Главред: назад в СССР 2

— Свободную палату, срочно! — громким ясным голосом проговорил доктор в невысокой хирургической шапочке, и медсестра довольно проворно для своего почтенного возраста подскочила к носилкам с окровавленной девушкой.

— Ой, это что же с ней? — воскликнула Надежда Архиповна. — Кто с ней так?

— Бытовая драка, — ответил доктор. — Муж-алкоголик напился и рукоприкладством занялся. Хорошо, соседи милицию вызвали. Скрутили пьянчугу, но жену, зараза, успел побить. Оформляйте по городу.

— Сейчас-сейчас, — засуетилась медсестра. — Вот там свободно, туда ее вкатывайте.

Двое рослых санитаров вкатили носилки в палату, где лежала Соня, доктор с Надеждой Архиповной прошли следом. Я посмотрел на захлопнувшуюся дверь и поковылял к продавленному диванчику перед телевизором. На экране Татьяна Самойлова и Алексей Баталов играли историю двух влюбленных на фоне событий Великой Отечественной. Как-то вышло, что я ни разу не смотрел «Летят журавли» целиком, и потому втянулся в перипетии сюжета с головой. А вскоре к старенькому «Горизонту» потянулись страждущие, истосковавшиеся по информации и культуре. Спустя пару минут небольшой холл оказался забит чуть ли не до отказа, и я даже испугался, что вся операция пойдет насмарку из-за такого количества свидетелей. Но быстро сообразил, что преступник вряд ли пойдет на свое черное дело в такое раннее время. Нет, он дождется, когда все уснут.

Бригада, что привезла избитую девушку, с таким же шумом и гамом покинула отделение. Надежда Архиповна, охая и качая головой, вернулась на пост. Потом радиоточка сообщила, что в Москве уже двадцать два часа, и добродушная медсестра моментально подобралась. Безапелляционным тоном она разогнала всех по палатам, а в коридоре погасли яркие дневные лампочки и включилось теплое дежурное освещение. Пришлось и мне подчиниться. Правда, спать я не собирался и утянул с собой томик «Евгения Онегина». На небольшой полочке у телевизора лежали и другие книги, но мне захотелось вспомнить про дядю, который самых честных правил.

— Кашеваров, до утра потерпи, голубчик, — Надежда Архиповна, несмотря на теплые слова, все еще была строга, и ослушаться ее не смел даже суровый фронтовик Василич, мой сосед по палате.

— А я просто рядом положу, на тумбочку, — сказал я. — С утра почитаю.

— Хорошо, — согласилась медсестра, и мы зашли в нашу «келью». Я, Василич и старый грузин Джемалий Акакиевич.

Оба пенсионера еще некоторое время перекидывались скабрезными шутками, затем фронтовик нечаянно или, наоборот, умышленно спросил, по каким морям плавал Акакьич, и тот взорвался праведным гневом. Минут десять я слушал, как престарелый рыболов объяснял, что плавает исключительно определенная субстанция, а по морю ходят. Василич тихонько посмеивался, из чего я сделал вывод, что все он прекрасно понимал и подшучивал над грузином. Затем они как-то быстро уснули и начали храпеть наперегонки. Захочешь и не уснешь!

Я ворочался, специально не закрывая глаза, чтобы не сморило. После прививки меня беспокоил легкий озноб, пришлось закутаться в одеяло, и стало невероятно уютно. Я стал обдумывать, что еще смогу сделать в газете, когда меня восстановят, потом переключился на мысли об Аглае. Как назло, мужской организм начал представлять ее в пикантных кружевах, пришлось даже сесть, откинув одеяло, чтобы опять зазнобило. Я специально сдвинулся на край жесткой советской койки, чтобы железо врезалось в филейную часть. Вот так, чтобы максимально некомфортно.

А потом я услышал голоса. Один из них принадлежал Надежде Архиповне, другой был приятно бархатистым мужским. Я обещал Кайгородову, что не буду отсвечивать, но ходить в туалет мне никто не запрещал. Тем более что позывы были реальными, а не надуманными.

— Кашеваров, голубчик, куда тебя понесло? — всплеснула руками медсестра. — Первый час ночи!

— Кашеваров? — переспросил гладко выбритый врач в глухо застегнутом халате. — Главный редактор?

— Нее, — чуть хрипловатым голосом сказал я. — Я вас умоляю, доктор!..

— Обознался, — улыбнулся мужчина. — Однофамилец, значит…

— Так куда пошел-то? — вновь позвала меня Надежда Архиповна.

— В туалет, теть Надь! — для проформы я даже сделал вид, что возмутился. — Нельзя, что ли? Чаю надузился в буфете, вот маюсь теперь.

— Давайте бегом, Кашеваров, — строго сказал врач. — У вас особый режим, его нарушать нельзя.

«А вы кто такой?» — чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя прикусил язык.

— Здесь все больные, у всех режим, — вместо этого буркнул я и уверенно направился к туалету.

— Это верно, — хохотнул врач и повернулся к медсестре. — Так, а вы все же сходите сейчас в третью палату. Там Фирсов лежит, его по ошибке к вам направили. Он в неврологии должен быть.

— Да нет там Фирсова, я ж говорю! — Надежда Архиповна всплеснула руками.

— Должен быть! — с нажимом сказал врач. — Проверьте, а то у него связи с облздравом, все пострадаем…

Последнюю фразу он произнес заговорщицким шепотом, и медсестра, охнув, потопала в третью палату. А я, почуяв неладное, зашел в туалет и принялся вслушиваться в происходящее. Надежда Архиповна принялась звать Фирсова, дверь в туалет качнулась от сквозняка. Я вышел — незнакомого врача не было. По телу пробежал холодок. Вдруг это убийца?

Сердце бухало, как кузнечный молот. Что делать? Как сообщить Кайгородову? Кто из пациентов, храпящих сейчас в палатах, на самом деле милиционер? Может, самому?..

— Ты че здесь? — неожиданно рядом со мной словно из пола вырос бритый детина с жирными губами и оттопыренными ушами. Он был в больничной пижаме, но почему-то не в шлепанцах, а в туго застегнутых мужских сандалиях.

Это меня смутило. Не похож он был на того, кто только сейчас вскочил с койки. Когда обуться успел? Тем более ремешки затянуть — знаю я эти советские сандалии, у самого в детстве похожие были, только поменьше. А сложностей одинаково.

— А? — я глотнул ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, а потом с неизвестно откуда взявшейся злостью ткнул детину в грудь пальцем, затем повернулся в сторону туалета. — До ветру ходил. С каких пор запрещено?

Зря я этого ушастого потрогал. Со скоростью молнии он перехватил мою руку и заломил ее за спину, одновременно надавливая мне на шею и заставляя нагнуться. В этот момент что-то загрохотало, послышался звон осколков. Детина швырнул меня на пол, я не удержался и проехал на животе по линолеуму.

Снова грохот и сдавленный крик!

Глава 26

Извернувшись, я ухватил ушастого за ногу, и он с трескучим оглушительным матом растянулся на полу. В сторону поста медсестры, крутясь, промчался черный пистолет. Детина ловко вскочил, подобрал оружие, мгновенно развернулся, направив на меня ствол. В голове звенело.

«Конец!» — подумал я, не успев даже испугаться.

— Петров! — гаркнул кто-то, и ушастый повернулся на звук, не отводя, тем не менее, от меня пистолет.