрос. — Кузня не наша, артельная. Братьёв моих вместила, на меня места не осталось.

— Жалеешь?

Матрос просто не мог ответить иначе:

— Никоим образом, Ваше Императорское Величество!

— Купеческое семейство Мухиных — важные люди в Риге, — как бы себе под нос заметил Андреич.

Я посмотрел на Евпатия.

— Так то другие Мухины, поболее нас, — развел он руками. — Фамилия общая, но боле ничем с теми Мухиными не связан. От Урала до Риги путь не близкий, никогда там не бывал, куда уж мне с самими Мухиными знаться?

«Важные» из уст Андреича и «поболее нас» из купеческих значат, что Рижские Мухины олигархи или вроде того. Надо будет поузнавать, и, если будет толк, попробовать навести связи.

— Андреич, выдай Федору пять рублей за честность и готовность поручится за православного соотечественника.

— Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! — проорал матрос.

— Ступай, братец, — отпустил я его.

Щелкнув каблуками и козырнув, матрос с поклоном принял из рук камердинера ассигнацию и ушел. На ассигнации, кстати, имеются подписи управляющего Государственного банка, ответственного кассира и приписка о том, что при предъявлении ассигнацию можно поменять на золотые или серебряные монеты. Не совсем «золотой стандарт» — курс пока плавает. Золотого стандарта допускать нельзя — прямой путь во внешнедолговое рабство. Монетарная масса растет и будет расти дальше, и золота Родине, несмотря на богатейшие недра, не хватит физически — технологии совсем не те, чтобы забуриваться на километры под землю. Технологиям я помогу — в универе учился на совесть, и многие «нефтяные» наработки годятся для геологии в принципе. Помимо недостатка собственного золотого запаса, есть и издержки — монеты портятся, теряют в весе, закапываются бережливыми гражданами в землицу, и их нужно отливать заново. Проблема хранения и обслуживания запаса тоже влетает в копеечку. Импортерам, инвесторам и экспортерам, спору нет, очень выгодно, но стабилизировать валюту и привлекать инвестиции можно и более рациональными способами. Александру, Никки и прочим имеющим право на решения в масштабах страны будут петь о том, насколько это хорошо и престижно, и они поведутся. Моя задача — собрать лобби противников «золотого стандарта» и прогнуть монархов на привязку рубля, например, к золото-серебряно-валютным резервам.

За размышлениями я успел добраться до стола и написать Никки записку:

«Купец Евпатий не лгал. Собираюсь вести его в полицию в компании сэра Уолласа. Уверен, наш добрый английский друг разберется и сам, но я считаю это хорошим поводом для прогулки. Не каждый день (и слава Богу!) доводится встретить настоящего плантатора-лиходея. Не желаешь ли отправиться с нами? Твой верный брат Жоржи».

— Андреич, Его Императорскому Высочеству, — отдал записку. — И кликни сэра Уолласа.

— Сию секунду, Георгий Александрович, — поклонился камердинер и пошел выполнять приказ.

— Дорогу до плантации помнишь? — спросил я Евпатия.

— Помню, Ваше Императорское Высочество!

— «Императорское» можешь опускать, — великодушно махнул я на него рукой. — Имя плантатора?

— Томсон, Ваше Высочество. Джордж.

— Значит сейчас поедем к нему, спрашивать как так вышло, — пообещал я. — Федор, переодеться!

Оставив гостей сидеть в гостиной, я сходил до спальни, где слуги меня переодели. Просто жесть — к завтраку одна одежда, к прогулкам — другая, к важным приемам — третья, к обеду — четвертая. Будь я на самообслуживании, я бы растерялся и впал в ничтожество от таких сложностей, а так просто немного раздражает. Но одежда замечательная — сидит как влетая, все ткани дышат и приятны телу, в зеркало на себя смотрю и невольно ухмыляюсь тому, насколько я стильный.

Сначала прибыл посыльный от Никки: «С радостью разделю с тобой это маленькое приключение, милый Жоржи. Встретимся у лифта через тридцать минут. Велю взять побольше фонарей. С надеждой на увлекательную прогулку, твой верный брат Никки».

Отлично, Высочайший «таран» с нами! Ах да, рейткнехт простаивает, а не должен:

— Юрка, готовь выезд.

— Сию секунду, Георгий Александрович! — отозвался рейткнехт и пошел заниматься делом.

— Его Императорское Высочество возмущен таким отношением к его подданному, — порадовал я новостью опасливо сидящего на краешке кресла — а ну как испачкает или порвет, и я расстроюсь? — Евпатия.