Главная улица

Она стряхнула чары и сбежала вниз.

— Теперь мы устроим настоящий китайский концерт! Поллок, Кенникот и хотя бы Стоубоди будут барабанщиками, остальные — певцами и флейтистами.

За флейты сошли гребешки с папиросной бумагой; барабанами служили табуретки и рабочий столик. Лоран Уилер, редактор «Неустрашимого», руководил оркестром с линейкой в руках и без малейшего чувства ритма. Музыка напоминала призывные звуки тамтама перед шатром предсказателя судьбы на миннесотской ярмарке, тем не менее все общество колотило, дудело, свистело с великим усердием.

Не успели гости выбиться из сил, как Кэрол выстроила их словно для торжественного шествия и, приплясывая, повела в столовую, где их ожидали голубые чашки с китайским рагу, орехами и имбирем в сиропе.

Никто, кроме побывавшего в разных городах Гарри Хэйдока, даже не слыхал ни о каких китайских блюдах, не считая баранины с соей. Забавно, с опаской разгребали они побеги бамбука, добираясь до золотисто подрумянившейся лапши, а Дэйв Дайер вместе с Нэтом Хиксом исполнил не слишком остроумный китайский танец. Было много шуму и веселой возни.

Кэрол почувствовала себя вдруг страшно утомленной. Ведь она всю тяжесть взвалила на свои хрупкие плечи. Больше она не могла. С грустью вспомнила она о своем отце, таком мастере по части сумасбродных вечеринок. Ей пришло в голову выкурить папиросу и тем шокировать гостей, но она тотчас же отбросила эту непристойную мысль. «Неужели, — подумала она, — их не заставишь хотя бы пять минут кряду разговаривать о чем-нибудь интересном, а не о том, какой зимний верх для своего «форда» купил Кнут Стамквист или что сказал Эл Тингли про свою тещу? А ну их! — вздохнула она. — Я достаточно потрудилась». Она скрестила ноги в шароварах и, устроившись поудобней, занялась имбирем… Поймав тихую, восторженную улыбку Поллока, она похвалила себя за то, что сумела бросить розовый луч на бледного адвоката, но тут же раскаялась в еретической мысли, что на свете существуют другие мужчины, кроме ее мужа. Вскочила, разыскала Кенникота и шепнула ему:

— Ты доволен, господин мой?.. Не бойся, это стоило недорого!

— Прекрасный вечер. Невиданный. Только… не клади ногу на ногу в этом костюме. Слишком ясно обрисовываются колени.

Кэрол рассердилась. Ее возмутила его бестактность. Вернувшись к Гаю Поллоку, она принялась беседовать с ним о верованиях китайцев. Сама она о китайской религии не знала ничего, зато он читал об этом и вообще, сидя в одинокие вечера в своей конторе, прочел по крайней мере по одной книге обо всем на свете. Тощий, немолодой Гай превратился в ее воображении в румяного юношу, и они вдвоем скрылись на далекий остров в Желтом море болтовни, как вдруг она заметила, что гости начали покашливать. А это на всеобщем бессознательном языке означало, что они хотят уйти домой и лечь спать.

Начались заверения в том, что «ее прием был просто замечательный и самый лучший на свете — о, все было так остроумно и оригинально!» Она прилежно улыбалась, и пожимала руки, и высказывала полагающиеся пожелания насчет детей, и просила всех хорошо закутаться, и хвалила пение Рэйми и ловкость Хуаниты Хэйдок в играх. Потом они с мужем остались одни в доме, полном тишины, крошек и обрывков китайских костюмов, и она устало прильнула к Кенникоту.

— Ну, Кэрри, ты настоящее чудо, — ласково сказал он, — и ты, пожалуй, права, что так тормошишь публику. Теперь, когда ты им показала, как надо веселиться, они уж больше не будут устраивать свои старые вечеринки с «номерами» и прочей скукой. Оставь! Ничего не трогай! Хватит с тебя! Марш в кровать, а я приберу.

Его умные руки хирурга погладили ее по плечу, и досада на его грубоватость растворилась в сознании его силы.

