Глаз времени

— Пусть даже так, но я все равно не могу поверить, что вы успели сделать так много и в столь короткий срок…

Наблюдая, как внизу кипит работа, пуштун чувствовал себя слегка виноватым. Возможно, это он отсутствовал слишком долго.

Но ему нравились его экспедиции. В Индии им пришлось пробираться сквозь густые джунгли, встречая на своем пути всевозможных экзотических животных и растения, а вот людей — мало. Подобные вылазки совершали на восток, запад, север, юг — по всей Европе, Азии, Африке. Казалось, что знакомство с этим новым и богатым миром могло заполнить ту пустоту в сердце Абдикадира, которая появилась после того, когда он пережил чудовищно кровопролитную битву с монголами.

Пуштун повернулся к городу спиной и устремил взгляд на юг, где сверкающие линии ирригационных каналов пересекали зеленеющие поля. Именно там шла важнейшая для нового мира работа — выращивание пищи. Здесь все-таки был «Плодородный полумесяц», место зарождения организованного земледелия. Местные искусственно орошаемые поля когда-то поставляли треть продуктов питания империи персов. Бесспорно, в этом мире не могло найтись места лучшего, чем это, чтобы вновь взяться за сельское хозяйство. Но он уже был в полях и узнал, что не все там шло гладко.

— Все этот презренный холод, — пожаловался Евмен. — Астрономы могут до хрипоты повторять, что сейчас середина лета, но я еще не знал лета такого, как это… Еще на наши головы обрушилась саранча и ей подобные вредители.

План Александра по восстановлению города был действительно поразительным, пусть его маховик раскручивался медленно. Славное сражение с Чингисханом за спасение Вавилона давно осталось в прошлом, и ничто не указывало на агрессию со стороны монголов в ближайшем будущем. Царские послы привезли из их земель сведения, что кочевники были сильно потрясены, когда обнаружили Китай неожиданно опустевшим — пятьдесят миллионов человек населения растаяло в воздухе. Война против монголов была великим подвигом, но, вместе с тем, оказалась лишь средством ненадолго забыть о реальности. С победой к ним — к британцам, македонцам и экипажу «Птички-невелички» — в равной степени вернулось угнетающее понимание того, что, даже выиграв эту кампанию, никто из них все равно никогда домой не вернется.

Понадобилось время, чтобы они обрели цель — построить новый мир. И Александр, со свойственной ему энергией и несгибаемой волей, был тем человеком, благодаря которому у них эта цель появилась.

— А чем сейчас занят сам повелитель?

— Этим, — ответил Евмен и широким движением руки указал на церемониальное сердце города.

Абдикадир увидел, что там расчистили от домов огромную площадь и возвели нижние уровни того, что выглядело как новый зиккурат.

— Похоже, что он собрался превзойти строителей Вавилонской башни, — присвистнув, сказал пуштун.

— Возможно, что так и будет. В первую очередь это будет памятник Гефестиону. Но в дальнейшем он должен увековечить память того мира, который мы потеряли. Македонцы всегда трепетно относились к погребениям! И мне кажется, что Александр собирается затмить величие тех огромных гробниц, которые ему однажды довелось повидать в Египте. Но учитывая то, что творится на полях, нам дорого обойдется разбазаривание рабочей силы на подобные начинания, какими бы грандиозными они ни были.

Абдикадир внимательно посмотрел греку в глаза.

— У меня такое чувство, что вы хотите меня о чем-то попросить.

— А у меня такое чувство, что в вас есть что-то от греков, — улыбнулся Евмен. — Выслушайте меня, Абдикадир. Несмотря на то что жена нашего царя, Роксана, родила сына — мальчику сейчас четыре года, — подарив нам тем самым наследника, для нас очень важно, чтобы Александр еще несколько лет находился в добром здравии.

— Конечно.

— Но этого всего, — продолжал грек, показав на верфи и поля, — ему явно недостаточно. Царь — сложный человек, друг мой. Уж мне это хорошо известно. Он — македонец, естественно, поэтому пьет, как македонцы. Но он способен на холодный расчет, как персы, и может быть и великим политиком… словно бы он гражданин греческих городов! Но вся его мудрость не отнимет у него сердце воина, и поэтому в его душе инстинкты воина всегда будут противостоять его стремлению построить и укрепить империю. Мне кажется, что и он не всегда это понимает. Александр был рожден покорять народы, а не защищать урожай от саранчи или очищать каналы от ила. Нужно признать, что в этом мире не найдется никого, кто смог бы ему противостоять! — Грек подошел ближе. — Дело в том, что правитель переложил обязанность заботиться о нуждах города на плечи нескольких приближенных. В их число вхожу я, Пердикка и капитан Гроув. Пердикка, командующий педзетайрами, формально получил титул, которым гордился Гефестион, когда был еще жив, и который имел нечто общее с персидским визирем. Понимаете, македонцам нужна моя греческая смекалка, а мне нужны македонцы, чтобы ее проявить. Конечно же, у каждого из нас есть свои сподвижники — особенно у Пердикки! Мы плетем против друг друга интриги и заговоры, и будем это делать всегда. Но до тех пор, пока над нами будет власть Александра, мы будем работать вместе довольно неплохо. Всем нам нужен Александр. Новому Вавилону нужен Александр. Но…

