Глаз бури

–  Что это такое?

–  Для уговаривания и покорения гор, - самодовольно улыбнулся Бинабик.
– Даже кануки, очень быстроногие жители, не влезают на очень высокие вершины, когда совсем не готовы к этому. Смотри, вот это, чтобы надевать на сапоги.
– Он показал на пластины с гвоздями.
– А это ледяные топоры - они имеют большую пользу. Слудиг, с несомненностью, узнает их.

–  А сбруя?

–  Чтобы мы могли связывать себя вместе. Если идет дождь со снегом или если прибежала лавина, или если лед слишком тонкий, когда один упадет, другие могут удерживать его тяжесть. Если бы я имел время, то приготовлял бы упряжь и для Кантаки тоже. Она будет огорчаться, оставаясь сзади, и мы будем иметь грустное расставание, - смазывая и полируя все это, тролль напевал себе под нос тихую мелодию.

Саймон молча смотрел на снасти Бинабика. Почему-то он думал, что лазить по горам ничуть не труднее, чем подниматься по ступенькам Башни Зеленого ангела - круто в гору, но, в сущности, ничего более страшного, чем обыкновенный трудный переход. Эти разговоры о падениях и лавинах…

–  Хо, Саймон-парень!
– Это был Гримрик.
– А ну-ка давай, делай дело. Собери хотя бы немного щепок. Устроим последний хороший костер перед тем как лезть в горы, искать свою смерть.

***

Этой ночью в его снах снова возникла белая башня. Он отчаянно цеплялся за ее скользкие окровавленные стены, а волны выли внизу, и черная красноглазая тень наверху звонила в гибельные колокола.

***

Трактирщик поднял глаза и открыл рот, чтобы заговорить, но остановился, не сказав ни слова. Он моргал и сглатывал, как голодная лягушка.

Вошедший был монахом в черной рясе с капюшоном, его одеяние в нескольких местах было запачкано дорожной пылью. Что в нем бьшо удивительным, так это размеры. Он был нормально высокий, но могучий, как бочка, достаточно большой для того, чтобы комната таверны - не самая светлая из всех возможных, надо отметить, - заметно потемнела, когда он протиснулся в дверь.

–  Я… Извините, отец, - трактирщик заискивающе улыбнулся. Этот слуга эйдонитского бога выглядел так, как будто, увидев грешника, сжимает его, пока грех не вытечет вместе с кровью.
– Что вы спрашивали?

–  Я сказал, что обошел все кабаки на каждой улице у этой пристани, и нигде мне не было удачи. Спина у меня болит. Налей мне кружку чего-нибудь покрепче.
– Он протопал к столу и опустил свое грузное тело на скрипучую скамью.
– В этом богом проклятом Абенгейте больше трактиров, чем дорог, - трактирщик заметил, что монах говорит с акцентом жителя Риммергарда. Это объясняло нежный розовый цвет лица монаха: трактирщик слышал, что густые бороды мужчин-риммеров приходится брить трижды в день - а те, которые этого не делают, просто отращивают их.

–  Это портовый город, отец, - сказал он, поставив здоровенную бутыль перед сердитым помятым монахом.
– А в эти дни, когда такое творится.
– Тут он передернул плечами и состроил гримасу.
– Ну просто уйма приезжих ищет комнату.

Монах вытер пену с верхней губы и нахмурился.

–  Я знаю. Проклятый позор. Бедный Лут…

Трактирщик нервно огляделся, но эркинландские стражники в углу не обращали на них никакого внимания.

–  Вы говорили, что вам не повезло, отец, - сказал он, меняя тему.
– Могу я узнать, что вы ищете?

–  Монаха, - прорычал огромный человек.
– Брата-монаха, я хотел сказать, да еще парнишка при нем. Я прочесал пристань сверху донизу.

Хозяин таверны улыбнулся, вытирая фартуком тяжелую бутыль:

–  И вы пришли сюда под конец? Прошу простить меня, отец, но боюсь, что ваш бог решил испытать вас.

Большой человек хрюкнул и оторвался от зля.

–  Что ты хочешь сказать?

–  Так они же были здесь - были, если только это та самая пара.
– Удовлетворенная улыбка трактирщика окаменела, когда монах поднялся со скамьи. Его покрасневшее лицо оказалось в нескольких дюймах от лица трактирщика.

–  Когда?

–  Д-два-три д-дня назад - я не уверен…

–  Ты действительно не уверен?
– угрожающе спросил монах.
– Или просто хочешь денег?
– Он мрачно похлопал себя по одеянию. Трактирщик не знал, кошелек иди нож нащупывает этот странный Божий человек; как бы то ни бьшо, он никогда особенно не доверял эйдонитам, и проживание в самом космополитичном городе Эрнистира не улучшило его мнения о них.

–  О нет, отец, правда! Они… они были здесь несколько дней назад. Спрашивали о ложе в Пирруин. Монах маленький такой, лысый? Парнишка узколицый, черноволосый? Они были здесь.

–  Что ты им сказал?

–  Чтобы шли к старому Гелгиату, к "Иргвд Рам" - эта таверна с веслом, нарисованным на входной двери, у конца ближнего берега!

Трактирщик в ужасе замолчал, потому что огромные руки монаха легли ему на плечи. Будучи вполне сильным мужчиной, он чувствовал, что его держат легко, как ребенка. Через мгновение у него закружилась голова от сокрушающего ребра объятия, так что когда монах вслед за этим сунул ему в руку золотую монету, он мог только тихо хрипеть, пытаясь расправить сдавленные легкие.

–  Милостивый Узирис да благословит твой трактир, эрнистириец, - прогремел огромный человек, и по всей улице головы рыбаков повернулись на шум.
– Это первая удача с тех пор, как я начал этот Богом проклятый поиск!
– Он протиснулся в дверь со скоростью, достойной человека, бегущего из горящего дома.

Трактирщик медленно вздохнул, морщась от боли, и сжал в кулаке монету, еще теплую от огромной руки монаха.

–  Сумасшедшие, как лунатики, эти эйдониты!
– сказал он себе.
– Вот уж тронутый!

***

Она стояла у поручней и смотрела, как скользит прочь Абенгейт, отступая в туман. Ветер растрепал ее коротко остриженные волосы.

–  Отец Кадрах!
– крикнула она.
– Идите сюда! Видели ли вы когда-нибудь что-то более прекрасное?
– Она указала на расширяющуюся полосу зеленых вод океана, отделявшую их от туманной серой линии берега. Над пенистым кильватером корабля с криками носились чайки.

Монах слабо махнул рукой с того места, где присел у груды связанных бочек.

–  Ты наслаждайся… Малахиас. Я никогда не был особенно хорошим мореплавателем. Видит Бог, я не думаю, что это путешествие может что-нибудь изменить, - он вытер со лба соленые брызги - или капли пота. Кадрах не выпил ни капли вина с тех пор, как ступил на палубу корабля.

Мириамель подняла голову и увидела двух эрнистирийских матросов, с интересом наблюдающих за ней с верхней палубы. Она тряхнула головой, встала и подошла, чтобы сесть рядом с монахом.

–  Почему вы поехали со мной?
– спросила она через некоторое время.
– До сих пор я не могу этого понять.