V

Выдержка из «Неустрашимого»: «Одним из самых приятных событий общественной жизни за последние месяцы было новоселье доктора и миссис Кенникот, отпразднованное в среду вечером в их прелестном, отделанном заново в модных тонах доме на Поплар-стрит. Доктор и егожена приготовили длясвоих многочисленных друзей оригинальные развлечения, в том числе китайский оркестр в настоящих причудливых китайских костюмах. Дирижировалоркестром редактор нашей газеты. Гостям было предложено изысканное угощение в чисто восточном вкусе. Все присутствовавшие остались чрезвычайно довольны проведенным временем».

На следующей неделе был прием у Дешуэев. Круг плакальщиков весь вечер не покидал своих мест, и Дэйв Дайер исполнил «номер» с норвежцем и курицей.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Гофер-Прери укладывался на зимовку. В конце ноября и весь декабрь снег шел каждый день. Термометр стоял на нуле и угрожал упасть еще градусов на двадцать или тридцать. Зима в северных областях Среднего Запада — это не просто время года, это колоссальный труд. У каждой двери сооружались заграждения от метели. На всех улицах можно было видеть, как почтенные домохозяева — Сэм Кларк, богач мистер Доусон — все, кроме астматика Эзры Стоубоди, позволившего себе роскошь нанять мальчика, — карабкаются с опасностью для жизни по лестницам, спеша вставить зимние рамы в окна второго этажа. Кенникот тоже вставил вторые рамы, и, пока он трудился за окном, Кэрол прыгала в спальне и кричала, чтобы он не проглотил винты, которые он держал во рту, а они смешно торчали, точно железные вставные зубы.

Верным признаком прихода зимы служило появление в домах Майлса Бьернстама, высокого, плотного, рыжеусого холостяка, закоренелого атеиста, спорщика и мастера на все руки. Дети любили его, и он часто бросал работу, чтобы рассказывать им невероятные истории о морских путешествиях, о лошадях и медведях. Родители либо смеялись над ним, либо тихо его ненавидели. Он был единственный демократ в городе: он одинаково называл по имени и богатого мельника Лаймена Кэсса и бедного финна-крестьянина с Дальнего озера. Его прозвали «Красным шведом» и считали немного помешанным.

Бьернстам умел делать что угодно: запаять кастрюлю, сварить автомобильную рессору, успокоить взбесившуюся лошадь, починить часы, вырезать из дерева шхуну и таинственным образом вставить ее в бутылку. Теперь целую неделю он был в Гофер-Прери главным. Он был единственный человек, кроме механика в лавке Сэма Кларка, который разбирался в водопроводных системах. Все просили его осмотреть печи и трубы отопления. Он бегал из дома в дом до десяти вечера. Вода из лопнувших труб сосульками застывала на его кожаной куртке. Плюшевая кепка, которой он никогда не снимал, входя в дом, обратилась в ком смерзшейся угольной пыли. Красные руки растрескались. Изо рта торчал окурок сигары.

С Кэрол он был очень вежлив. Нагнулся осмотреть топку водогрейного котла, потом выпрямился, поглядел на хозяйку дома и буркнул:

— Уж как там будет с остальной работой, не знаю, а вашу печь придется починить!

Более бедные дома Гофер-Прери, для которых услуги Майлса Бьернстама были недоступной роскошью — а к таким принадлежала и лачуга самого Майлса Бьернстама, — хозяева до самых подоконников завалили землей и навозом. Для защиты путей от заносов вдоль железной дороги установили разборные снеговые щиты, из которых на лето составлялись романтические деревянные шалаши — излюбленное место игр городских мальчишек.

Фермеры приезжали в город на самодельных санях, устланных сеном и прикрытых стегаными одеялами.

Полушубки, меховые шапки и рукавицы, боты чуть ли не до колен, серые вязаные трехметровые шарфы, толстые шерстяные носки, парусиновые куртки, подбитые, точно утята, пушистой желтой шерстью, мокасины, красные фланелевые напульсники для обветренных мальчишечьих запястий — все эти средства защиты от мороза, пересыпанные нафталином, поспешно извлекались из ящиков и сундуков, и по всему городу раздавались детские голоса: «Посмотри-ка на мои рукавицы! А какие у меня гамаши!» На северных равнинах переход от душного лета к суровой зиме так резок, что дети каждый раз с удивлением и гордостью открывают в своих домах эти доспехи героев-полярников.