— Никому не нужно, чтобы он слонялся здесь без дела и отвлекал людей на строительство монументов, когда нужно возделывать поля, — продолжил за него Абдикадир и улыбнулся. — Вы хотите, чтобы я его чем-то отвлек?

— Я бы выразился по-другому, — спокойно ответил Евмен. — Александра заинтриговал тот большой мир, о котором вы говорили и который нам еще не принадлежит. И мне кажется, что он хочет посетить своего отца.

— Отца?

— Своего божественного отца, Амона, у которого есть еще одно имя — Зевс, в его гробнице в пустыне.

— Вот это будет поездочка, — присвистнув, сказал Абдикадир.

Евмен улыбнулся.

— Так будет лучше для всех. Еще меня беспокоит поведение Байсезы.

— Знаю. Она все так же сидит взаперти с этим проклятым Глазом.

— Уверен, что ее старания не имеют цены, но мы не хотим ее из-за этого потерять: вас, современных людей, так мало. Возьмите ее с собой, — он вновь улыбнулся. — Я слышал, что Джош недавно вернулся из Иудеи. Возможно, ему удастся ее отвлечь…

— А вы — хитрая бестия, царский грамматевс Евмен.

— Стараемся, — ответил Евмен. — Позвольте показать вам верфи.

Зал в храме напоминал крысиное гнездо из проводов, кабелей и остатков уцелевшего оборудования с разбившегося вертолета. На всем этом до сих пор были видны шрамы от падения и даже следы пожара, который последовал за падением. Этот клубок окружал Глаз, словно Байсеза намеревалась его поймать, а не изучить. Но лейтенант понимала, что в глазах Абдикадира все выглядит так, как будто поймали ее.

— Слияние было физическим явлением, — уверенно сказала Байсеза. — И не имеет значения, какая мощь для этого понадобилась. Физическим, а не магическим или сверхъестественным. А значит, его можно объяснить понятиями физики.

— Но это не обязательно должна быть наша физика, — возразил Абдикадир.

Женщина бесцельно забегала глазами по залу, жалея о том, что у нее не было телефона, который помог бы ей все объяснить.

Абдикадир и Джош с широко раскрытыми от страха глазами устроились в углу зала. Байсеза знала, что Джош ненавидит это место не только из-за внушающего тревогу присутствия Глаза, но и потому, что оно забрало у него ее, Байсезу. Джош открыл флягу с горячим чаем с молоком, как любили пить англичане, и слушал ее попытки объяснить им появившиеся у нее догадки о природе Глаза и Слияния.

— Во время Слияния пространство и время разорвали, а затем собрали наново, — начала Байсеза. — Нам это известно, и в какой-то степени мы в состоянии это понять. Пространство и время определенным образом реальны. Например, пространство-время можно согнуть с помощью достаточно сильного гравитационного поля. Оно жесткое, как сталь, но все равно это можно сделать… Но если пространство-время — это вещество, то возникает вопрос, из чего оно состоит? Если уж очень внимательно к нему присмотреться — или подвергнуть достаточному сгибанию или свертыванию, — то можно увидеть в нем волокна. Наше лучшее предположение состоит в том, что пространство и время представляют собой нечто, похожее на гобелен. В основе гобелена лежит переплетение нитей, мельчайших струн. Эти струны вибрируют и создают тональность, которая и является теми частицами и полями, которые мы наблюдаем, а также их свойства, такие как масса например. Подобные струны вибрируют по-разному — можно сыграть много нот, — но к некоторым из них, обладающим наибольшей энергией, еще ни разу не притрагивались с тех пор, как родилась Вселенная. Ладно. Струнам нужно пространство, чтобы вибрировать. Сейчас я говорю не о нашем пространстве-времени, которое является создаваемой ими музыкой, а о некой абстракции, о слое. Во многих измерениях.