Глазами любопытной кошки

На рынке мы поймали даладалу,и нас отвезли в городок, застроенный простыми новыми бетонными домами. Насколько хватало глаз, там повсюду валялись голубые мешки для мусора и груды отбросов. Мне стало противно.

– Правительство должно обеспечить более эффективный сбор мусора и научить людей бережнее относиться к окружающей среде, – заметила я.

– У них нет на это денег, – ответил Тарик и, как обычно, утешительно прибавил: – Это ничего.

Под палящим солнцем, в сопровождении юноши из деревни, мы поднялись на очень высокую гору, за которой раскинулся сад пряностей. Наш проводник показывал, как растут куркума и имбирь, вырывал корешки и давал нам попробовать их. Здесь были ярко-красный перец горошком и плодоносящая гвоздика. Мы видели, как растут кардамон, коричное дерево и лимонное сорго, ели тропические фрукты. Один мужчина, из жителей деревни, сплел для меня корзинку из пальмовых веток и сделал ожерелье и заколку из какого-то другого растения.

К нам подошел беззубый старик в лохмотьях и предложил достать с дерева кокос. Он, распевая, мигом вскарабкался на высоченную пальму – это было настоящее профессиональное шоу. Сбросив на землю четыре кокосовых ореха, он съехал вниз по стволу и разрубил кокосы, чтобы мы могли выпить сок и полакомиться мякотью.

– Я знаменитость, – сказал он и похвастался, что снялся во многих документальных фильмах, которые показывали по всей Европе, а его фотографию печатали в журналах.

ЖИВАЯ ЛЕГЕНДА

Когда Сити Бинт Саад, занимающаяся гончарным делом, запела, расхваливая свои горшки, таарабперестал быть исключительно мужской привилегией, а песни в этом стиле стали исполнять не только на арабском языке. Саад явилась открытием «Икхвани Сафаа» задолго до того, как женщин начали принимать в клуб. За свою жизнь она записала более ста пятидесяти пластинок и произвела настоящую революцию в музыке. Исполняя песни на суахили, она сделала таарабдоступным более широкому кругу людей, а не только привилегированным классам. Вскоре ее имя и таарабстали популярными по всему восточному побережью Африки.

Сити Бинт Саад умерла в 1950 году, но осталась ее протеже – Би Фатума Бинти Барака, в дальнейшем прославившаяся под псевдонимом Би Кидуде. Сейчас гранд-даме таарабадевяносто четыре года. Она завоевала немало международных наград по всей Европе и Африке. Я даже видела шикарный ресторан, названный ее именем, а в феврале 2007 года вышел фильм о ее жизни «Стара, как мой язык: легенда и жизнь Би Кидуде».

Мы пролистали вчерашний «Уикендер», на обложке которого красовалась Би Кидуде. В журнале говорилось, что на прошлой неделе она выиграла приз за величайшие жизненные достижения и присутствовала на церемонии вручения музыкальных наград «Базз Занзибар». Я читала о ней в других журналах и видела ее диски в туристических лавках. Как и многие исполнители этнической музыки, Би Кидуде была знаменита на весь мир, однако по-прежнему жила очень просто.

Тарик знал, где ее дом, и отвел меня туда. Мы кружили по лабиринту грязных улиц Нгамбо, старого пригорода, застроенного приземистыми лачугами, затем свернули в еще более извилистые переулки, заваленные грудами отбросов.

Живая легенда сидела на крыльце своего дома. Она пригласила нас войти, усадила на циновку перед старым телевизором с зернистым изображением на экране и закурила.

– Она любит покурить и выпить, – шепнул мне Тарик.

Би Кидуде выглядела вполне здоровой. Она любила говорить: «Когда я пою, мне словно опять четырнадцать».

Она спросила, какую песню я хочу услышать, и я ответила:

– «Али Баба Пакистани Хиндустани».

Не знаю, правильно ли я произнесла название, но оно запомнилось мне так, когда я читала в музее, что Сити Бинт Саад пела эту песню.

