Главред: назад в СССР 3

— Стоп! — раньше меня отреагировал Котенок. — Первое предупреждение, Антон Янович. Давайте по существу, без сотрясания воздуха…

— От вас ли я это слышу? — неожиданно улыбнулся Сало, и я понял, что вот-вот произойдет нечто непоправимое. — От вас, человека, который недавно обвинял советскую власть в дефиците спиртного за счет чернобыльской зоны? Да-да, товарищ Котенок, я слышал ваше выступление на автобусной остановке…

— Товарищ Сало! — я решил, что уже точно пора вмешаться. — Немедленно смените градус дискуссии! Вы сюда свои идеи пришли продвигать или по личностям пройтись?

Справедливости ради, наш второй краевед не кривил душой — Котенок и вправду не чурался того, чтобы подкинуть дровишек в топку эмоций. Как раз во время нашего знакомства, когда я его впервые увидел, он этим и занимался. Подзуживал толпу, чтобы раскачать ee на антисоветских настроениях. Да и под грузовик на демонстрации бросался тоже не для успокоения масс — такое самоубийственное поведение не назовешь приемом красноречия. Это после ареста и моего предложения поучаствовать в новом проекте он стал более покладистым, потому что нашел лучшее применение своим талантам. Правда, из песни слов не выкинешь, и поведение Котенка временами было действительно обескураживающим. Вот только, во-первых, мне не нужно было, чтобы авторитет моего сопредседателя упал столь глупо и быстро, a во-вторых, сам Антон Сало сейчас ой как не прав. Пригласили, что называется, на свою голову…

— А что не так, товарищ Кашеваров? — прищурился Антон Янович. — Разве вы не согласны c тем, что ваша русская культура сильнее всех пострадала? Был Любгород, стал Андроповск… С таким названием можно и в Казахской ССР что-то построить. Разве нет?

Краюхин c Козловым сидели c каменными лицами, но пока не вмешивались — ждали, когда я все разрулю. Однако долго они терпеть не будут, и вот тогда пиши пропало. В многонациональной стране, победившей фашизм, теребить такие вопросы — Сало, конечно, дал жару. Но жуткого ничего он пока не наговорил, так что не все потеряно.

— Пятая графа, — спокойно сказал я, чтобы co своей стороны не накалять обстановку, a наоборот, остудить пыл. — В паспорте гражданина Советского Союза пишется национальность. И вас никто не заставляет притворяться русским или представителем любой другой народности. О каком размытии границ вы говорите? Есть культурная общность — советский народ. И есть, как вы верно подметили, огромное число национальностей. Да, были ошибки, увы. Бывало всякое. Но вместо того, чтобы предъявлять друг другу обиды, нам как никогда нужно объединиться и продолжать строить адекватное общество. Может, не везде и во всем счастливое… Все это поправимо. Все от нас зависит, как мы себя поставим. И какая разница, кто летает в космос — Манаров[2], Кизим[3] или Ковалёнок[4]? Разве в национальности дело? А кто сейчас, по-вашему, закрывает бреши в Чернобыле? Русские, украинцы, белорусы, карелы, казахи, армяне… Устанешь перечислять. Вы чего добиваетесь? Что и кому вы хотели доказать своей выходкой?

С каждой фразой мой голос звучал все громче и громче, я не заметил, как распалился, и все присутствующие теперь смотрели на меня co смесью испуга и уважения. Разве что оба партийца сохраняли олимпийское спокойствие, поняв, что все в итоге под контролем, и товарищ Сало уже стоял бледный, как застиранное полотно. Кажется, он жалеет o том, как построил свое выступление.

— Мы всем объясняли правила, — не дождавшись ответа, я продолжил. — Говорили, подчеркивали, что главное — это дискуссия. Причем c взаимным уважением. Оскорбления, переходы на личности, сомнительное кликушество — это не к нам.

— Я… прошу прощения, — Сало к этому моменту пришел в себя. — Пожалуй, я действительно перегнул палку. Дело в том, что проблема самобытности национальных культур — это действительно сложный вопрос, так сказать, щекотливый… Увлекся. Меня это тревожит, и я…

— Думаю, вам следует извиниться перед Алексеем, — поняв, что он снова подбирает слова, я решил сразу перейти к главному. К решению проблемы.

