Глаз Пернатого Змея
Шрифт:
Из здания суда вышел озабоченный охранник, подошел к одному из мужчин и осведомился:
— Это вы чего тут делаете?
— Не положено разглашать! — высокомерно проговорил мужчина, но тут же огляделся по сторонам, понизил голос и проговорил: — Поступил сигнал, что эта статуя — не просто статуя, а большая художественная ценность. Работа итальянского скульптора Микеланджело Антониони.
— Иди ты! Не может быть! — охранник недоверчиво присвистнул. — И стоит тут просто так?
— То-то и оно! Вот мы сейчас ее обследуем, и если сигнал подтвердится — заберем в музей. Но только ты смотри — никому
— Само собой! — охранник удалился, чтобы тут же сообщить новость уборщице суда тете Любе.
Через полчаса в районе циркулировали три варианта событий: что статуя заминирована и возле нее работают саперы, переодетые сантехниками; что статуя внутри пустая и наполнена героином, который в данный момент извлекают сотрудники госнаркоконтроля; и, наконец, что статуя Фемиды на самом деле — знаменитая Венера Милосская, которой в целях маскировки приделали руки и прочие недостающие детали.
Как бы то ни было, Лене и его спутникам никто не мешал спокойно обследовать злополучную статую.
Они взобрались на постамент и осмотрели богиню с ног до головы и с головы до ног.
И ничего не нашли.
— Пустой номер, — вздохнул Леня, безуспешно попытавшись заглянуть под повязку, закрывающую глаза Фемиды, и слез с постамента. — И с чего мы взяли, что ваша жена имела в виду именно эту статую?
При этом он весьма выразительно посмотрел на Лолу, которая подала им эту идею.
— А никаких других мыслей у вас все равно не было! — огрызнулась та. — И вообще, что за манера всегда и во всем обвинять меня?
— Да никто тебя ни в чем не обвиняет! — отмахнулся Леня.
— У сильного всегда бессильный виноват! — продолжала обижаться Лола. — Пожив с тобой, я знаю, почем фунт лиха… а ты меня не ценишь, не понимаешь, что мал золотник, да дорог…
Леня вдруг замолчал, подняв глаза на богиню.
— Что с тобой, Ленечка? — забеспокоилась Лола. — Да не расстраивайся ты так! Ну, не нашли камень, но это еще не конец света…
— Фунт! — воскликнул Маркиз и снова полез на постамент. — Там же было написано Ph, то есть фунт! А фунт — это мера веса! Причем не только в Англии, но и в дореволюционной России! Когда делали эту статую, все взвешивали в фунтах и золотниках…
— Леня, — испуганно пролепетала Лола, — не принимай это так близко к сердцу! Поедем домой, ты выпьешь горячего чаю, примешь ванну, и тебе станет лучше…
— Я не свихнулся! — Леня покосился на нее. — Весы! Настя написала Ph, давая понять, что спрятала камень в весах!
Леня встал на постамент и потянулся к весам, которые Фемида держала в своей левой руке. Он едва не свалился, но все же дотянулся до них. Весы были самой примитивной частью конструкции, с двумя чашками и стрелкой. На чашках лежали бронзовые гирьки, стрелка упиралась в шкалу. И, что интересно, стрелка стояла не в центре шкалы, она была смещена влево, из чего можно было сделать вывод, что гирьки в левой чашке весов тяжелее, чем в правой.
Леня по очереди потрогал гирьки. Всего их было шесть, и пять из них не поддавались, они были отлиты вместе с чашкой, представляли с ней единое целое. А вот шестая…
Шестая гирька слегка пошевелилась.
— Дайте нож! — крикнул Леня своим спутникам.
На
этот раз Лола не стала сыпать поговорками и отпускать сомнительные шуточки. Она поняла, что дело серьезно, и протянула Маркизу складной швейцарский нож. Леня открыл самое длинное лезвие и осторожно подцепил шатающуюся гирьку. Она была приклеена к чашке весов и легко отделилась.Леня молча, с торжественным видом спустился с постамента, сжимая в руке гирьку.
— Вот оно! — проговорил он, показав свою находку сначала Георгию, а потом Лоле.
— Что ты этим хочешь сказать? — осведомилась его боевая подруга. — Что эта гирька золотая? Пилите, Шура, пилите, как говорил Паниковский?
— Ну, зачем ты так! Это же не простая гирька, а насыпная! Такими пользовались жулики-продавцы до революции, эти гирьки развинчивались, а внутрь насыпали дробь на нужный вес…
Маркиз с видом циркового фокусника повернул верхнюю часть гирьки.
И гирька действительно разделилась на две части.
Маркиз наклонил ее, и на его ладонь выкатился прозрачный камень необыкновенной красоты.
— Это он, — проговорил Леня, от волнения понизив голос. — Это Глаз Пернатого Змея!
Его спутники молчали, не сводя глаз с алмаза.
Наконец Леня опомнился, положил камень обратно в гирьку и спрятал его в карман синего комбинезона.
— Пора уезжать, а то наши действия уже вызывают нездоровый интерес местных жителей!
Действительно, к ним приближался охранник.
— Ну что, нашли, что искали? — осведомился он.
— Нашли! — подтвердил Маркиз. — Едем за подкреплением. А ты пока обеспечь сохранность памятника. Я на тебя очень надеюсь.
— Обеспечу! — пообещал бравый охранник.
— Ну, кажется, теперь действительно все! — сказал Маркиз. — Остался последний, самый приятный момент…
Тем не менее на лице его было беспокойство.
Леня вздохнул и набрал номер.
— Могу я поговорить с Андреем Николаевичем Ракитиным? — проговорил он, услышав в трубке суховато-вежливый голос.
— Как вас представить? — осведомились с той же осторожной вежливостью.
— Мое имя вряд ли ему что-то скажет, — ответил Леня и быстро добавил, пока собеседник не повесил трубку: — Скажите Андрею Николаевичу, что речь идет о Глазе Кетцалькоатля.
— Минутку, — голос стал еще суше и пропал. Из трубки доносилась классическая музыка.
Наконец она затихла и раздался другой голос — жесткий, подозрительный и в то же время взволнованный.
— С кем я говорю?
— Мое имя вам ничего не скажет, — повторил Леня. — Я, можно сказать, частный детектив, и в моих руках в процессе расследования оказался известный вам камень. Думаю, он вас заинтересует.
— Безусловно, — голос в трубке потеплел. — Вы можете приехать прямо сейчас?
Через час Леня въехал в ворота загородного дома.
На крыльце его встречал крепкий широкоплечий мужчина среднего роста, с глубоко въевшимся в кожу южным загаром. Его решительное волевое лицо было взволнованно.
— Ракитин, — представился он и вошел в дом, пригласив Леню идти следом.
Они вошли в кабинет, Ракитин показал Лене на стул, сам принялся расхаживать по комнате, как тигр по клетке, и наконец нетерпеливо проговорил: