Главная тайна горлана-главаря. Сошедший сам

Новый свет

Ленина ли, Христа —

Суета сует

И всяческая суета».

В январе вышел и первый номер нового журнала лефовцев, о котором поэт Пётр Незнамов написал:

«“Новый Леф” начал издаваться с января 1927 года и выходил два года подряд».

Безымянная передовая статья (под ней стояла подпись: «Читатель!») была написана Маяковским (главным редактором журнала). В передовице говорилось:

«Мы выпустили первый номер "Нового Лефа".

Зачем выпустили? Что нового? Почему Леф?

Выпустили потому, что положение культуры в области искусства за последние годы дошло до полного болота.

Рыночный спрос становится у многих мерилом ценности явлений культуры».

Последняя фраза и в начале XXI века звучит весьма актуально.

Были в передовой статье и такие слова:

«Леф – журнал – камень, бросаемый в болото быта и искусства, болото, грозящее достигнуть самой довоенной нормы!»

Заканчивалась передовица так:

«"Новый Леф" – продолжение нашей всегдашней борьбы за коммунистическую культуру.

Мы будем бороться и с противниками нашей культуры, и с вульгаризаторами Лефа, изобретателями "классических конструктивизмов" и украшательского производственничества.

Наша постоянная борьба за качество, индустриализм, конструктивизм (т. е. целесообразность и экономию в искусстве) является в настоящее время параллельной основным политическим и хозяйственным лозунгам страны и должна привлечь к нам всех деятелей новой культуры».

Готовясь к вояжу

Как бы желая проверить, правильно ли переориентировались лефовцы, торжественно объявившие в журнале «Новый Леф» о том, что они начинают бросать камни «в болото быта и искусства», Маяковский решил вновь выступить в разных городах Союза.

Павел Лавут:

«Это было в январе 1927 года. Я советовал дождаться навигации, чтоб соединить приятное с полезным. "Сейчас морозные дни. Придётся передвигаться и в бесплацкартных вагонах. Утомительные ночные пересадки…", – говорил я Маяковскому. Но он продолжал настаивать, и меня буквально ошарашил:

– Во-первых, не люблю речных черепах, а во-вторых – это не прогулка, а работа с засученными рукавами».

В самом начале января лефовцы написали заявление в главный партийный орган страны. Документ, подписанный Владимиром Маяковским и Сергеем Третьяковым, был вручён лично Глебу Максимилиановичу Кржижановскому, председателю комиссии по улучшению быта писателей.

«В отдел печати ЦК ВКП(б)

В комиссию по улучшению быта писателей

В Федерацию объединений советских писателей

От литературного объединения ЛЕФ

Заявление

Писатели Лефа настаивают на включении в "Федерацию объединений советских писателей" объединения Леф на равных основаниях с 3 уже вошедшими союзами (ВАПП, Союз писателей и Союз крестьянских писателей) и на предоставлении Лефу 7 мест в совете Федерации».

Поданный в ЦК документ завершал «список работников Лефа» – 38 фамилий, после которых стояло: «и мн.<огие> др.<угие>».

Лили Брик в списке не упомянута. Зато после Сергея Эйзенштейна, Дзиги Вертова и Сергея Юткевича (двадцать восьмым работником Лефа) назван и Владимир Силлов.

Вручив Кржижановскому лефовское заявление, лидер лефовцев долго беседовал с большевистским вождём.

11 января нарком Луначарский выдал Маяковскому официальную бумагу, удостоверявшую, что поэт едет в Казань, Самару, Саратов, Нижний Новгород, Пензу, Ташкент, Баку, Тифлис, Кутаис и Батум «для чтения лекций по вопросам искусства и литературы».

А 12 января «Правда» опубликовала «Злые заметки» Николая Бухарина, в которых громилось творчество Сергея Есенина:

«Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого “национального характера”. Мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще… И всё-таки в целом есенинщина – это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого ещё более гнусная…

… советские устремления… оказались совсем не по плечу Есенину…»

Статью Бухарина Маяковский прочёл и 14 января (читая свою первую лекцию в московском Политехническом музее) высказался и о «советских устремлениях», оказавшихся «не по плечу Есенину». Доклад поэта-лефовца назывался «Даёшь изящную жизнь!». Даже «Комсомольская правда», опубликовавшая на следующий день отчёт об этой лекции, не рискнула употребить слово «даёшь» (с ним будённовцы обычно мчались в атаки) – статья была названа «Долой изящную жизнь (Маяковский за канареек)». В ней говорилось:

«Маяковский дотошным взором обвёл переполненный зал Политехнического музея и сразу же, потрясая своим огромным кулаком, обрушился на "изящную жизнь".

– Мне ненавистно всё то, что осталось от старого, от быта заплывших жиром людей "изящной жизни". "Изящную жизнь" в старые времена поставляла буржуазная культура, её литература, художники, поэты. Старые годы шли под знаком дорогостоящей моды, и всё то, что было дёшево и доступно, считалось дурным тоном, мещанством.

Сам Маяковский неоднократно сворачивал головы "канарейкам", громил кисейные занавески и пыхтящий самоварчик. Но теперь…

– Я за канареек, я утверждаю, что канарейка и кисейные занавески – большие революционные факты. Старые канарейки были съедены в 19-м году, теперь канарейка приобретается не из-за "изящной жизни", она покупается за пение, покупается населением сознательно.

Мы стали лучше жить, показался жирок, и вот снова группки делают "изящную жизнь"…