Несколько недель спустя я получила журнал с анонсом музыкального фестиваля «Бусара», где говорилось, что Би Кидуде легла в больницу: «В прошлом месяце, за несколько недель до возвращения с гастролей по Европе, в ходе которых Би Кидуде должна была дать восемь концертов, ее срочно увезли в больницу „Аль Рахма" на операцию по удалению грыжи. К счастью, через несколько дней она уже встала на ноги и чувствовала себя бодро, как обычно. „Я буду готовить сама, – заявила она, – не нужно за мной ухаживать". Однако врачи запретили ей играть на барабанах минимум полгода. Би Кидуде признает, что это будет непросто, но говорит: „По крайней мере, петь я по-прежнему могу!"»

В ЗАПОВЕДНИКЕ

Я прочла, что в лесу Джозани водятся красные толстотелы [30] . Но Тарик не понимал, какой смысл в том, чтобы ходить по лесу и высматривать обезьян. Я уговорила его хотя бы проводить меня на рынок и посадить на нужную даладалу.Номера даладалникогда не соответствовали тем маршрутам, которые я себе выписывала, поэтому мне нужна была помощь.

Обычно пассажиры садились на скамейки лицом друг к другу – с одной стороны мужчины, с другой женщины. В тот день было много народу, и водители старались запихнуть в кузов как можно больше мужчин, женщин, детей и пластиковых ведер с различными товарами. Тарик посмотрел, как я, зажатая между какой-то толстухой и стариком, локтями расчищаю себе путь, и в последний момент решил сам втиснуться в кузов.

30

Красный толстотел – вид обезьян семейства мартышковых, занесен в Красную книгу.

Мы остановились у большого рынка за городом. Новые пассажиры принялись грузить на крышу даладалывелосипеды и гигантские тюки. Народу все прибывало. Тарика зажало между мной и другой женщиной с мощными бедрами. Все это напомнило мне одну старую фотографию: пятьдесят семь человек в «фольксвагене жуке». Многие люди садились на пластиковые ведра или просто на пол. Кондуктор, уцепившись за решетку, висел где-то снаружи.

Лес Джозани – заповедник, охраняемый как место обитания редкого вида обезьян – красных толстотелов. Он изобилует различными видами растений и животных, особенно птиц. Прогулка в лесу прекрасно освежила меня, и я не жалела, что мы приехали туда. Тарик, который никогда не гулял в лесу, вскоре проникся духом единения с природой. Это место оказалось чистым, нетронутым, здесь нигде не лежал мусор. Мы высматривали обезьянок, но те держались на деревьях так высоко, что заметно было лишь какое-то движение. Позднее мы все-таки увидели этих мартышек в роще – они гонялись друг за другом по деревьям и ели ветки, кидая нам на головы несъедобные их части.

ШКОЛА НА МЕСТЕ РАБОТОРГОВЛИ

Тарик хотел показать мне школу, где учился в детстве, те места, где обычно прогуливал уроки, лесенки, по которым лазал на детской площадке, и пляж, где купался. Школа находилась в помещении, где раньше перед посадкой на корабли и отправлением за море держали рабов. О происхождении этого здания Тарику ничего не было известно, однако над входом виднелся крест.

– Отменив рабство, британцы построили христианские церкви и школы в местах прежней работорговли, – рассказывал Тарик. – Люди думают, что рабами торговали только арабы, а христиане никогда ничем таким не занимались.

Я знала, что в Америке рабов было намного больше, чем на Ближнем Востоке, а ведь в США, Южной Америке и странах Карибского бассейна живут преимущественно христиане.

Одна из камер, где держали рабов, была заброшена; в другой лежали коврик и одежда – это помещение использовали как молитвенную комнату. Из классов открывался красивый вид на море.

Я с сомнением ступала по сломанным половицам трехэтажного здания со старыми лестницами из необработанного дерева. Мальчики и девочки, как выяснилось, ходили здесь по разным лестницам, и еще один ход был предназначен для учителей.

В школьные часы посторонним запрещалось появляться в школе, но мы пришли туда в воскресенье, и в классах никого не было. Сотрудник впустил нас и разрешил поснимать за «пожертвование» в пять долларов. Мы знали, что деньги пойдут вовсе не на школьные нужды, и Тарика раздражала привычка местных обдирать иностранцев за каждую мелочь. А я уже начала привыкать.

ПЕЩЕРА И ВЕЧЕРНИЙ ПЛЯЖ

Я проснулась после двенадцати, но все равно решила пойти на пляж Мангапвани.