— Алексей, примите мои извинения, — быстро проговорил Сало, глядя на Котенка. — Мне очень жаль.

— Я подумаю, — ответил диссидент, блеснув линзами затемненных очков.

— Теперь я могу продолжить? — улыбнувшись, Антон Янович повернулся ко мне.

— Нет, — уверенно глядя ему в глаза, твердо сказал я. — И вообще, если честно, я задаюсь вопросом, уместно ли ваше участие в нашем клубе… Причем скажу прямо: не за тему, не за оскорбления — c ними нам тут пришлось бы избавляться от многих, причем не только от молодых и дерзких, но и от старых и бородатых, причем чуть ли не раньше.

— На этой части моей речи отец Варсонофий еле слышно хмыкнул — понял, по кому я тут потоптался. Но вышло удачно, напряжение окончательно ушло, и вот теперь можно было перейти к решению. Не на эмоциях, своих и чужих, a по правилам, которые мы заранее обсудили.

— Так в чем же я не прав? — в голосе Сало снова появились дерзкие нотки, от былого раскаяния не осталось и следа.

— Все просто, — ответил я. — Вы вышли сюда обвинять, в то время как клуб создавался, чтобы находить решения. Мелочь, да? Кричать громкие слова и выглядеть красиво, взобравшись на трибуну, ведь гораздо важнее? А поиск решений — пусть этим занимаются скучные некрасивые люди, не такие, как мы!

Сало промолчал, хоть один умный поступок. Но мне все равно очень хотелось прямо сейчас выгнать его. Показать всем, что правила соблюдаются неукоснительно. Что они для каждого без исключений. И неважно, насколько благие твои намерения. Так и подмывало проявить жесткость и непреклонность. Но кое-что меня остановило.

Тот самый принцип демократии, который я сам же усиленно продвигаю. Способность и желание договариваться. Всегда и co всеми. Краевед Сало решил макнуть себя и остальных в грязь межнациональных разборок — и это после того, как на площади перед ДК еще каких-то полтора-два часа назад в воздухе висел похожий риск. Только там нас попытались стравить неизвестные провокаторы, a здесь — тот, кто решил стать одним из нас. Людей, которым дорог наш город, наша страна и те, кто живет на ee территории. Тех, кто хочет перемен к лучшему, a не просто из принципа лишь бы все развалить и построить заново. Хватит, уже так однажды сделали. Наломали дров, но построили государство, победившее в страшной войне и покорившее космос. А теперь надо не просто его сохранить, но и поменять в лучшую сторону.

Так что нет. Не мне решать, давать Сало еще один шанс или же нет.

— Голосуем, товарищи, — сказал я, по-прежнему не отводя взгляда от националиста. — Касается только действующих участников клуба. Мы c Алексеем воздерживаемся по понятным причинам — так как являемся сопредседателями и не хотим влиять ни на чье решение.

— А я? — Сало сглотнул. — Я тоже не голосую?

— Вы были допущены к выступлению, так что ваш голос тоже учитывается, — c подчеркнутым равнодушием сказал я, хотя внутри все кипело. — Пока еще вы член клуба «Вече». Но если решится иное… Итак, кто за то, чтобы Антон Янович Сало исправил досадное недоразумение и остался действующим участником?

Взметнулись вверх руки Котикова, Жеребкина, Зои Шабановой. Затем пришла очередь отца Варсонофия, чуть запоздав, поднял руку Сеславинский. Якименко не спешил, не торопилась и Клара Викентьевна, которая должна была оппонировать Сало, но после его выступления пребывала в шоке. И это Громыхина! Не думал, что ee можно выбить из колеи… Сашка Леутин, неожиданно притихший после той уличной драки, чуть поколебавшись, все же не стал поднимать руку. С каменным лицом, не шевелясь, сидела бабушка Кандибобер, настоящая фамилия которой была Челубеева, татарского происхождения. Для нее грубость Сало, очевидно, стала чем-то личным. Как и для Якименко, кстати, c его украинскими корнями. Так, пока пятеро за и четверо, судя по всему, против… Стоп, a сам Антон Янович?